Разговор крутился в основном вокруг хозяйства, видов на урожай, цен на зерно и скотину. Говорили также об опасности дороги между Черкассами и Бахмутом, на которой хозяйничают воры и беспаспортные бродяги. Настя слушала вполуха. Машинально она отметила про себя, что Харитон Заруцкий, при некоторой внешней суровости лица с нависшими густыми бровями и горбатым носом, в разговоре производит впечатление человека добродушного, расторопного, хотя и несколько недалекого. Конечно, он мог освободить дочь и зятя от хозяйственных хлопот, но вряд ли это существенно улучшит их успехи на театральном поприще. Настя с невольной жалостью взглянула на Ивана Леонтьевича.

Под монотонный шум неторопливой беседы ей даже захотелось спать, но тут дверь в гостиную распахнулась и на пороге появился Денис. Гликерия требовала от горничной, чтобы та докладывала о гостях, однако Мотря оказалась в комнате почти одновременно с Денисом и объявила о нем прямо на ходу, да еще так неловко, что вызвала хохот Остапа Борисовича.

— Какой прыткий гость! — воскликнул чиновник с явной насмешкой. — Налетает без доклада, прямо как разбойник на изюмском шляхе. — Встретив удивленный и жесткий взгляд Дениса, Новохатько пояснил: — Вы уж не обижайтесь на шутку, просто мы с господином Заруцким только что вспоминали о разбойниках, которые разоряют изюмских обывателей. Так, к слову пришлось.

Илья, тут же представив Томскому своего тестя, расплылся в улыбке:

— Очень рады видеть вас, Денис Андреевич, вы пришли кстати.

— Нет, наоборот; кажется, я пришел не вовремя, — сказал Томский, чувствуя не то смущение, не то досаду. — У вас туг семейный ужин, а я буду лишним.

— Ну что вы, что вы! — захлопотала Гликерия. — Какой там семейный ужин? Вы же видите, здесь и Иван Леонтьевич. Мы еще хотели позвать и господина Валлоне, но он сегодня, кажется, не в духе и мог бы всем испортить настроение. А вас мы просто не решились пригласить, поскольку, к сожалению, еще не очень коротко знакомы…

Денис преподнес хозяйке коробку с восточными сластями, подошел к столу и занял свободное место между Ильей и Шалыгиным. Настя, Заруцкий и Новохатько сидели напротив; Гликерия же восседала в торце стола, распоряжаясь чаепитием. Денис бросил быстрый взгляд на Настю, и она не успела отвести глаза. Кажется, он остался этим доволен и оживленно включился в разговор:

— Так что вы там говорили о разбойниках, господа? Изюмский шлях… Я ведь, знаете ли, историк и совсем недавно изучал разбойничьи движения времен смуты. Хотелось бы сравнить их с нынешними. Тогда, в 1615 году, под Ярославлем орудовала большая ватага. Грабили священников, купцов, горожан.

— Совсем как сейчас под Изюмом, — вставил Заруцкий. — Там есть два сильных главаря — Журавель и Калга. Вот они-то бродячих людишек и сколачивают в банды.

— И сделать с ними ничего нельзя, эти черти неуловимы, — добавил Новохатько.

— Сделать всегда можно, было бы желание… да еще ум, — заявил Томский. — Тогда, в смутные времена, в знаменитой банде тоже было два главаря — Баловень и… кстати, — тут он повернулся к отцу Гликерии, — второй главарь был вашим однофамильцем — тоже Заруцкий.

— Уж не ваш ли родственник, Харитон Карпович? — хохотнул судья.

— Нет, я родом из-под Охтырки, а в Ярославле сроду не бывал, — вполне серьезно ответил управляющий.

— Да что вы, Харитон Карпович, я на вас даже в шутку не намекаю, — улыбнулся Денис. — Тот Заруцкий явно не мог быть предком такого мирного и хозяйственного человека, как вы. Так вот, тогда того Заруцкого и Баловня вызвали в Москву, там арестовали, а тем временем правительственные войска напали на банду. Жертв было много, но зато разбойный мир перестал быть силой, угрозой, источником смуты.

— Где б сейчас найти таких умных и смелых людей, чтобы всякие безобразия прекратили, — мечтательно сказал Новохатько. — И нам, судейским, было бы легче.

— Да ведь вы, судейские, как раз и должны бороться с безобразиями, — заметила Настя не без ехидства.

— Конечно, должны! — поддержал Илья. — А то ведь живем в вечном страхе: вдруг какие-нибудь Калга и Журавель заберутся и в наши края.

— А может, уже забрались, — вздрогнув, сказала Гликерия. — Иначе как объяснить то, что случилось возле озера?

На несколько мгновений в комнате установилась тревожная: тишина. Потом Иван Леонтьевич с досадой крякнул:

— Да-а… Теперь я и работать не могу спокойно, все думаю, как бы наших актрис уберечь. Ведь ваши господа приставы, Остап Борисович, нисколько этим не озабочены.

— А что они могут сделать? — развел руками Новохатько. — Они же только здешних людишек знают, а эти-то разбойники, видать, из приезжих молодцов.

Он бросил быстрый и косой взгляд на Дениса. Насте это не понравилось, и она тут же спросила Остапа Борисовича:

— Почему же тогда арестовали Юхима, если считаете, что убийца не из местных?

— Ну-у… разбойники могли подговорить Юхимку, и он им помог, — предположил Новохатько и, затянувшись изрядной понюшкой табака, чихнул. — Жаль, что нам не удалось как следует допросить дурачка. Может, чего-нибудь бы и рассказал.

— А я все-таки думаю, что на этом озере и в самом деле нечисто, — заявил Харитон Карпович. — Я ведь человек простой и, признаться, верю стариковским разговорам. Что бы вы там, ученые, ни твердили, а нечистая сила есть. И ведьмы — не выдумка, не сказка. Вот в селе, где я родился, была одна баба… если кто сделает что-то ей не по нутру, так она посмотрит на человека исподлобья и скажет: «Теперь ходи осторожно».

И вскорости тот человек умирает, да еще по-особенному: то молнией его убьет, то с дерева упадет и разобьется, то волки съедят. Что скажете, не ведьмины это проделки? Ту бабу все боялись, обходили стороной.

— В самом деле, бывают зловещие люди и нечистые места, — кивнул Илья. — Ведь простонародные поверья не родятся на пустом месте. К своему стыду, я тоже всегда побаивался разных ведьм и колдунов, у которых магия так сильна, что действует даже после их смерти.

— Ох уж эти ведьмы и колдуны, — вздохнул Денис и бросил выразительный взгляд в сторону притихшей Насти. — Вечно они оказываются во всем виноваты: и в засухе, и в болезнях, и в убийствах. Католики сжигали их на кострах, православные топили. И даже нынешние вольнодумцы иногда готовы их обвинить. Конечно, ведь легче все свалить на нечистую силу, чем искать настоящих преступников.

— Коль вы такой умный, так попробуйте сами найти, — заявил Новохатько, подбоченившись одной рукой. — А по мне, так в этом деле без черта не обошлось. Потому как людям, даже злодейским, никакой пользы в таких убийствах не было. Ольга и Раина жили в бедности, никому не мешали, ни у кого не стояли на дороге. Притом же, девушек…кхе… — тут он смущенно покосился на Настю, — их не изнасиловали, стало быть, убийца — не из тех разбойников, какие охотятся за женщинами. Так что уж тут получается? На кого можно подумать, а?

— Черт возьми, здравые рассуждения! — усмехнулся Денис. — Чувствуется, что вы изучали логику и римское право.

— Да, кой-чему и мы научены, — солидно сказал Новохатько, снова затянувшись табаком. — Не все же вам, столичным господам, щеголять своей ученостью.

Гликерия, видимо, недовольная тем, что о ней забыли, воспользовалась поводом вмешаться в разговор:

— Кстати, Денис Андреевич, сделайте одолжение, расскажите нам о своих научных трудах. Говорят, вы приехали сюда изучать славянские древности?

Томский чуть помедлил с ответом, и Настя, не сдержав любопытства, заполнила паузу вопросом:

— А это письмо из Академии., такое объемистое… наверное, в нем вам даны указания ехать в Киев или другие древние города?

— Нет, оно объемистое из-за упакованных в нем карт, — слегка улыбнулся Денис. — Я попросил одного друга, что путешествовал по Европе, сделать копии со всех карт причерноморских степей, какие только сможет найти, начиная с древних греков и арабов. Нашлось очень мало, да и рисунки весьма примитивны, неточны. Но для меня важно любое упоминание о наших степях.

— А что в степях-то интересного? — удивился Новохатько. — Степь — она и есть степь, никаких древностей там не найдешь. Город — это я понимаю, там церкви старинные, дома кое-какие остались.

— Но история наших предков начиналась в степи, — возразил Денис. — Городов там не найдешь, зато есть курганы, древние могильники. Они оставлены еще теми народами, которые были здесь до славян. Скифы, сарматы, анты…

— И вам интересна такая древность? — хмыкнул Остап Борисович. — Что за охота в могильниках копаться?

— Увы, нет другого пути выведать у госпожи истории ее тайны, — развел руками Денис. — А этих тайн очень много, они разбросаны по великой степи вдоль Днепра. Мы, славяне, все века только воюем и боремся, а заняться собственным прошлым недосуг. Вот, наконец, сейчас наступила коротенькая передышка, так и спешим ее использовать для изучения разных наук, истории в том числе.

— Дай Бог здоровья Елизавете Петровне, — сказал Шалыгин. — Недаром же Ломоносов написал: «Молчите, пламенные звуки[10], и колебать престаньте свет: здесь в мире расширять науки изволила Елисавет[11]». Хоть злые языки и шепчутся, что, дескать, нет порядка, только балы да гулянья во дворце, а я так скажу: никакому монарху не под силу сразу навести во всем порядок. Пусть уж лучше все идет потихоньку да своим чередом, нежели так круто и с такой кровью, как было при ее родителе, Петре Алексеевиче. Вот я, например, радости мирной жизни и искусства не променяю ни на какое военное величие. Жаль только, что Елизавету Петровну все время втягивают в войну то пруссаки, то австрийцы, то французы, то англичане… А ей ведь это вовсе не по душе, она женщина добрая. Вот и смертную казнь отменила. Был ли когда в наших землях правитель такой христианской души?