— Послушай, — произнес Вон, — если тебе нужны только деньги, я могу позвонить в свой банк и они переведут на твой счет какую-то сумму. Серьезно, сестренка, я действительно хочу дать тебе это. Сейчас не время упрямиться.

Они уже проделывали такое и раньше, но, несмотря на заманчивость предложения Вона, Лайла твердо стояла на своем. Возможно, гордость свою она уже принесла в жертву обстоятельствам, но какое-то достоинство у нее еще оставалось. Это было бы просто непорядочно по отношению к брату. Эти деньги могут ему и самому пригодиться на черный день.

— Спасибо, но нет. Ты уже и так слишком много для меня сделал.

— Мои деньги просто пролеживают там, — настаивал он. — Правда, для меня все это пустяки.

— А для меня — нет, — отрезала Лайла. — Только не думай, что я не ценю этого. Поверь, я очень благодарна тебе, причем гораздо больше, чем ты можешь себе представить. Но я уже большая девочка. Я не могу выжимать соки из своего брата до конца жизни. Когда-то нужно и самой начинать заботиться о себе. — Смелые слова, которые, впрочем, нисколько не уменьшили ее опасений.

— Мне бы очень хотелось предложить тебе, по крайней мере, место, где можно было бы пожить. Но в данный момент я все время переезжаю и нахожусь в каком-то подвешенном состоянии.

Это «подвешенное состояние» было для Вона вполне нормальным. Иногда ей казалось, что он счастлив не только снимать свои фильмы где-то в забытом Богом месте, но и просто по-походному жить в палатке. В своей прошлой жизни ее брат, видимо, был раком-отшельником.

— Не беспокойся, я что-нибудь придумаю, — пообещала она.

Но и через неделю Лайла была так же далека от какого-либо решения. Она оставила в офисе Абигейл несколько сообщений, но ответа не получила. При обычных обстоятельствах Лайла на этом бы остановилась — действительно, кто мог винить Абигейл в том, что она не отвечает на ее звонки? — но время поджимало, Бирди и Уит Колдуэллы должны были вернуться из Европы, и у нее оставалось чуть больше двух недель. К этому времени ей придется выехать из их квартиры.

В отчаянии она еще раз позвонила Абигейл. На этот раз ее попросили подождать на линии. Казалось, что ее молитвы наконец-то возымели действие, потому что через некоторое время она услышала в трубке голос Абигейл — очень мелодичный, с легким южным акцентом, тщательно отполированный многолетним общением с прессой; Лайла лишь с большим трудом смогла узнать свою подругу детства.

— Боже мой, Лайла, какой сюрприз! — На самом деле это была ее четвертая попытка дозвониться Абигейл. — Господи, сколько лет!

Лайла готовила себя к холодному приему и сейчас почувствовала, как внутреннее напряжение понемногу отпускает ее. По беззаботному тону Абигейл можно было бы решить, что ей после долгого отъезда звонит добрая старая подруга.

— Я давно собиралась тебе позвонить, — извиняющимся тоном начала Лайла. — Но знаешь, то одно, то другое. А годы летят так быстро.

В трубке послышался тихий смех.

— Как мне это знакомо! Я и сама все время бегу куда-то, кручусь…

— Нет, правда. Я видела тебя по телевидению. Кстати, поздравляю тебя. Я всегда знала, что ты добьешься успеха. — Даже в детские годы в Абигейл уже был этот стержень. Лайла помнила альбом для газетных вырезок, с которым тогда носилась Абигейл. Он был забит фотографиями из журналов с картинками фантастической жизни, о которой она мечтала. Прекрасная одежда… дорогие дома… шикарные автомобили… изысканные официальные приемы…

— А как ты?

Лайла на мгновение запнулась, а потом с досадой ответила:

— Думаю, ты уже слышала. — Да и кто, собственно, не слышал? Ее жизнь была сейчас открытой книгой.

— Да. Мне очень жаль твоего мужа, — пробормотала дежурные соболезнования Абигейл. — Такой молодой — и такая трагедия. Тебе, должно быть, очень тяжело.

— Спасибо. Да, это действительно тяжело. — Лайла не стала развивать эту мысль. Раны ее все еще были свежими. И ей нельзя было забывать о главной цели, в которую не входило изливать Абигейл свою душу; по крайней мере, не по телефону.

Поступательно продвигая беседу, Абигейл осведомилась:

— А твои родители, как они?

Лайла почувствовала, что в ней снова растет напряжение, хотя и не заметила в голосе Абигейл какой-либо враждебности.

— Они умерли, — ответила она. — Мать — от рака пять лет тому назад, а отец — от инфаркта через пару лет после нее.

— Печально слышать это. — И тут же тон Абигейл стал сугубо деловым: — Итак, ты, как я понимаю, что-то хотела?

— Собственно говоря, я надеялась, что мы можем поговорить с тобой за чашечкой кофе, — осторожно предложила Лайла.

— Хм… Сейчас посмотрим. — Абигейл замолчала, словно сверяясь с записями в своем ежедневнике. — Боюсь, что у меня все плотно расписано до конца месяца. — Сердце Лайлы оборвалось, а мозг уже начал лихорадочно обдумывать альтернативный план действий, когда Абигейл неожиданно предложила: — Слушай, почему бы тебе не приехать ко мне домой на эти выходные? Я понимаю, что не хочется тащиться так далеко, но, похоже, другого времени у меня не будет. Скажем, в два часа в воскресенье?

Лайла почувствовала облегчение.

— Звучит заманчиво. Я только взгляну в свой календарь. — Сидя за старинным секретером в кабинете Бирди Колдуэлл, она пару мгновений рассматривала записную книжку Бирди в переплете из красной кожи от Симпсон, а затем бодро прощебетала: — Да, прекрасно. Воскресенье подходит. — Ее желание встретиться не должно было выглядеть слишком навязчивым. Абигейл не должна была догадаться о ее отчаянном положении.

Она тщательно записала инструкции Абигейл, как к ней добираться. Когда она повесила трубку, у нее снова появилась надежда, которой не было уже несколько долгих недель. Но она предостерегала себя, что пока не следует обольщаться: приглашение Абигейл еще ни о чем не говорило.

В следующее воскресенье, направляясь по автостраде Генри Гудзона на север в своем десятилетнем «Форде Таурус», который она купила из партии подержанных автомобилей после продажи БМВ, Лайла с тревогой думала о том, что ждет ее сегодня, и нервничала. По телефону Абигейл была с ней довольно любезна, но по-настоящему все станет понятно по тому приему, который окажут Лайле, когда она приедет к ней домой. И внутренний голос подсказывал ей, что они не станут заниматься воспоминаниями о былом за кофе с пирожными. Ухоженная женщина, с которой она не виделась много лет, была успешным предпринимателем; ее фотографии не сходили с обложек журналов, а сама она очень слабо напоминала ту забавную, непочтительную и простодушную девочку, которую когда-то знала Лайла. С этой девочкой они постоянно делились своими секретами и танцевали в ее комнате под песни Пэт Бенатар и Ким Карнес, синхронно распевая слова в щетку для волос, как в воображаемый микрофон. Они часто без причины смеялись, и когда одной из них было грустно, другой всегда удавалось развеселить подругу. Например, в седьмом классе Абигейл очень расстроилась из-за того, что ее не пригласили на вечеринку, которую устраивала ее одноклассница, и Лайла, не задумываясь, заявила: «Тогда мы устроим свою собственную». Так они и сделали: Лайла и Вон пригласили всех своих друзей, а Розали обеспечила прохладительные напитки. Потом Абигейл говорила, что это была самая лучшая вечеринка в ее жизни.

Лайла надеялась, что еще не поздно возродить их прежние добрые отношения.

Медленно продвигаясь к первой из высоких будок пункта оплаты за проезд сразу за мостом Джорджа Вашингтона, Лайла обратила внимание, что деревья по краям дороги были уже голыми. Наступила и почти прошла осень, а Лайла даже не заметила этого. Сейчас она с удивлением наблюдала за тем, как порывистый ветер срывал с веток последние оставшиеся листья, и они кружили в воздухе, словно стая испуганных птиц. Она чувствовала себя человеком, который вышел на улицу после долгой и изнурительной болезни.

Стоял поздний ноябрь, и даже через поднятые стекла машины Лайла чувствовала холод приближающейся зимы. Внутри «тауруса» было настолько холодно, что мороженое здесь определенно не растаяло бы. Как это ни глупо, но, забирая машину со стоянки, она не проверила работу печки. Лайла покупала автомобиль в мае, когда на улице было намного теплее, и, честно говоря, тогда ее волновали заботы посерьезнее. Теперь же, когда денег на ремонт не было, исправно работающая печка в машине стала еще одним пунктом в длинном списке того, без чего она училась обходиться.

Вещи, которые она раньше воспринимала как нечто само собой разумеющееся, сейчас поражали Лайлу — одежда от известных дизайнеров, обеды в лучших ресторанах, возившие ее по городу лимузины. Все это относилось к другой эре. В ее жизни крах «Вертекса» можно было сравнить по масштабу разве что с падением Римской империи. Под обломками компании рухнул и весь ее мир. Первой волной смыло личного тренера по фитнесу, массажиста, прически по четыреста долларов, не говоря уже об их с Гордоном романтических вечерах в «Поинт» или «Твин фармс»[38], где одна ночь стоила больше, чем месячная арендная плата за дом, от которого она теперь вынуждена была отказаться. Но в усугублявшемся процессе затягивания пояса это была для нее лишь первая дырочка. Тяготы жизни — и теперь Лайла поняла это — заключаются не в том, что ты перестаешь одеваться по последней моде или начинаешь ездить в метро, а не в такси. Они состоят в постоянных мыслях о том, как выживать изо дня в день. А Нил…

Когда она думала о сыне, ее начинали душить слезы. Он стоически перенес необходимость бросить школу, заявив, что это его решение, но она-то знала, насколько тяжело оно ему далось.

Как он был похож на Гордона! Ее муж до самого последнего дня стремился заботиться о своей семье, защищать их от любых ударов судьбы — в том числе совершая поступки, которые, как оказалось, привели их всех к краху. И теперь уже Нил, несмотря на горькие переживания, успокаивал ее: