– Пока не встанет на ноги.

– Надеюсь у нее крепкие ноги.  В Большой театр, конечно?

– Только в Большой, и у тебя как раз кто-то там есть.

– Тетя – главный звукорежиссер.

– Лидуся, мы друзья?

Она с хрустом надкусывает яблоко.

– Глеб, театр не проходной двор! Я не буду пристраивать гастарбайтеров! Они как саранча, с каждого поезда по три солиста в день. Знаешь сколько в Москве вокзалов?

Глеб знает, Лидию не переубедить. Помогать провинциальным, напористым нахалам она ни за что не станет. Она уже заранее ненавидит Киру. Если бы Глеб мог точно так же отрезать матери! Но ему, давно уже пережившему возраст гормональных боев с родителями, было трудно ей отказать. Она бы никогда не поняла и не простила. Да и сам он первые пару месяцев, жил у родственников, пока не нашел съемное жилье. Ну где-то же ей нужно остановиться этой злополучной  Миловановой?


Глава 7


Кира сидит на деревянном помосте, опустив ноги в прохладную воду. Рядом, подперев руками голову, на животе лежит Муся.Теплый ветер овевает им лица, нежно треплет волосы. Вода в озере такая прозрачная, что видно зеленое дно,  поросшее водорослями. По илистому дну ползают лягушки, а сиреневые рыбки юрко шныряют между пористыми камнями. Небо синее и отражается в воде, плакучие ивы спустили свои ветви низко, до самой озерной глади. Вокруг  тихо, только слышны редкие всплески от прыгнувшей рыбы  и нежное воркование древесного голубя. Кира болтает ногами, Муся тихонько что-то напевает.  Ярко-синяя стрекоза зависает прямо у  лица Киры, крылья ее дрожат, переливаются  радугой, если бы Кира хотела, она бы могла поймать ее. Рука сама тянется, но стрекоза вдруг стремительно улетает. Неожиданно темнеет небо, все вокруг линяет в серое, сходят краски, черные тени ложатся на озеро. Воцаряется страшная, абсолютная тишина. Кира поднимает голову, глаза ее от ужаса расширяются, губы дрожат. Это не облака и не тучи, это огромные, висящие в небе люди. Они вглядываются вниз, что-то ищут, и не найдя, скользят по небу дальше, как водомерки по воде. Трое зависли в небе прямо над Кирой,  они внимательно ее рассматривают. У них непроницаемые, суровые лица.

– Муся, чего они хотят? – испуганно спрашивает Кира.

Подруга поднимает голову, но глаза у нее плотно закрыты.

– Молчи, – шепчет она. – Делай вид что ты их не видишь.

Кире страшно и плохо  от того, что она не может понять, кто они и что же им нужно. Она набирает воздух в легкие и кричит в небо :

– Что вам нужно?

Муся тихо всхлипывает и зажмуривает глаза еще сильнее.  Люди в небе молчат,  и только один из них медленно опускает руку, его огромный указательный палец оказывается прямо над головой у Киры.

– Тебя, тебя...Я же говорила... говорила, их нельзя видеть…– плача шепчет Муся.

Все вокруг исчезает, подруги уже нет рядом, а Кира оказывается на  мосту, настолько высоко в небе, что под ним проплывают редкие клочья облаков. Тишина, Кира слышит только свое тяжелое дыхание. Ограда истончается и тает под ее руками. Пытаясь найти поручень, она хватает пустоту и начинает медленно падать в пропасть. Рот ее открыт, она громко кричит, но почему-то не слышно ни звука. Ей нужно перевернуться к приближающейся земле спиной, но у нее не получается,  и она знает что разобьется насмерть. Тело выгибается в воздухе, кулаки сжимаются и Кира снова кричит во все горло. От этого крика она просыпается, рывком садится  на постели и задыхаясь, жадно хватает ртом воздух. Отшвыривает сбитое одеяло, шатаясь встает на колени и прислоняется лбом к бетонной, прохладной стене у кровати. Потом идет на кухню и жадно приникнув к крану, долго пьет воду.


На вокзале все как на вокзале. Бегают в поисках своей платформы,  вагона, купе. Поезд набит людьми, вещами, ящиками. Даже в тамбуре все заставлено. Люди везут на продажу все, что можно продать, а продать в Москве можно все. Еще крепкую оранжевую хурму – специально заранее снятую с деревьев, чтобы не перезрела.  Зимние дыни, сухофрукты, орехи, а так же многое, попадающее под звучное, почему-то отдающее романтикой прерий, слово  «контрабанда». Кто-то везет траву, кто-то большие суммы незадекларированных денег. Впрочем и трава и деньги  хорошо припрятаны опытными людьми, постоянно курсирующими по этому маршруту.


          Кирино место на верхней полке, но и там уже лежат чужие тюки. Пришлось что-то выяснять, с кем-то скандалить.  В конце концов место  отвоевано. Несмотря на позднюю осень, в купе очень душно. Пахнет печеньем, яблоками и потом гастарбайтеров. Вера Петровна и Кира выходят в коридор, к окну. У матери безумные от тревоги глаза, в эту минуту ей трудно думать о большой сцене, европейских турне, аншлагах и поклонниках.  Мимо проходит группа крепких скуластых парней в спортивных костюмах и нутриевых шапках. Один из них, коренастый,  с оттопыренными ушами,  смеривает Киру глазами и обжигает широкой улыбкой стоматологического золота. Мать растерянно оглядывает людей  и находит их слишком  загорелыми на сезонных работах, слишком битыми жизнью и от этого, как ей кажется, готовых мучить и бить других. Ее хрупкая дочь не вписывается  в этот грубый, жизненный интерьер. Чувство вины захлестывает ее. Нужно было еще занять денег и на самолет... Она беспомощно топчется на месте, пытаясь войти в купе за вещами. Но там уже толпится группа провожающих. Легонько, за плечи Кира встряхивает мать.

– Мам, не волнуйся, все будет хорошо. Я позвоню, как только буду на месте. Мне между прочим не десять лет…

– Да в курсе я, в курсе, – раздраженно отвечает Вера Петровна, нервно осматриваясь.

– Ну не на фронт же я еду!  В моем купе пожилой дядька, и вон…– Кира поднялась на цыпочки и снова заглянула в купе, – какой-то …., – она окидывает взглядом уже лежащего на верхней полке рыжего молодчика с раскосыми светлыми глазами, и не находит что сказать дальше. – Ну чего ты боишься?  Послушай меня, прекрати вертеть головой. Алле! Я здесь!

Ей нужно сказать матери то, что она хотела сказать уже давно, но никак не могла собраться с духом.

– Мама , это неудобно говорить но…… – замялась она. – В общем знаешь…. пусть товарищ Клименко– хороший специалист,  теперь  переезжает к нам. Правда, ну сколько же можно? У вас отношения…

–  Кира... Миша...Михаил Николаевич мне друг, – смущается  мать. – Да и вообще при чем здесь это?Дай как я посмотрю еще раз на этого, на полке…,– она пытается отодвинуть дочь.

– Да оставь его в покое, нормальный парень.  Видишь, у него газеты с собой, значит читать умеет…Послушай меня, на соседей можешь наплевать, ты для них все равно падшая женщина, – Кира усмехается. – Шура сказала Зине, что видела как Клименко днем крался в нашу квартиру. Так что твоя репутация и так накрылась медным тазом, – тут она с досадой прикусывает губу, этого не нужно было говорить. Все испорчено, но исправлять поздно, прозвенел звонок. Проводник просит всех провожающих покинуть вагон.

– Мам, съезжайтесь и все, ладно?

Она виновато теребит руку матери, потом порывисто обнимает ее за шею и они обе плачут.


Шестьдесят три часа,  плюс каких-то десять минут и она будет в Москве. Страшно, страшно, страшно. Страшно быть с ним рядом, , дышать одним воздухом…


          Она долго машет Вере Петровне в окно, посылает воздушные поцелуи, пишет на пыльном стекле.  Мать стоит на перроне и время от времени прикладывает кулак к уху, наказывая  чтобы Кира обязательно  звонила из Москвы. Кира тоже подносит к своему уху невидимую трубку. Я позвоню, обязательно позвоню. Глядя на посеревшее от переживаний лицо матери, Кира улыбается ей и тихо приказывает поезду : Ну давай же, драндулет трогайся, не видишь как она мучается? Поезд слушается, мягко толкается вперед, немного осаживает и больше уже не колеблется. Поступательно наращивая скорость, уверенно двигает в сторону Москвы. Сначала дорожным ветром сдувает лицо матери, потом пропадает перрон и Кира, горько всхлипывая, пытается силой воли остановить слезы.


Глава 8


         Через три дня, поезд дергается как в предсмертной судороге и останавливается на Казанском вокзале. Распахнув глаза, через  запотевшее окно Кира высматривает Глеба. За грязным стеклом прямо перед ней стоит худощавый мужчина. Ей кажется, что все вокруг замирает на минуту, и даже земля прекращает свое равнодушное вращение. Воцаряется пугающая тишина и только у Киры громко стучит сердце.  В этот момент мужчина бросается вперед и обнимает только что сошедших с поезда женщину и ребенка. Вокруг все снова  оживает и теперь движется даже быстрее, планете нужно наверстать упущенную минуту и в проходе сразу же сбивается толчея.  Народ нахрапом прет из отделений купе, все боятся не успеть, и у всех  испуганные, растерянные лица. Кира последней вытаскивает из вагона свой чемодан и сумку, оглядывается вокруг, но не находит никого, похожего на Глеба. Сыплет мокрый снег и холодный ветер гуляет на пустеющей платформе. Она оттаскивает от поезда свои вещи и начинает ждать.


          Через час она основательно замерзла, но уйти не решается, а вдруг они разминутся с Глебом. Позвонить ему она не может, ее телефон разрядился еще в Оренбурге, во время последнего  разговора с матерью. В коридоре вагона все розетки были обесточены. Это можно было сделать за небольшую плату у проводника, но она постеснялась стучать ему ночью, утром забыла, а когда опомнилась перед Москвой, у него уже образовалась длиннющая очередь. Все хотели приехать в город с заряженными телефонами. Вот так жизнь наказывает беспечных людей, – сокрушается про себя Кира.  Платформа уже пустая, поезд отогнали в депо, зажглись фонари, хотя до вечера еще далеко. Руки замерзли в перчатках и она сует их в карманы пуховика. Снег быстро вымачивает ей волосы. Где-то в чемодане есть  шапка, но открывать его не хочется, слишком глубоко она похоронена. Предостережения матери были не напрасными, зимой в Москве действительно холодно.


          Вокруг никого нет, длинная линия платформы уже  полностью успела забелиться. Небо серое и тяжелое, с него падают и мечутся крупные, снежные осы. Воздух звенит от мороза и Кира так дрожит,  что ей кажется,  у нее гремят кости. Она уже не чувствует пальцев ног, топает ступней о другую, чтобы согреться и прыгает вокруг столба. Но потом вдруг так устает, что садится на чемодан и уже не двигается. На соседних платформах приходят и уходят поезда, народ собирается и уезжает, приезжает и расходится. А она все сидит. Сколько же можно ждать? Лишь бы с Глебом ничего не случилось! Алина Евгеньевна предупредила его и два раза написала ему во сколько и на каком поезде приезжает Кира. Если бы только у нее работал телефон!