Приятное опьянение от вина, выпитого за ужином, исчезло при первом же порыве холодного ветра, ударившего им в лицо: это были отголоски бури, начавшейся сегодня днем. Когда они направились к парковке, Лайла крепко взяла Карима под руку. Ее немного пошатывало, и не только от вина. Как всегда, его присутствие слегка выбивало ее из равновесия. На этом мужчине, подумала она, должна быть предупреждающая табличка: «Осторожно! Может вызывать побочные эффекты в виде головокружения, перебоев сердцебиения и нарушений вестибулярного аппарата».

— Ты что-то притихла, — заметил Карим, когда они подошли к его фургону.

— Просто я думала о Ниле, — сказала Лайла. Это было правдой, но только отчасти. Она весь вечер время от времени вспоминала о сыне. — Я ожидала, что Нил устроит сцену, когда я скажу, что ты пригласил меня поужинать, но он повел себя так, словно ему это в высшей степени безразлично. И это очень подозрительно. — Сейчас ей казалось, что Нил находился за миллион миль отсюда и наблюдал за ней сверху, из открытого космоса. — Такое впечатление, как будто он вообще забыл, что у него есть мать.

— Он влюблен, — усмехнувшись, заметил Карим, когда они садились в машину. — Когда мне было столько же лет, сколько сейчас ему, и я находился в подобном состоянии, я завел своего осла, запряженного в телегу, с дороги прямо в канаву.

Лайла попыталась представить себе эту картину, параллельно подумав о девушке, в которую так сильно был влюблен Карим, но ее мысли снова вернулись к Нилу.

— Наверное, ты прав… Однако я не перестаю удивляться, почему влюбленность не делает его счастливым. Нил все время какой-то поникший, недовольный… Я бы не задавалась этим вопросом, если бы Феба была с ним холодна, но она, кажется, тоже без ума от него. Разве любовь не дает ощущение, будто тебе принадлежит весь мир? У нас с Гордоном было именно так. — «И точно так же сегодня вечером было с тобой», — добавила Лайла про себя.

— Вероятно, это не та любовь, какой ее представляем мы, — задумчиво произнес Карим. — Возможно, их отношения ограничиваются тем, что они с Фебой дают друг другу то, что им обоим необходимо.

— Я уверена, что в чем-то ты прав, — подхватила она. — С ними все именно так. У меня всегда было такое чувство, будто они относятся к какому-то тайному сообществу, например «Череп и кости», но в котором всего двое действующих членов.

Карим завел двигатель, но не трогался с места. Он просто сидел за рулем, глядя прямо перед собой. По лобовому стеклу тихонько барабанил дождь.

— Я тоже заметил это, — сказал он после некоторого раздумья. Затем он повернулся к ней. — Но разве это не типичное поведение в юности? В моей стране все точно так же — молодые люди бунтуют против своих родителей. Хотя, возможно, и не так впечатляюще, как здесь, — с улыбкой добавил он.

— Нил никогда не был бунтарем.

— Как и я. Но будучи его ровесником, я устроил такое грандиозное сражение с собственными родителями, что моя мать, как она сама утверждает, до сих пор полностью не оправилась от него.

Лайла наклонила голову и с любопытством взглянула на него.

— А в чем было дело?

— Они хотели женить меня на девушке, которую выбрали сами, — на дочери наших близких друзей; а я всем сердцем стремился уехать учиться в Кембридж, где мне уже назначили стипендию.

Она улыбнулась.

— Я не буду спрашивать у тебя, кто победил, — сказала она. Карим кивнул, хотя и не выглядел счастливым оттого, что стал причиной недовольства родителей. — Но я не думаю, что у Нила все происходит подобным образом, — продолжала она. — Что-то подсказывает мне, что это больше имеет отношение к его отцу, чем ко мне.

— Я уверен, что угнетенное состояние Нила объясняется тем, что его мать проводит много времени с чужим для него мужчиной, — осторожно предположил Карим.

— Не сомневаюсь. Я сказала ему, что мы с тобой просто друзья, но он мне не поверил. — Лайла говорила резко, стараясь противостоять шквалу эмоций, бушевавших в ней, как порывы ветра, от которых раскачивался фургон Карима.

Карим, нисколько не смутившись, высказался более точно:

— Другими словами, твой сын все подмечает.

Внутри у Лайлы разлилось тепло, но она все тем же деловым тоном продолжила:

— О’кей, ты, похоже, понимаешь меня. Я не стану этого отрицать. Однако это еще не значит, что я должна давать волю чувствам. — У нее возникло ощущение, будто она находится в кабинете врача и описывает ему симптомы своего недомогания. — Я взрослый человек. А взрослые, по идее, обязаны контролировать эмоции.

— Да, конечно. Но… действительно ли они должны это делать?

Он протянул руку через разделяющее их пространство и легко провел кончиками пальцев по ее щеке. Лайла почувствовала, как это нежное прикосновение вызвало ответный толчок у нее где-то внизу живота. Ощущение было настолько пронизывающим, как будто он провел рукой у нее между ног. Лайла, казалось, была парализована и не могла отодвинуться, в то время как пальцы Карима, легкие и уверенные, как у взломщика сейфов, уже скользнули вниз, по ее шее, и дошли до ключицы — части тела, которой она раньше не уделяла никакого внимания, но которую так остро ощущала в настоящий момент.

По-прежнему немного пьяная от вина, она отбросила всю осторожность и прильнула к Кариму, чтобы поцеловать его. Она приоткрыла губы и впустила его язык, вкус которого напоминал какую-то экзотическую восточную пряность. Проведя рукой по тугим завиткам его волос, Лайла удивилась тому, насколько мягкими они оказались, — словно нежная шерсть барашка. Единственное, что теперь разделяло их, с иронией отметила она, была торчащая ручка переключения передач. Но это уже не имело значения. Вновь обретшая свободу и несколько расслабившаяся, Лайла просто подняла юбку и без всяких церемоний уселась Кариму на колени.

Целуя его и давая целовать себя в ответ, Лайла не хотела прислушиваться к голосу разума, который шептал ей, что это, возможно, не просто секс, что последствия могут оказаться намного серьезнее, чем приступы раскаяния на следующее утро. Она может влюбиться в этого мужчину, и все кончится тем, что ей захочется большего, чем прикосновения его рук, вновь знакомящих ее с собственным телом, и губ, ласкающих ее кожу легкими, словно крылышки колибри, поцелуями, чем его желания, дававшего знать о себе через несколько слоев одежды. И все это лишь затем, чтобы снова разбить ее жизнь. Но на этот раз уже непоправимо.

Однако останавливаться было слишком поздно, даже если бы она была в настроении слушать свой внутренний голос. Когда он залез ей под свитер, расстегнул бюстгальтер и накрыл ладонью ее грудь, Лайла застонала от удовольствия и прижалась к нему, чтобы дать выход восхитительно нараставшему напряжению у нее между бедер. О Боже! Этого не было так давно! Как ей удавалось так долго обходиться без секса? Когда его рука оказалась у нее под юбкой, ей уже не нужны были никакие оправдания, чтобы вывернуться из своих колготок. Она не занималась любовью в машине со времен средней школы, только теперь не было ни той притворной скромности, ни невнятных протестов, когда мужская рука оказывалась слишком высоко или слишком низко.

Лайла знала чего хотела. Она хотела этого. Она хотела Карима.

В себя ее привел звук двигателя чужой машины. Она вся сжалась, охваченная смущением, когда автомобиль проехал мимо, на мгновение осветив их своими огнями. Эффект был как от вылитого на нее ведра холодной воды: она мгновенно протрезвела. Господи, о чем она думала? Сорокалетняя женщина, мать взрослого сына, занимается любовью на парковке, как какой-то сексуально озабоченный подросток, у которого играют гормоны. К тому же их легко могут заметить или, не дай бог, узнать ее по фотографиям в газетах. А потом кто-нибудь расскажет эту историю какому-нибудь репортеру, добавив от себя щекотливые подробности. И пресса тут же окрестит ее «Веселая вдова ДеВрис».

Когда горизонт очистился, Лайла снова перелезла на пассажирское сиденье и пробормотала:

— Давай уже поедем, хорошо?

Карим, казалось, хотел что-то сказать, но в последний момент передумал. Без всяких комментариев он включил заднюю передачу и выехал со стоянки. Только проехав значительную часть пути, она посмотрела на него и увидела, что он улыбается.

— Отчего это у тебя, черт возьми, такой довольный вид? — спросила она.

— От тебя, — сказал он. — Ты женщина скрытых глубин, Лайла.

— Глубин — возможно, ну а насчет скрытых — не уверена. Особенно после сегодняшнего вечера.

— Тебе нечего стыдиться. Ты не сделала ничего плохого.

— Я и не стыжусь, — храбро заявила она. — Но не ожидай продолжения спектакля. Сегодняшний вечер был… — Непредсказуемым, волшебным, захватывающим. — В общем, будем считать, что я выпила немного лишнего.

— О, значит, теперь будем винить злого демона алкоголя? — Его улыбка превратилась в ухмылку.

— Следи за дорогой, — грубовато скомандовала она. Этот разговор мог привести только к еще большим недоразумениям.

Когда они находились примерно в миле от дома, она заметила дым над верхушками деревьев — мертвенно-бледное пятно на фоне еще более бледных туч, оставшихся после утихшей бури. Судя по всему, дым шел со стороны их дома. Лайла, чей мозг после самоубийства мужа всегда был настроен предполагать худшее, почувствовала, как сердце ее подскочило к самому горлу. Неужели это?..

Нет, сказала она себе. В доме Абигейл просто не может быть никакого пожара.


Консепсьон проснулась от запаха дыма. Не поняв сначала, в чем дело, женщина подумала, что ей это кажется из-за кошмара, который часто преследовал ее во сне и после которого она всегда просыпалась в слезах и с тяжелым комком в горле.

Поморщившись от боли, она все же заставила себя сесть. Все тело болело от лежания на холодном бетонном полу и от долгого пути, проделанного накануне. Во рту пахло, как в старом ботинке. В висках стучало. И хотя она вся дрожала, ей было жарко, как во время лихорадки. С трудом встав на ноги, Консепсьон распахнула дверь и выглянула наружу. Там было по-прежнему темно, и она не сразу заметила, что усадьба сеньоры странным образом освещена.