Анна вошла в дом и заметила, что мигает автоответчик. На нем было шесть сообщений: больше, чем она обычно получала за неделю. Внезапно какое-то чувство подсказало ей, что нужно подождать, пока Эдна придет домой, перед тем как прослушать их, и интуиция ее не подвела. Как только Анна нажала на кнопку воспроизведения, комнату наполнил вкрадчивый голос Моники.

— Привет… это я. Ты там? Сними трубку… — Вздох. — О’кей, я попробую позвонить попозже.

Щелчок.

— Это снова я. ГДЕ ты? Уже два часа, ты не можешь быть в церкви. Хорошо… хорошо… позвони мне, когда прослушаешь это. Я буду дома ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ.

Щелчок.

— Я не ВЕРЮ тебе, елки-палки. Ты специально не берешь трубку? ПОЗВОНИ МНЕ, хорошо?

Щелчок.

— Это уже не смешно, — глубокий вздох. — Что, ты внезапно занялась подводным плаванием? Ты этим занимаешься целый день? Послушай, это важно. Перезвони мне.

Щелчок.

— О, Бога ради. Ты все еще злишься за вчерашнее? Прости, о’кей? Но я ведь не так много у тебя прошу. Ты знаешь, сколько людей готово пойти на убийство ради того, чтобы получить твою работу?

Щелчок.

— Хорошо, я правда прошу простить меня. Это то, что ты хочешь услышать? Я должна была отпустить тебя после обеда. Ты же знаешь, я бы отпустила, если бы могла справиться одна… — Голос Моники жалобно замер. — Послушай, я чувствую себя идиоткой, разговаривая с этим аппаратом. Я подожду, пока ты позвонишь.

Щелчок.

Вздохнув, Анна сняла трубку и набрала номер личного телефона Моники. Ее сестра ответила таким бездыханным «Алло», словно ждала возле телефона.

— Я только что вошла.

— Где ты была? Я беспокоилась. — Моника прикидывалась взволнованной.

Как будто она не знала, что Анна позвонила бы, случись что-то непредвиденное, или как будто ей было не все равно, если бы у их матери случился сердечный приступ или она сломала ногу.

— Сегодня крещение Джека, — ответила Анна настолько невозмутимо, насколько могла, ощущая при этом бешеное биение пульса, — а после этого была вечеринка.

— Какого Джека?

— Ребенка Сэм и Иана.

— Я их знаю?

— Сэм Кайли, из семьи ДеЛаРоса.

Моника должна была знать Сэм, так как довольно часто заходила к ним в магазин. Как раз перед тем, как Сэм отошла от дел, Моника купила там красивую вазу ручной работы в качестве свадебного подарка своей подруге Кандис.

— О да, я вспомнила, — произнесла Моника, словно отгадала после подсказки, — послушай, насчет вчерашнего, я правда прошу прощения. Я была в отвратительном настроении, но я не имела права выплескивать это на тебя. Я бы хотела загладить свою вину.

Моника просит прощения? Анна потеряла дар речи.

— Я все понимаю, — продолжала Моника, ошибочно принимая ее молчание за согласие. — Почему бы тебе не сделать себе маникюр? Можешь записать это на мой счет.

— Это очень щедро с твоей стороны.

Анна не смогла сдержать сарказм в голосе. Счет, о котором говорила Моника, был открыт для нее в салоне красоты «Мэй», обставленном бирюзовыми пластиковыми стульями и сушилками в стиле пятидесятых, куда Анна возила их мать дважды в месяц, чтобы ей там помыли голову и сделали прическу. Единственная причина, по которой Моника платила по счету, было то, что так она могла еще чаще подчеркивать, как много она делает для семьи!

Видимо, Моника никогда не изменится.

— Послушай, пока я не забыла, ты мне нужна завтра с самого утра. Хочу удостовериться в том, что мы полностью готовы к встрече с Тьерри.

Анна почувствовала, как ее злость прорывается сквозь защитные сооружения. Моника позвонила не для того, чтобы извиниться. «Она просто хочет убедиться, что я приду на съемку».

— Он придет не раньше одиннадцати, — холодно напомнила Анна сестре. Она чувствовала себя так, словно проглотила тлеющий уголек.

— Я знаю. Я хочу, чтобы дом выглядел идеально.

Анна вздохнула. Тьерри Ля Рош, старый друг продюсера Моники, обхаживал ее, пытаясь получить разрешение снять особняк «ЛореиЛинда» — репортаж для передачи о домах знаменитостей «Сегодняшнее развлечение». Это означало, что кроме выполнения своих обычных обязанностей Анна должна быть все время под рукой, чтобы свести напряжение к минимуму.

— Я…

«Скажи ей. Скажи ей, чтобы она убиралась к черту со своими дурацкими извинениями, а пока она будет это переваривать, добавь, чтобы она убиралась к черту и со своей работой».

Но слова застряли у Анны в горле, словно выпитый без воды аспирин. Даже если она и смогла бы найти другую работу, оплачиваемую так же хорошо, как она сможет позволить себе Эдну? А если ей придется оставаться дома и заботиться о своей матери самой, она тоже сойдет с ума. Анне придется отправить Бетти в дом престарелых, а это будет означать необходимость продать дом, — в таком случае она станет не только безработной, но и бездомной.

— Увидимся утром, — выдавила Анна сквозь зубы, оцепенев от ярости.

— О’кей. Приходи пораньше, — прощебетала Моника. — Ого, мне звонят по другой линии. Пока!

Анна дрожащей рукой повесила трубку, не сразу попав на рычаг телефона. Она пристально посмотрела на мать, которая сидела за карточным столом у окна и сосредоточенно собирала пазлы. Не беда, что большинство фрагментов в конце концов оказывались у нее в карманах или на полу. Бетти подняла глаза и заметила несчастное лицо Анны.

— Что-то случилось, дорогая? — спросила она с таким искренним беспокойством, что Анне стало еще хуже. Как она даже подумать могла о том, чтобы отдать Бетти в приют?

— Все хорошо, — солгала она, — ты уже пообедала?

Бетти покачала головой.

— Не беспокойся, дорогая. Я варю себе яйцо. Оно будет готово с минуты на минуту.

В голове у Анны сработала сигнализация. Она бросилась в кухню и увидела на плите зловеще дымящуюся кастрюльку. Воды в ней не было, но на дне вязкой массой растеклось яйцо. Анна импульсивно схватилась за ручку, и стрела боли пронзила ее руку.

— Черт!

Она с грохотом уронила кастрюльку и схватилась за запястье, наблюдая, как скорлупа и кусочки яйца разлетаются во все стороны.

Несколько секунд спустя Анна присела у стола и засунула трясущуюся руку в холодную воду. По ее щекам текли слезы.


— Левее… еще немного… да, отлично. — Моника перемещалась туда-сюда, осматривая каминную полку.

Анна подвинула Стаффордширов и переставила «Оскар» сестры, полученный за лучшую роль второго плана в фильме «Дикие лилии», так, чтобы он находился прямо под ее портретом. Получилось довольно напыщенно. Анна сказала:

— Тебе не кажется, что это перебор?

Моника бросила на нее испепеляющий взгляд.

— Почему бы нам не позволить Тьерри судить об этом самому?

Как будто Тьерри посмеет предложить передвинуть какую-либо из безделушек. Если Моника не одобрит окончательный результат, это будет только потерей денег и времени.

— Ты права, — кивнула Анна.

В конце концов, какая разница?

— Ну, в таком случае я полагаю, пора начинать.

Взгляд Моники скользнул по гостиной, и она вздохнула с облегчением. Все было идеально. Анна смахнула пыль мягкой щеткой, но и без этого комната выглядела так, словно Арсела убирала там всю ночь. Рояль и китайские полированные шкафчики были натерты до изумительного блеска, а ковер тщательно вычищен пылесосом и выглядел как новый, кроме тех мест, где остались следы от колес инвалидной коляски. Даже огромные окна от пола до потолка блестели; вид на долину внизу, похожий на открытку с пейзажем, не портили даже следы от мух.

— Не хватает только оркестра, — сухо заметила Анна.

Моника, должно быть, уловила резкость в ее голосе и окинула ее холодным взглядом.

— Мне кажется, что ты считаешь это проявлением эгоизма. Поверь, это не так. Я делаю это для Тьерри.

Анна не стала высказывать свои мысли. Она приберегала силы для маленькой речи, с которой планировала выступить немного позже. Вчера вечером, после очередной пирушки, вызвавшей у нее новый приступ ненависти к самой себе, Анна решила, что пришло время прекратить зацикливаться на потере веса и сконцентрироваться на том, что ей нужно приобрести, начиная с уверенности в себе. «Если ты хочешь, чтобы я продолжала работать на тебя, нужно внести определенные коррективы, — скажет она Монике. — Начнем с моего рабочего времени. Я хочу два выходных, а не только воскресенье. И я не стану приходить раньше и уходить позже без оплаты сверхурочных. Если ты считаешь, что я…»

— Анна? Ты слушаешь меня? Проследи, пожалуйста, чтобы Арсела поняла, что ей следует говорить Тьерри и его помощникам только «пожалуйста», «спасибо» и «Могу я взять ваше пальто?». Даже если это «не для протокола».

— Я скажу ей. «Господи, помоги нам, если твои фаны узнают, как мало ты ей платишь».

Моника глянула на свои часы и открыла рот от удивления.

— Господи! Они будут здесь с минуты на минуту.

Сейчас было десять часов пятнадцать минут, и это значило, что у Моники оставалось сорок пять минут, чтобы одеться и накраситься. Но когда дело касалось Моники, этого времени было явно недостаточно. Они поднялись на лифте на второй этаж. Шесть лет назад, когда ее сестра только купила этот особняк, лифт казался Анне таким же бонусом, как и домашний кинотеатр, сауна и винный погреб с климат-контролем, но теперь Анна расценивала лифт, установленный Хаффом Хаффингтоном после того как его хватил удар, как зловещее предвестие несчастного случая, происшедшего с ее сестрой. Слушая скрип кабеля, Анна испытала легкий испуг так же, как она его испытывала каждый раз.

Спустя несколько секунд она уже катила Монику в ее роскошную спальню, обставленную в стиле арт деко, с большим количеством дерева и зеркальных поверхностей. Анна отогнала от себя назойливую мысль стать на цыпочки, когда она вошла в святая святых — гардеробную комнату размером с целый отдел женской одежды в супермаркете «Раск», показавшуюся ей скорее могилой.