Руфус задумался, как бы сказать, что дело не в том, что он против ящиков в своей комнате. Ему не нравилось, если Дейл тоже окажется наверху. Мальчик взглянул на Элизабет, которая все еще глядела на него — очень серьезно, словно убеждала, что никто не собирался говорить: «О, Руфусу только восемь, он почти не бывает здесь, значит, и против не будет», — и это сойдет с рук.

— Может нам прогуляться? — спросила Элизабет.

— Далеко?

Да. Мы можем пойти и посмотреть что-нибудь, навестить моего отца или просто погулять.

— А сможем купить ковер?

— Ковер?

— Для моей комнаты. Красный.

— Я не вижу причины, почему бы и нет. А ты бы хотел повидать моего отца?

Руфус утвердительно кивнул головой. Элизабет встала.

— Ты сможешь пойти и сказать папе, что мы собираемся выйти?

Мальчик заколебался:

— А вы не сходите?

— Нет, — ответила Элизабет. — Я — нет.

Руфус соскользнул со стула.

— Нас долго не будет?

— Может быть. Мы должны решить, где пообедаем.

— А как же папин обед?

Лиз взяла свою сумочку и открыла ее, чтобы убрать очки.

— Дейл может приготовить еду.

Руфус пошел к двери и потом остановился.

— Папа расстроен? — снова спросил он.

Элизабет достала из сумочки помаду.

— Нет, — ответила она. — Это не папа расстроен. Боюсь, это я расстроена.


Лукас лежал, вытянувшись во весь рост на одном из диванов с закрытыми глазами. Из наушников его плеера доносились мягкие звуки джаза — играл Стен Гетц. Но в целом в квартире было тихо, удивительно тихо, потому что Эми ушла с подругой в кино, а Дейл переменила свое решение зайти. Она загорелась идеей о своем переезде в дом отца, в свою старую комнату и прежнюю комнату Лукаса, пока не подыщет себе другое жилье.

— Ненадолго, — сказала она Лукасу, — всего на несколько недель.

Он покачал головой:

— Тебе не следует…

— Почему нет? Почему? Из-за нее? Из-за нее и папы… — ее голос угрожающе понизился. — Из-за их личной жизни?

— Нет, — ответил Люк, — из-за тебя.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я имею в виду, что ты никогда не продвинешься вперед, если будешь держаться всеми руками за свое прошлое.

— Я не держусь, — сказала сестра. — Я просто чувствительна.

— Она не знает значения этого слова, — позже заявила Эми. — Дейл просто не может жить и не устраивать вокруг себя шума, не ставить все с ног на голову. Все, что она делает, превращается в большое шоу, даже вещи из прачечной не может забрать без драмы в трех действиях.

Лукас ничего не сказал. Эми, безусловно, нарушила все рамки и правила непростого перемирия, которое существовало между ними с тех пор, как у них произошла грандиозная ссора из-за Дейл. Это было поздно вечером. До того вечера Эми была в Лондоне на собеседовании, чтобы получить работу в кино, однако безрезультатно. Он уже почти заснул, и она разбудила его, чтобы высказать, по большей части, криком, все свои соображения насчет Дейл, все, что она думала о поведении его сестры, которую терпеть не могла. Люк пытался успокоить ее, сказать, что хорошо понимает разницу между любовью сестры и любовью будущей жены. Но Эми кричала, что он сам не понимает, о чем говорит, что у того, кто называет свою сестренку «пончиком» и «солнышком», как второсортные персонажи американских сериалов, имеются серьезные проблемы в эмоциональном развитии. А это может привести к самым худшим последствиям.

Потом она сдернула с кровати их постельное белье и провела ночь на диване, где он теперь лежал.

Утром произошло неловкое примирение. Он нашел Эми на кухне заваривающей чай все в той же одежде, что была на ней вчера. Лукас обнял ее и высказал свои сожаления. У него и в мыслях не было расстраивать ее.

— А ты и не делал этого, — ответила Эми. — Это она. И, может быть, твое отношение к ней.

— Тогда не будем говорить о Дейл.

— Мы должны…

— Мы не должны. С какой стати?

— Чтобы все упорядочить…

— Нечего приводить в порядок, — сказал Люк. — Просто Дейл — моя сестра, и ни ты, ни я не можем ничего сделать, чтобы поменять это. Вот я предлагаю просто не говорить об этом.

Люк не считал это трудным. Дейл существовала, но не должна становиться частью всей его жизни. Она относилась лишь к семье, занимала все его внимание, когда была расстроена и неспособна что-то сделать. А теперь все его внимание занимала работа с той неопределенностью, которая существовала на радиостанции, проданной другой компании. Лукас знал, что это неприятно, но к Дейл относился совершенно ровно. Он не собирался позволять ей и ее проблемам занимать все свободное пространство в голове и сердце. Люк любил ее, конечно, но Дейл не была приоритетом номер один, исключением изо всех правил.

Одним из самых простых способов, как считал Лукас, стала необходимость ограничивать Дейл, привести ее требования к разумным пропорциям, не думать о ней так много и поменьше говорить. Но Эми, казалось, не могла этого понять, перевести Дейл с основного плана на задний. Чувства Эми к Дейл были подобно лавине: они кипели внутри, поднимались и очень часто, как поток чего-то расплавленного и обжигающе красного, выбрасывались в воздух, обжигая и его. За последние месяцы бывали случаи, когда Люк чувствовал желание отказаться от этих бурных, неуправляемых эмоций ради простой, физической и непритязательной жизни где-нибудь на стройке, среди дорожных конструкций, даже на фабрике. Но он не уходил, говоря себе, что знает: тяжесть эмоционального груза не зависит не от географического положения, а от отношений. Но Люк понимал, что не достиг точки преодолеть эмоций, хотя и должен это сделать. Может быть, он никогда не сделает. Возможно — и это пугало больше всего — он устрашится воспользоваться таким моментом, когда время придет.

Лукас открыл глаза и уставился в потолок. Он сам покрасил его, когда здесь появилась Эми, сделал книжные полки и отциклевал полы. У него были золотые руки. Люк поднял их и рассмотрел внимательно. Он подумал обо всем, что сделал своими руками, о внешнем виде вещей, которые он изменил сам, об их предназначении. У него, как сказал его отец, была такая же форма рук, как у его матери. Ему передался от нее, а не от отца и цвет кожи. Он нечасто думал теперь о своей матери. Было время, когда Лукас размышлял о ней, постоянно в душе вел с матерью долгие, сердитые, одинокие и односторонние беседы. Но Люк постепенно осознал, что вел эти беседы с выдуманным образом, а не с той, которую помнил. Тогда необходимость в этих беседах отпала. А потом, когда прошло время, он решил, что передал память о матери Дейл, потому что сестра так сильно в том нуждалась. Но передал отчасти и потому, что сам-то не нуждался больше в памяти.

Он часто думал, как чудесно было бы, если бы Паулина была жива, насколько иначе сложились бы их судьбы. Но Люк только размышлял, он не пытался и не желал воссоздать память. Их папа был, прежде всего, отличным отцом, и Лукас не имел ничего против своей первой мачехи, за исключением той боли, которую она причинила отцу своим уходом. Следовательно, не имелось возражений и против второй мачехи. Все, против чего он сейчас выступал — это, без сомнения, нестабильность у него на работе, отсутствие гармонии, отчего тучи сгустились над отношениями с Эми, и собственные дурные предчувствия. Но если что-то разладится, и он обратиться к отцу за помощью, тот поймет его. Ведь и сам он находиться в той же ситуации по отношению к Элизабет.

Телефонный звонок прозвучал жалким контрастом с музыкой Стена Гетца. Звук шел из дальней стороны комнаты. Лукас медленно сел и потянулся, потом прошел по доскам, которые отциклевал и натер кремом, и снял трубку.

— Алло?

— Лукас? — спросила Элизабет.

— О, — ответил он, — здравствуйте.

— Я надеюсь, я не помешала вам…

— Нет, — сказал Люк, — не помешали. Я ничего особенного не делал.

Он сел на стул возле телефона и положил лодыжку на колено другой ноги.

— Что я могу для вас сделать?

Элизабет сказала, немного смущаясь:

— Я немного в затруднительном положении…

— Что случилось?

— Я думаю, вы знаете, что Дейл собирается переехать к нам обратно, в свою комнату?

— Да.

— Я просто хотела знать, — проговорила Элизабет, — что вы думаете об этом?

— Что думаю?..

— Да.

Лукас начал медленно вращать свободной стопой.

— Что об этом думает отец?

Наступила пауза, а потом Элизабет сказала:

— Я очень хочу поступить правильно.

— Не улавливаю вашу мысль.

— Когда я предложила несколько месяцев назад отдать мой дом Дейл, ваш отец посчитал, что мне не следует этого делать, что это не станет хорошей идеей для нее и для нас — жить так близко. Но теперь она действительно намерена переехать обратно в этот дом, и Том, кажется, не видит здесь ничего плохого.

— Вы говорили с ним об этом?

— Да, — ответила Лиз.

— Что он сказал?

— Что это всего лишь на несколько недель, а я должна сохранять спокойствие.

— Понимаю, — сказал Лукас. Он опустил ногу на пол и поднял другую, чтобы положить на колено. — Так зачем же вы звоните мне?

— Чтобы выяснить, понимаю ли я все правильно, или существует нечто, чего я не заметила…

— Вы не хотите, чтобы Дейл переезжала?

— Да, не хочу, — быстро ответила она.

Люк прикрыл глаза. Он подумал об отце, о его вечных обязательствах перед Дейл, об Эми, возможной нестабильности в его собственном будущем и эмоциональном напряжении в отношениях уже сейчас.

Лукас снова поглядел на мир. Ему по-настоящему нравилась Элизабет, но она сама должна найти выход. В противном случае, все окажется испорченным, а ей придется окончательно проиграть.