— Я этого не знала, — скромно ответила Лайла и рассмеялась, — но думаю, что при необходимости по-прежнему еще что-то могу.

— Предлагаю тост за первую в мире хозяйку, — воскликнул Вон, поднимая бокал, в котором искрился яблочный сидр: ему нельзя было сейчас пить из-за химиотерапии.

— Ты хочешь сказать — вторую, — игриво взглянув на него, поправила Лайла и продолжила расставлять тарелки для десерта. — Я уверена, что с Абби мне не сравниться.

Карим поспешил сменить тему разговора. Он повернулся к Нилу и сказал:

— Твоя мама говорила мне, что ты собираешься купить подержанный автомобиль. Я знаю, где продается такой. 98-го года, но с небольшим пробегом и после недавнего капитального ремонта двигателя. Он принадлежит моему другу. Если тебя это интересует, я мог бы поговорить с ним, чтобы он предложил тебе хорошую цену.

— Спасибо, но я уже кое-что присмотрел, — не слишком учтиво ответил Нил, стараясь не смотреть на собеседника.

— Правда? — удивилась Лайла. Было видно, что она впервые об этом слышит. — Но ты же сам говорил мне, что не нашел ничего подходящего по цене.

— Я пока не определился. — Нил по-прежнему не поднимал головы. — Просто… В общем, у меня есть школьный приятель, который собирается купить себе новую машину, и он подумал, что меня может заинтересовать его старая.

— А что это за машина? — спросила Лайла.

— Не знаю. Я еще не смотрел ее, — признался он.

— В таком случае тебе не помешает взглянуть на машину друга Карима. Будет с чем сравнивать, по крайней мере. — Словно не заметив смущения Нила, она взяла нож и начала разрезать поставленный на стол тыквенный пирог.

Он бросил на нее раздраженный взгляд и сказал:

— Я как-нибудь сам с этим разберусь, мама. О’кей?

Лайла предусмотрительно не стала ему отвечать.

После десерта все вымыли руки, после чего настало время открывать подарки. Вручая свой подарок Вону, Лайла извиняющимся тоном произнесла:

— Боюсь, что он у меня очень скромный. Видишь ли, мой бюджет совсем не тот, что раньше.

Открыв коробку, Вон нашел там вязаный шарф и такую же шапочку, видимо, ручной вязки, но точно сделанные не Лайлой: он знал, что сестру нельзя было заставить вязать даже под страхом смерти. Тем не менее он был тронут.

Нил подарил ему набор рыболовных мушек, который он приобрел на распродаже домашних вещей. Они обменялись парой воспоминаний о тех временах, когда Вон брал его с собой на рыбалку, и лицо Нила немного просветлело. Вон надеялся, что в конце концов воспоминания племянника о его счастливом детстве постепенно вытеснят более поздние, трагические.

Подарки Вона сестре и племяннику тоже были скромными, но выбранными с любовью. Лайла с искренним восторгом приняла шкатулку из тикового дерева с ручной резьбой, привезенную им из Намибии, такую же он отдал Джиллиан. Для Нила он привез резную ритуальную маску и африканский музыкальный инструмент — мбиру[90], — издававший жутковатые звуки, похожие на стук дождя по железной крыше.

Джиллиан преподнесла Лайле подарочную корзинку с набором туалетного мыла и масел для ванн. Для Нила она приготовила компакт-диск с автографами, выпущенный новой авангардной рок-группой, в которой играл один из ее друзей. В свою очередь Джиллиан получила от них старинную почтовую открытку с изображением крытого моста, помещенную в грубую рамку из бересты.

И все-таки самым продуманным был подарок Карима Лайле — сборник переведенных с персидского стихов афганского поэта тринадцатого века Джалаледдина Руми в старинном кожаном переплете.

— Руми был величайшим поэтом нашей страны, — сказал он, добавив, что в то время Афганистан принадлежал к Византийской империи. — По иронии судьбы большую часть своей жизни он провел в изгнании.

Лайла была заметно тронута подарком, хотя, похоже, находилась в некотором замешательстве: книга явно была редким изданием, которое, несомненно, стоило очень дорого. По сравнению с этим галстук, подаренный ею Кариму, выглядел совершенно прозаически. Она открыла том и наугад прочитала вслух первые попавшиеся строчки:

В океане есть много светлых отмелей

И много темных отмелей, похожих на вены,

Которые видны, когда поднимается крыло птицы.

Твое скрытое я — это кровь в этих венах,

Тех самых венах, в которых, словно в струнах лютни,

Звучит музыка океана,

Не печальный шум прибоя, но могучий звук безбрежности.

На последних словах она запнулась, на глазах ее появились слезы; Вон понимал, что сестру не так растрогали стихи, как жест мужчины, который преподнес их в дар. Закрыв книгу, Лайла некоторое время сидела молча, водя пальцами по тисненому переплету и глядя куда-то перед собой. Затем она нагнулась, чтобы поднять последний подарок, оставшийся под елкой: тонкий белый конверт с напечатанным на нем именем Вона.

Протянув его брату, она бесстрастным голосом произнесла:

— Это от Абби. Она попросила передать его тебе.

Внутри конверта лежал оплаченный чек на сезонный абонемент на стадион «Янкиз»[91]. На двух человек. С местами в отдельной ложе. Вон настолько оторопел, что сначала никак не отреагировал; он просто сел, не отрывая глаз от своего подарка. «Никто не станет дарить сезонный абонемент умирающему человеку», — подумал он. Таким способом Абигейл давала ему понять: она не сомневается, что он будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы воспользоваться им, когда придет время. Прикрепленная к чеку записка была такой же продуманной. В ней было написано: «Надеюсь, Джиллиан любит бейсбол».

Когда он показал записку Джиллиан, та была ошарашена не меньше его самого.

— Вау! — Это было все, что ей удалось сказать.

Она передала записку дальше, чтобы все смогли ее прочесть. Лайла, на лице которой застыло странное выражение, просто промолчала, а Карим одобрительно закивал. Молчание нарушил Нил, который весело заявил Джиллиан:

— Если ты не болельщица, я был бы невероятно счастлив пойти вместо тебя.

— Забудь об этом, приятель, — прорычала Джиллиан с таким видом, что стало понятно: она скорее согласится отдать свою почку, чем уступить место рядом с Воном.

Наконец и Лайла решилась на комментарий.

— Что ж, с ее стороны это действительно широкий жест, — произнесла она, и Вон не понял, было ли это сказано саркастически или ему просто показалось.

Он встал.

— Я должен ее поблагодарить.

Джиллиан бросила на него тревожный взгляд.

— А не лучше ли с этим подождать? Сам говорил, что Абигейл сейчас, вероятно, занята своей семьей.

Не обратив на ее слова никакого внимания, Вон схватил куртку и направился к двери.

— Я ненадолго, — бросил он на ходу.

На улице его встретил порыв пронизывающего ветра. С момента их приезда температура существенно упала. Пробираясь в темноте на свет горящих окон, освещавших широкую лужайку, которая отделяла дом от гаража, Вон чувствовал, как в нем борются противоречивые чувства. Он представлял себе уютную семейную сцену за этими стеклами: Абигейл с мужем и дочкой собрались возле разожженного камина, смолистый дымок которого нес с собой ветер, — навязчивое напоминание о жизни, которой Вон никогда не знал. Раньше он едва ли задавался вопросом о своем отшельническом существовании и не завидовал друзьям, которые выбрали наезженный путь женитьбы и отцовства. Многих из них он считал рабами закладных и невеселой работы с девяти до пяти. Возможно, что своим примером они еще больше укрепляли Вона в его собственном выборе оставаться одиноким и свободным. И только в последнее время его начал точить червь сомнения. Вон все чаще стал задумываться о том, не упустил ли он свой шанс, как об этом твердили женатые друзья. Не с точки зрения той жизни, которую он мог бы вести с женой и детьми, а в смысле того спокойствия, которое он обрел бы, умирая в окружении любимых людей.

Он знал, что всегда может рассчитывать на Лайлу. Но у нее была своя жизнь и свои проблемы, с которыми ей приходилось бороться. Он не вправе был ожидать, что она каждый раз будет бросать все, чтобы находиться рядом с ним. А Нил, бедный мальчик, тяжело переживший потерю отца, сам нуждался в поддержке, потому что, как убедился Вон, все еще пребывал в безысходном состоянии, и вряд ли смог бы как-то помочь своему умирающему дяде. В настоящее время, хочет он этого или нет, единственной постоянной величиной в его жизни была Джиллиан. И она будет с ним столько, сколько понадобится. Однако он не хотел, чтобы она отказывалась от своей жизни ради мужчины, который не отвечает на ее любовь взаимностью, — это была бы нечестная сделка. Джиллиан еще об этом не знала, но если окажется, что химиотерапия не действенна против его болезни и если все, что ему остается, это только паллиативный уход, он уедет куда-нибудь очень далеко. Например, в ту маленькую деревушку на Бали, где он провел одну восхитительно праздную зиму, восстанавливая здоровье после приступа малярии… или на Марианские острова, где человека повсюду окружают улыбающиеся лица, встречающиеся здесь так же часто, как манго или бананы, которые растут на каждом шагу. Он так решил, ибо хочет умереть спокойно, не причиняя ей боль.

И вдруг Вон понял, что единственным человеком, которого он хотел бы видеть рядом с собой в последние минуты, была Абигейл. Она была настолько близка его сердцу, что по пути к ее дому он задумался не над тем, что могло быть между ними в прошлом, а над тем, что еще могло произойти в будущем. Будет ли он настолько удачлив, чтобы пережить болезнь? И решится ли она когда-нибудь развестись с мужем и уехать с ним? Последняя мысль вызвала у него улыбку. Абигейл могла бы с такой же вероятностью предпочесть вольного (а в данный момент — еще и лишенного средств) бродягу всему этому, с какой ребенок, решивший убежать из дому вслед за уехавшим цирком, на самом деле выполнил бы задуманное.