Она почти добралась до дому, но в Новосибирске ее встретил Когль. На платформе, когда она слезла с подножки, он чуть не вырвал ей горло, а два вежливых парня из ОЭР завели ее в другой поезд, отбывающий в Москву. На второй день она заперлась в туалете. Дверь Когль открыл сразу и потащил Тайку за ногу по длинному проходу. В купе, когда она поднялась и села на лавку, он сказал: Очень сожалею. Они все были очень хорошо воспитаны, делали ей больно и тут же извинялись. В Москве, перед самолетом они заночевали в гостинице. Когль заказал ей ужин в номер, а вежливые парни отсыпались в соседней комнате. Хмуро открыв крышки с тарелок, Когль отодвинул все в ее сторону. Сам он поел в ресторане, пока ее сторожили другие. Тайка улыбнулась и одной большой кучей свалила все себе в тарелку. Когда закончила, подняла руки и сладко потянулась.

— Никаких манер, — заметил на английском Когль.

Но Тайка поняла. Она встала, потянулась еще раз и сказала по русски: Чо гришь-то дядя? Подошла к нему вплотную и нагнувшись быстро поцеловала в губы. Когль схватил ее за руки и вскочил. Реакция у него была мгновенной, но по лицу было видно, что он в замешательстве. Она похотливо прильнула к нему всем телом, и когда он в растерянности отступил назад, так пнула между ног, что он сразу свалился на пол. Пока он корчился у кресла, она выскочила в коридор и по пожарной лестнице сбежала вниз на два этажа. Спускаться в лобби было опасно. Парни умели быстро бегать и прыгать, она это знала. Она сиганула в окно из подсобки для горничных. Падала быстро, от страха не успела перевернуться и обрезала себе кусок бедра о вытяжную трубу. Истекающую кровью ее скрыла лесополоса. Когда через месяц она вошла в дом матери, в сенях на лавке, под сушившимися вениками ее ждал Зигги. Она выпила кружку воды из ведра, сняла с другого края лавки хомут и села рядом.

— Когль тоже здесь? — спросила она потерев шею.

— Вчера его срочно вызвали в Центр. Он так рыдал, что я отдал ему свой носовой платок. Ему не хотелось уезжать, он грезил о встрече с вами.

— Мудак, — сказала Тайка.

— Его можно понять, он только неделю назад стал ходить нормально, не разводя колени, — засмеялся Зигги. — Ну что, Таисья? Рассиживаться некогда, надо ехать, — хлопнул он в ладоши и поднялся.

Худая, изможденная с синими тенями под глазами она насмешливо посмотрела на него.

— Тая, давай по хорошему, — попросил он.

— Давай по хорошему, — согласилась она. — У меня нет ничего, что вам нужно. Ничего! Вам ведь этого нужно? — Она вскочила и выпятила живот. — Ну нате, берите, и не жалуйтесь! Дешево даю!

Она задрала кофту до грудей и спустила вниз леггинсы. Внизу живота сиял размашистый, сиреневый шрам. Хирурги в районном центре особо не старались. Тайка сделала полную гистерэктомию, вырезав матку и яичники.

Зигги охнул и вышел. Она пошла в дом, села у окна и через листья герани наблюдала за ним. Вышагивая по двору он долго говорил по телефону. Ее мать загнала во двор корову и Зигги помахал ей рукой, но лицо у него было серьезным. Закончив говорить он быстрыми шагами пошел в избу.

— Значит так…Ты поедешь со мной, будет трибунал и шанс выжить. Если ты останешься здесь, тебя уберут. То есть, — он запнулся, — если сейчас этого не сделаю я, все равно приедут каратели и ты исчезнешь.


Она плохо помнит судебный процесс. Зигги что-то долго объяснял Вильштейну и тем другим сидящим за столом. Один из них бросал на Тайку тяжелые, ненавидящие взгляды. Зигги в основном обращался к нему. Они заспорили и Зигги ударил ладонью по столу. Тогда у Тайки был плохой английский и она почти ничего не понимала. Вильштейн встал, за ним поднялись все остальные и покинули комнату. Директор сошел с трибуны.

— Она хорошая девочка, — сказал Зигги.

— Хорошая девочка, это очевидно…, - подтвердил Вильштейн.

Он ласково, по отечески щурился на Зигги и трепал его по плечу. Потом повернулся к Тайке.

— Везучая девочка… Не подведи этого засранца, он спас тебе жизнь.

На следующее утро сияющий Зигги забрал ее из цоколя. Ей даровали жизнь с голубым вкладышем.

Глава 41

Кира в пекарне одна. Муся ушла на работу, а Зилола у родственников. Тестомес монотонно гудит, в пекарне пахнет дрожжами и хлебом. Нет ни одной минуты в которую она бы не вспомнила глаза, руки, мягкий смех Глеба. Вокруг все теперь другое, как будто кто-то расчистил тяжелое, серое небо для солнечного, упоительного дня. Как все радовались там наверху в зале, когда она вернулась из театра. Гули испекла торт, чтобы отметить начало ее карьеры. Повар Рахим вскрикивал: Ай маладес! — и щелкал пальцами. Девочки-официантки обнимали ее, а Зилола смахивала слезы. Кире так хорошо, что даже страшно. Она переносит гладкое тесто в люльку расстоечного шкафа. Ну все, теперь только вымыть пол и можно идти спать. В пять утра она еще раз вымесит тесто, потом слепит хлеб и поставит его в расстоечную камеру. К этому времени придет Зилола и начнет закладывать лепешки в тандыр. Его она никому не доверяет. Набрав воды, Кира опускает ведро. Поднявшись она вскрикивает от неожиданности и роняет швабру. На выскобленном столе сидит Тайка. Она болтает ногами и пьет морковный смузи из пластиковой бутылки. Высосав его до противного хлюпанья, она прицеливается, бросает бутылку в ведро, но промахивается. Киру вдруг начинает знобить.

— Салют! — лыбится Тайка.

Кира поднимает бутылку с пола и опускает в контейнер для мусора. Она кидает тряпку на швабру, проходит в угол и начинает мыть пол.

— Что, не рада меня видеть?

Тон у нее издевательский. Быстрыми шагами вернувшись, Кира становится перед ней. Глаза в глаза.

— Уходи.

Та притворно вздыхает.

— Не могу.

— Зигги обещал, что вы оставите меня в покое.

— Бедный Зигги…Всегда врал…

Задрав ногу, она ставит ее каблуком на только что отмытую Кирой столешницу. На ней они раскатывают тесто.

— Пошла вон! — твердо говорит Кира.

— Друзья познаются в беде. Если им плохо, они вцепляются в тебя клещом, а если хорошо, так пошла вон? Раньше, ты бывало, радовалась мне. Так запрыгала на вокзале, с ментовской штукой во рту, что я боялась забудешь вынуть и оставить ее бедному дяденьке.

Ее фиолетовые в этот раз глаза в темных кругах. Опухшее, смятое лицо, трещинка в углу рта, сбитый маникюр.

— Ведь теперь у тебя все хорошо, правда?

— Это тебя не касается.

Тайка шмыгает носом.

— Думаешь устроила свою маленькую, бессмысленную жизнь? Не лопни от радости, мечты со временем скисают, учти. Зимин как трахался так и будет трахаться с другими. Постельный кузнечик, прыг-скок, с одной на другую…С тобой тоска, а Марины бывают очень красивыми. А ты простишь, не в первый же раз! Ну это ладно, у тебя же еще карьера! В лучах софитов корона сверкает стразами, синтетическая пачка слепит зрителей блестками. И все в твой жизни будет дешево и фальшиво, как этот прикид. Потому что грим течет и воняет, корсет жмет, болят связки, ты ненавидишь балаганные лица рядом стоящих. А Глеб у очередной Марины и ему плевать на твои партии. Будешь жить в ненависти и скорби. Утопишь свою жизнь в мелочах и гадких чувствах. Может быть вспомнишь Тайку — эту мудрую женщину, которая предлагала жизнь во имя великой идеи.

Она ухмыляется. Кире противны ее фиолетовые, выпуклые глаза.

— Мы не позволим тебе так бездарно растратиться. Так уж вышло, милочка… так уж вышло. Кто бы мог подумать что ты будешь такой востребованной? Теперь тебя хотят все, но нам ты нужна больше. Уйди ты от Глеба и оставь театр, кто о тебе вспомнит через месяц? Кирка — просто дырка. А Братство никогда не забудет и мы будем биться до последнего. Ты будешь с нами, через страдания, муки, смерть близких. Мы ни перед чем не остановимся…

У Киры холодеют руки. Она подбегает к двери и распахивает ее.

— Уходи, или я позову ребят из зала.

— Очень кстати, пусть принесут чего-нибудь выпить! Упрямая ты коза…Знаешь что с тобой сделают, если будешь брыкаться? А ты будешь, я тебя знаю… Тебе поранят мозг. Очень аккуратно, останешься такой же симпатичной. Лежать в коме и мочиться в дорогие памперсы не так уж и плохо. За тобой будут хорошо ухаживать. Это такое роскошное спа для особо упертых. Тебя будут кормить спецформулой и заботиться чтобы ты не умерла раньше времени. А ты будешь как курочка откладывать наполненные аэрогенами яйцеклетки. Ведь ты — генетическое сокровище! Твое тело заслуживает множественного рециклинга. Ну а когда мы возьмем все, что нам нужно, ты будешь свободна! Сдохнешь без трубок за неделю. И ты отказываешься от таких горизонтов?!

Тайка громко смеется. Кира теряет терпение.

— Засунь эти горизонты себе…

— Научилась! — всплескивает руками Тайка и вытаскивает из кармана скомканный тетрадный лист. Она встряхивает в воздухе.

— А ты думала будет вот так? Взявшись за руки вы пойдете навстречу восходящему солнцу?

— Где ты взяла это? — с ужасом спрашивает Кира.

Это вырванный рисунок из ее детского дневника. Глеб и Кира в лодке. Он криво оторван и осталась только половина солнца, а лицо Киры расплылось от бордовой, видимо винной капли.

— А как ты думаешь? Купила у одного известного художника.

Кира бросается к телефону, соединенному напрямую с кухней.

— Ибрагим, тут какая-то сумасшедшая.

За стеной, с лестницы сразу же слышится топот ног. Тайка спрыгивает со стола. Скомкав рисунок она кидает его в ведро с водой и проходит мимо застывшего у входа Ибрагима.

— Все в порядке, — спрашивает он Киру.

— Да.

— Кто это? — спрашивает Ибрагим.

— Не знаю, — качает головой она.


Таких провалов у Тайки еще не случалось. Было пару слабых сопротивлений, но другие быстро сдавались. Кира заставила ее выть от бессилия и бешенства, заставила почувствовать себя слабачкой. Тайка так надеялась выслужиться, чтобы стать чистой, бесцветной. Смыть с себя тяжесть голубого цвета, который от любой оплошности или предательства мог в мгновение превратиться в оранжевый. Кира расстроила ее планы. Ей хочется сделать балерине так больно, как никому другому. Сегодня вечером приедет отдел экстренного реагирования. Сотрудники ОЭР уже в самолете, готов европейский паспорт для Киры и на ее имя куплен билет в одну сторону. Специальный седатив заставит ее спать всю дорогу и забывать при этом закрывать глаза. Она не потеряет способность двигаться, но будет молчать и делать все, что ей скажут. Тайкина миссия закончилась еще вчера, она должна только привести Когля к объекту. Сегодня ей уже не нужно было встречаться с Кирой, но она не смогла себя пересилить. Захотелось еще раз глянуть на эту сучку, перед тем как сделать ей плохо. Плохо как никогда. Конечно Братство не позволит ей проучить балерину. Сама она уже не может причинить ей вреда, ОЭР узнало бы сразу или узнает, когда ее доставят в Центр. Тайка сама не может пощипать курочку, но она знает кто может! Пока не приехали заплечники, все это можно устроить. Она проходит на стоянку, открывает машину и садится за руль. До приезда ОЭР еще пару часов. Отложив на соседнее сиденье служебный верту, она достает из кармана парки другой мобильный, который купила пару часов назад.