— У доярок еще анализ на крокодилов берем.

— Чего это? — спросила она подозрительно.

— Слышала в Кокурино у доярок глисты нашли? Жирные, с крокодилов. Бабы в нужник паразитов навалят, те подрастут, а потом к реке чешут. Яйца отложить. Дети орут, мужики прячутся, коровы в обморок падают.

Тайка подбоченилась.

— Глист нутро жрет, себе анализ возьми, дрыщеган замухрышистый!

Ее подруги засмеялись и Тайка тоже раззявила свой огромный рот. Здоровая и румяная она долго хохотала.

— Ого, с такими зубами пусть крокодилы боятся!

Сказал Клопов и щеточкой помазал у нее за щекой.


После ресторана они завалились в небольшой бар за углом. Кофе был крепким, коньяк тоже, Клопов и Тайка пьяными. Доктор рассказывал анекдоты, а Тайка громко заливалась. Бармен хмуро обслуживал, мечтал закончить смену и уйти домой. Но они никуда не торопились. Доктор рассказал ей про последнюю поездку в Сибирь, где выявил семь объектов. Младшей девочке было десять лет. Он вдруг сник.

— Весь ужас в том, что у нее нет выбора. Она ничего еще не поняла в этой жизни, а мы за нее уже все решили.

— Думай о хорошем, Клопов, — посоветовала Тайка.

— Что мы делаем Тая? Во что все это выльется? — Глаза у него были мутными, язык заплетался, его порядком развезло. — Куда идет с песнями вся эта ваша хунта? Все боятся, я боюсь.

— Уууу, — сложила губы дудочкой Тайка.

— Я — сквай, ладно. До нас еще не добрались, но наше время придет. Что вы будете делать с нами неизвестно. Подозреваю что ничего хорошего. Пока вы слишком заняты собой. Но мне страшно за будущее. Я же вижу, как вы своих же под микроскопами разделываете. Для вас же все — генетический материал!

Клопов снял очки и стал нервно протирать их салфеткой.

— Мне все претит. Песни, флаги, ордена, опознавательные знаки… Говорят в Центрах введут униформу. Сначала я думал, что все это фарс и я смогу соскочить в любой момент, как мне обещали, но теперь знаю, что не могу…Я все время боюсь. Получаю ваши поганые деньги, будь они прокляты, и не сплю по ночам. — Он устало откинулся на кресло. — Это жутко, когда такие как вы воспринимают себя серьезно. Высшая раса на эволюционной лестнице, — передразнивал он последнюю речь отцов-основателей.

— А баблос получать приятно, правда? — уколола его Тайка.

Но Клопов будто не слышал ее.

— Ну как? — продолжал он, — Как мы можем вербовать объекты, когда сами гребаные представители аэрорасы — венца природы, не хотят участвовать в программе возрождения? — вскрикнул он. Его качнуло на стуле.

Тайка сделала удивленное лицо.

— Ты и Зигги! — ткнул он в Тайку пальцем. — Какого хрена вы вербуете объекты, когда сами бежали от программы?

— Ну, дядя… — начала Тайка. Она не любила когда напоминали ей о прошлом.

Клопов прервал ее, он был сильно возбужден.

— Ты не захотела служить идеалам…

— Клопов, заткнись, — начала по настоящему злиться Тайка.

— Что ты сделала с собой, а? — Он нарисовал в воздухе перед ней размашистый крест. А потом ткнул в его середину, поставив точку где — то на уровне ее живота. — А другие? Зигги — чистая кровь, он должен быть пропитан идеей. Она должна плавать у него в венозной крови вместе с эритроцитами. И что? Он на коленях умоляет меня не отправлять Лилю в Санаториум. А тянет-то она на чистую девятую с плюсом!

— Как девятую? У нее четвертая категория!

Тайка мгновенно протрезвела.

— Вот так…Я отослал чужие сэмплы. Ей дали четверку и оставили в отделе. Мне нравится Зигги, — бормотал Клопов. — Он месяц у меня в ногах валялся. Ты же знаешь, с девяткой Лилю бы сразу забрали. Они жить друг без друга не могут, я пожалел их и сам подставился. Теперь как под топором…

Тайка была настолько поражена и ошарашена, что не смогла сказать ни слова, а только неверяще всматривалась в Клопова. Не бредит ли он после коньяка? Лиля, которая на самом деле всегда была девятой, скрывала это вместе с Зигги, чтобы избежать Санаториума. Это было большое преступление, и если бы оно раскрылось, наказание было бы самым страшным.

— Вызовите моему другу такси, — попросила она зевающего бармена.


С этого дня Тайка по-новому смотрела на Лилю. Что-то нехорошее поднималось в ней при этом. Лиля оказалась с двойным дном. Смогла безнаказанно обвести всех вокруг пальца, чтобы остаться в жизни скваев. Когда самой Тайке пришлось заплатить за это очень высокую цену. Чувство ненависти зрело в ней как чирей. И когда пришло назначение в Пан-американский Центр, а Зигги так равнодушно потрепал ее за ухо, ее прорвало. Она написала рапорт Вильштейну обо всем, что узнала от Клопова. О нарушениях устава доктором Клоповым и Лилей Громич. О сокрытии фактов, попрании идеалов и предательстве. О том, что Зигги непосредственно замешан в этом, она умолчала. Рука не поднялась угробить человека, которого она любила.


Клопова экстерминировали через неделю. Без трибунала и прочей волокиты. Его просто вытолкали из окна собственной квартиры. Жена, которой как вдове Братство пообещало хорошую пенсию, подтвердила в полиции что он страдал от депрессии и часто заговаривал о самоубийстве. Доктор нравился Тайке, но нельзя приготовить омлет не разбив яиц. Когда эта мысль пришла ей в голову, она долго хохотала. Клоповские яйца разбились буквально, десятый этаж — это высоко для сквая. Лилю вызвали в Центр и оттуда она не вернулась, ей сразу же вшили в дело оранжевый вкладыш. Это означало, что из Санаториума она не выйдет никогда. После ее участия в программе, ее экстерминируют. Возьмут от нее все, что можно, и когда она перестанет быть нужной, ее уберут. Зигги сняли с должности за халатность и наградили первым предупреждением. Он получил голубой вкладыш за то, что якобы не знал, что у него происходит под носом. После недолгих переговоров Тайке отменили промоушн в Америку и она заняла место Зигги. Так она въехала в квартиру, в которой теперь жила.

Глава 35

Муся никогда не видела Киру такой. В подруге, раньше черпающей радость отовсюду, что-то сломалось. Лицо ее неподвижно, как у покойника, кажется что она умерла внутри. И вся стала жесткая, неживая. Молчит и никогда не слушает того, что говорят ей другие. Иногда в ней как-будто что-то просыпается, но оно неизменно наполнено злобой и горечью. Муся догадывается, что ей пришлось пережить слишком много подлости, она увидела мир другим. Со знанием такой жизни она уже не могла быть прежней, утратила способность радоваться.

— Достань веселого человека, — приставала к ней Муся как раньше.

— Он сдох, — отмахивалась Кира.

В детстве они могли смеяться до икоты и колик в животе. Вместе валились на пол, Муся колотила одной рукой и зажимала себе рот другой, а Кира хохотала во весь голос. Слушая ее заливистый смех Муся вновь заходилась.

Апатичная ко всему, теперь она встает рано утром и проводит день помогая Зилоле в пекарне. Остервенело хватается за все и работает с раннего утра до позднего вечера. Всегда замкнутая, никогда не улыбнется и даже не шикнет на Мусю, если та нечаянно разразится матерком при Зилоле.


Вот уже несколько дней они живут в подвале ресторана Чабан и рубаб. Зилола показывает им как разделывать тесто. Оно расходится под руками, лезет мягкими комьями между пальцами. Муся уминает его в огромной чаше. А Кира формирует шары. На столе целая армия таких. Вот эти уже поднялись, их можно раскатать в лепешки, проколоть чекичем и опять поставить на расстойку. Потом, перед самым тандыром посыпать кунжутом. Кира теперь подвязывает голову платком как и Зилола, нельзя чтобы волос упал в тесто. От жара печи у Зилолы бордовое лицо, с фартука ее осыпается мука, руки до плечей в ожогах. Тандыр опасная вещь и она никого к нему не подпускает. Лепешек нужно печь много, кроме ресторана, пекарня снабжает еще две узбекские точки. Рано утром они пекут хлеб, потом поднимаются на кухню. Вечером Кира обслуживает посетителей в зале. На ночь они с Мусей моют рабочие помещения, пока Зилола замешивают тесто на утренний хлеб. Кира так устает, что добираясь до комнатки, каждый вечер валится на курпачу и сразу же засыпает. В рабочие дни Муся ищет работу, они так условились с Кирой, одна из них должна найти постоянную работу. Здесь их кормят, так что с голоду они не умирают. Правда Мусю возмущает, что они живут как побирушки и не могут себе позволить даже хорошего шампуня. К тому же ей кажется, что Киру нужно немедленно вытаскивать из подвала, подруга здесь загибается.


С работой вне ресторана все не клеилось, и Мусе все время хотелось что-нибудь предпринять, чтобы деньги появились быстрее. И они появились. Ночью в прошлый четверг она вернулась с деньгами. Бледную и пьяную ее привезли на машине двое мужчин. В сумочке лежали деньги, которых было достаточно, чтобы на месяц снять комнату. Утром в пятницу, выпив аспирину от головной боли, Муся торжественно протянула раскрытую сумочку подруге. Кира вытащила не только деньги, но и пару презервативов, которые Муся забыла припрятать. Милованова понемногу начала разбираться в жизни и ее уже не провести, как раньше. Она сразу же просекла откуда эти купюры. Как разъяренная кошка она ударила Мусю несколько раз по плечам.

— За эти поганые деньги мне ничего не нужно, — сказала она твердо. У Муси задрожали губы. Но Кира в этот раз не бросилась обнимать подругу.

— Да, давай отдадим их нищим! Все лучше, чем бриллианты покупать…Мы же с тобой миллионерши, — выдавила растерянная Муся.

Кира схватила деньги и выбежала. Когда она вернулась, Муся была уже вся в слезах.

— Спалила, да?

— Зато ты больше никогда этого не сделаешь.

— Больная на всю голову, — сказала Муся пожимая плечами. — Как была так и есть. Ничто тебя не учит. Я сделала это для нас. О тебе думала! — выпалила она с обидой. — На войне как на войне. Любые средства хороши…А что сделала ты? Кроме того, что превратилась в полную суку? Из-за тебя мы сейчас в такой заднице. Когда мы уходили от Туровцына, ты хоть раз подумала обо мне? Что мне, может быть, придется на улице зарабатывать?