– Вне театра мне смерть! – повторяет Тайка и закатывает глаза.

Кира заливается смехом.

– На сцене мы все объясняем жестами. Мы там все – немые и не приучены много разговаривать. Поэтому, когда нужно что-то сказать, выбираем самые точные слова.

– Что ты там забыла? За что убиваться? Пот, кровь, слезы...Интриги ваши пуантные. Вечно без денег, ну публика лениво похлопает. Неужели ради этого?

– Ну вот, ты опять сможешь сказать что это пафосно...и я с тобой соглашусь..., – серьезно говорит Кира. – Но когда они, как ты говоришь, лениво хлопают, я чувствую себя счастливым человеком. Мне нужна эта энергия, которая идет из зала. Они хотят лучше и я даю им лучше. Они это понимают и любят меня еще больше. Мы любим друг друга, на сцене я чувствую что могу сделать их счастливыми хотя бы на некоторое время, а это  дороже денег.

Тайка недоверчиво вздыхает.

– Я люблю деньги, они дают мне свободу и покупают удовольствия. Когда мне захочется сделать кого-нибудь счастливым, в первую очередь я начну с себя.

Ее глаза сегодня яркого-голубого цвета, которого не бывает у людей. Наверняка опять линзы.

– Швейцарский топаз, – подтверждает ее догадку Тайка.

Какие же на самом деле глаза у Тайки? – думает Кира.

– Как тебе живется у этого...как его? – Тайка щелкает пальцами, – Глеба Зимина…Не гонит еще? Ты мой адрес знаешь, приходи в любой момент. У меня большая квартира, две гостевые спальни, любая будет твоей.

– Спасибо.

Кира надеется, что ей никогда не придется воспользоваться Тайкиным гостеприимством. Она ей нравится, но все таки что-то в ней настораживает. С Зигги Кире  комфортно, а с Тайкой нет, сквозь ее благожелательность, проскальзывает пренебрежение.

– Послушай, этот Глеб...между вами что-нибудь происходит?  – вдруг спрашивает она. – Он не стучится к тебе в комнату по вечерам, чтобы почитать сказки?

Швейцарский топаз блестит любопытством, Кире становится неприятно.

– Нет, мы просто друзья.

Некоторые вещи Кира может доверить только самым близким людям. Она плохо знает Тайку, чтобы полностью распахнуться перед ней. И потом, вопрос был задан так грубо и бестактно, что это ее возмутило.

– Мы знаем друг-друга с детства, – твердо отвечает она на Тайкину недоверчивую улыбку.

Тайка протягивает бокал с красным вином к Кириному, стоящему на столе. И под долгий звон потревоженного стекла говорит :

– Чин-чин...


Высадив Киру у дома, Тайка заводит машину и трогается.

– Останови на пару минут, – просит ее Зигги.

Она недовольна, но все таки паркуется у края дороги. В некоторых вещах ему отказывать нельзя. Он достает пакетик с белым порошком, маленькое зеркальце и пластиковой картой мельчит кокаин.

– Давно такого не было. Финансово-немотивируемый объект – это плохие новости, – говорит ей он. – Что у нее с Зиминым?.

– Ничего.

– Это хорошо. Сильные эмоциональные привязанности нам ни к чему.

– Все кто ее сейчас окружают – порядочное говно. Надеюсь нам не придется напрягаться.

Зигги не отрывает глаз от зеркальца, на его лице предвкушение.

– Хорошо бы, я так устал от всего этого.

– Правильно, солдат спит – служба идет. Зарплату не устаешь получать? – возмущается Тайка.

Он не отвечает, сосредоточенно сворачивает купюру в трубочку и возвращается к разговору о Кире :

– Если она не любит деньги, значит любит что-то еще. Надо искать.

– Она глупа, с ней будет легко.

– Быстро ты ее припечатала, она совсем не дура, – возражает Зигги.

Тайка отворачивается к окну. За ним светлая, безоблачная ночь. Небо прошито яркими звездами, луна обливается серебряным светом. На улице пусто. Тайка смотрит вверх на высотку, в подъезд которой зашла Кира.

– Тебе оставить? – спрашивает он.

– Ты плохо кончишь, дружок.

– Знаю, мы все когда-нибудь умрем. Жизнь – это вспышка между двумя черными бесконечностями. Красиво правда? Набоков сказал. Хотя ты у нас не сентиментальная. Я бы добавил : Некоторые вещи делают эту вспышку гораздо ярче... Оставить?

Она мотает головой.

– Как хочешь.

Тайка откидывает голову и закрывает глаза, чтобы не видеть увлеченного процессом Зигги. Руки его подрагивают, лихорадочно блестят глаза. Его зависимость ей противна. Она и сама может втянуть по случаю, но одно дело, когда такие вещи делаются для куража. А другое,  когда вся жизнь принесена в жертву.

– Оставь, погоди минуту, давай сначала поговорим... О тебе, – просит она.

Зигги недоволен, но опускает руки и закатывает глаза.

– Это очень скучно.

– Ты должен завязать.

– Послушай, я двадцать восемь лет делал то, что мне говорили. После того как забрали Лилю, мне все эти директивы встали поперек задницы. Я буду делать то, что  хочу! А не то, что настрочили в своих многотомных трудах отцы-основатели. Понимаешь? Теперь, если хочешь поговорить об объекте 861, то давай поговорим быстрее. Потому что в эту минуту ты мне мешаешь жить так, как я хочу…Слушай меня внимательно. Я думаю, что Кира Милованова – сложный объект, что бы ты там не воображала. У нее  серьезные карьерные устремления и их нужно устранить. А как это сделать, думай сама.

Он не хочет ее слушать. Тайка смиряется. Этот разговор она уже затевала не раз и не два. Все они в итоге выливались в  безобразные скандалы и вызывали у него только озлобление.

– Может просто нужно подождать? – поддерживает она его разговор о Кире.

– Если у нее седьмая категория, можно подождать. А если девятая, сама знаешь,  никто тебе такой роскоши не предоставит. По любому, Большой театр для нее должен быть закрыт. Туда почти невозможно попасть, но в Ташкенте она солировала. Пусть Таракан займется театром.

– Ну ты и хам! У Таракана и так четыре объекта. Он безвылазно в регионах.

– Ему ничего не сделается, тараканы даже от радиации не дохнут.  В свое время я тоже не вылазил из регионов.

– А ты  в это время что будешь делать? С бабочками летать? Дай, я проверю твои руки.

– Отстань, ты знаешь, я не колюсь.

– Я знаю про тебя все меньше и меньше, Зигги. Ты сильно изменился.

Он радужно улыбается ей.

– Не напрягайся, старушка. Я в полном порядке. Когда говоришь придут результаты Киры из лаборатории?

– Через неделю. Все это подозрительно, знаешь Далаки много лет давал Киру как седьмую и вдруг заявил в девятой категории. Прямо перед ее отъездом в Москву. Почему?

Тайка спохватывается, но уже поздно, сказанного не воротишь. Она нечаянно ткнула спицей прямо в незаживающую  рану Зигги. Ведь эта история очень похожа на Лилину. Вот сейчас он опять думает про нее. Когда же он ее забудет? По его лицу пробегают волны страдания, рот дергается,  ему очень больно. Но заметив сочувствующее лицо Тайки, он тут же начинает кривляться.

– А может он просто некомпетентный мудозвон?

– Да еще то трепло, –  усмехается Тайка.

Зигги склоняется над зеркальцем и втягивает кокаин.

Он пережимает ноздри пальцами и несколько раз резко вбирает воздух. Теперь он гнусавит, как при насморке.

– Не думай, что Милованова – низко висящая вишенка. Протянуть руку и сорвать не получится, не обольщайся. Ее нужно довести до отчаяния,  чтобы не было сил подняться и жить. Чем хуже для нее, тем лучше для нас. Кстати, она встала на учет к Еникееву?

– Нет, конечно! Хотя Далаки ее запугал.

Зигги щекотно в носу, он несколько раз сжимает его.

– Истончишь перегородку – потеряешь нос, – предупреждает его Тайка.

– Если не жалко головы, то не жалко и носа.

Она вздыхает.

– Кстати, Еникеев мне жалуется, что ты ничего не сдаешь.

– Плодить таких же ублюдков как я? Скажи ему что у меня не стоит.

– Будут проблемы в Центре.

– Ну да, они меня заставят. Пусть приезжает Когль и отдрачивает у меня, я не против.

Зигги теперь ерзает, ему хочется жизни. У него  веселые, безумные глаза и она вдруг начинает завидовать.

– Слушай я передумала... У тебя осталось этого дерьма?  Сегодня можно. И давай кутнем по клубам что-ли?

– А давай! – бешено взвизгивает Зигги и они оба громко смеются.– Только дай слово, что не свалишь с первым же смазливым стрептизером, как в прошлый раз!


Глава 13


          Вот оно свершилось, она здесь, на ступенях Большого Театра. Только что обошла на счастье  все восемь колонн и загадала желание. Как счастлив должен быть Заболоцкий, который здесь танцует и добивается все новых высот. Пьянящий, холодный воздух полон обещаний и Кира грезит о том, что когда-нибудь она тоже будет стоять на сцене этого храма. Солнце пробивает тучи и над головой раздается хлопанье крыльев. Это голуби. Описав круг они приземляются в двух шагах от Киры. Жирные, с переливающимся аметистовым воротничком. Это благословение, хороший знак, зря Муся пугала ее. Кира ничего не боится, она не погнушается самых низких ролей, чтобы только иметь возможность показать себя во всем блеске. Ее имя по праву будет в списке солистов. Пришло время действовать, она решительно направляется на Большую Дмитровку, в отдел кадров. Перед дверью в комнату триста семнадцать она на несколько секунд замирает. Ей вдруг становится страшно. А если откажут? Потом собирается духом и постучавшись, решительно нажимает на ручку двери.


В отделе пахнет бумагой и гретым супом. В комнате три женщины.  Две из них, примостившись с разных сторон узкого стола, пьют чай с печеньями. Третья, оторвавшись от экрана компьютера, встречается глазами с Кирой.

– Вы что-то хотели?

Серебряные украшениями в восточном стиле матово поблескивают на ней. Бирюза, кораллы, речной жемчуг.

– Я…на работу...

Кира вдруг теряется. Уверенность куда-то улетучилась, предательски задрожал голос. Женщина кивает, молча забирает ее папку и раскладывает документы на столе. Встает и тут же на ксероксе снимает копии с  диплома и паспорта, личного листка по учету кадров и складывает все это в отдельную стопку, вместе с резюме. Она делает все ловко, быстро и без суеты. Серебро глухо гремит на ней.  К Кире, на пару минут, возвращается потерянная уверенность. Ей даже кажется, что прямо сейчас ее поведут в зал, где она покажет свое великолепное гранд аллегро. На всякий случай она захватила рабочий леотард и новенькие пуанты, которые хорошенько размяла дома и натерла кончики канифолью, чтобы не поскользнуться. Только бы ей дали время на разогрев.