Джози достала из ящика прикроватной тумбочки платок и высморкалась. Потом села на постель. Она не просто чувствовала оцепенение и небольшой озноб. Было ощущение нечистоплотности, неопрятности, словно касалась чего-то грязного, гнусного.

Женщина опустила ноги на пол и сунула их в тапки. Она пойдет в ванную, прежде чем все дети поднимутся наверх, примет душ и вымоет волосы. А потом спустится вниз в домашнем халате и приготовит чай, попытается быть приятной, ровной.

Она встала и потянулась. Бекки включила музыку в своей комнате. По крайней мере, девочка была жива.

Джози вышла на галерею. Дверь в комнату Бекки была открыта, свет включен. Дверь в ванную возле ее комнаты плотно затворена, оттуда и исходил звук музыки вперемешку с шумом воды. Бекки оказалась в душе.


Рори прижал ладонь к включенному под одеялом фонарику, сжав пальцы. Вспышка сверхъестественно загоралась огненно-красным. Он убрал ладонь от фонарика и посветил им из-под одеяла на кусок стены, потом выше — над своим футбольным плакатом — на потолок. Там зигзагом шла трещина.

— Руфи? — позвал он.

Тишина. Он направил луч фонарика от потолка по дугообразной траектории, пока не осветил кровать Руфуса, мальчика под одеялом, его голову с густыми прямыми волосами, которые торчали, как если бы их хозяин не причесывался.

Руфус лежал, как обычно, спиной к Рори. Луч фонарика выхватил его шею, ухо и темно-синий воротник пижамы.

— Ты спишь?

Тишина. Рори не знал, почему, но просто хотел разбудить Руфуса. Он думал, что может что-то сказать. Правда, не знал, что именно, но просто думал, что будет хорошо, если сводный брат проснется тоже и перевернется лицом к нему. Он всегда думал о Руфи как о маленьком плаксивом ребенке, по сегодня вечером на кухне за ужином с ним, отцом и Клер, брат оказался нормальным и клевым. Все они ели то, что оставила Джози, и немного дурачились. А Мэтью, несмотря на то, что выглядел усталым, не обращал на них внимания и никого не одергивал. Все в этот вечер без Бекки и Джози ощущалось по-другому. Казалось, можно говорить, что хочешь, и неважно, будешь ты есть или нет. И они съели все, что оставила мачеха. Рори и Клер даже поссорились из-за последней печеной картошки, и когда Мэтью отдал ее Руфусу, тот сказал, что не может съесть. Тогда отец усмехнулся, разрезал ее надвое и отдал им. Потом они устроили водную баталию, когда мылись. Папа заставил их вытереть пол, и Рори не слушался. Точнее, не то что не слушался, а просто толкал швабру по сторонам и пытался намочить ноги Руфусу. А Руфи орал и попрыгивал, но по нему было видно, что он тоже не против забавы. Все прекратилось только тогда, когда пришла Джози — в своем домашнем халате, с распущенными по плечам волосами, отчего ее лицо выглядело белым как бумага. Мачеха была раздражена, это стало видно. Будто бы без нее сделалось все, что ей не удавалось. Мэтью показал ей пустые тарелки, и она кивнула головой. Потом поставила чайник и стояла спиной к ним — ждала, пока закипит. На кухне вдруг стало как-то по-настоящему тихо. И неловко.

Рори пустил луч фонарика по лежащему Руфусу, потом — еще раз. Сводный братишка казался расслабленным, словно он действительно спал, а не притворялся. Его мокрая обувь стояла возле батареи, а рядом висел свитер Рори с «Ньюкасл Юнайтед», который тоже намок.

Рори выключил фонарик. Этот вечер был необычен, поскольку оказался нормальным. Не отличным, просто нормальным.

Мальчик развернулся и взбил свою подушку. Было весело.

Глава 13

В супермаркете Элизабет купила продукты, которые, на ее взгляд, должен любить Руфус: кукурузные хлопья, бисквитные палочки в шоколаде, изюм в круглой картонной коробке, голландский сыр в пакетиках крошечного размера. Ее привлекала всякого рода детская продукция, в том числе зубная паста с ароматом клубники и печенье в форме динозавров. Может, сын Тома и был слишком большим для этого, но ей стало просто приятно покупать еду, так сильно отличающуюся от той, что берет для себя взрослый. Лиз провела много времени перед баночками с детским питанием, милыми рядами ватных шариков, детских салфеток и подгузников. Все было уложено в чистые белые пластиковые пакеты, на которых яркими красками были напечатаны рисунки. Это было похоже на путешествие в другое измерение: стоять и представлять, что эти вещи нужны для обычных, ежедневных потребностей.

Она взяла голубую баночку с детской молочной смесью. «Для малышей от четырех месяцев» было написано на ней. А на другой стороне темными синими буквами: «С добавлением кальция и витаминов».

Ее тележка внушала чувство удовлетворения своим забитым доверху видом, когда Лиз направила ее к выходу. Она никогда за всю свою жизнь не покупала гак много за один раз. Просто не было нужно брать несколько рулонов туалетной бумаги, больше чем шесть яблок или сразу два наименования деликатесов. Конечно, Руфус приедет почти на десять дней, так что это все меняло. Но, даже делая покупки для себя и Тома, Элизабет ощущала перемену в этой церемонии. Ведь все продукты и средства для уборки нужны, чтобы навести в доме порядок, создать в нем уют и добрую атмосферу. Теперь среди прочих наименований в тележке лежала коробка ароматизированных разноцветных свечей, пачка итальянского кофе-эспрессо, патентованное лекарство от простуды, не имевшие к Лиз никакого отношения. Они были куплены, потому что в них нуждался кто-то еще, эти вещи необходимы, ведь теперь покупки делались не для нее одной. Надо было учитывать вкусы и пожелания другого. От этого Элизабет испытывала непривычное волнение.

Она остановила тележку возле пустой кассы и начала выкладывать приобретения.

— Беспокойные выходные? — спросила женщина за кассой, наблюдая за ней.

Элизабет кивнула, опустив голову, чтобы скрыть свою улыбку. Женщина взяла лекарство от простуды.

— Приболели?

— Нет, — ответила Элизабет и потом, к своему удивлению, внятно сказала: — Это для моего жениха.

Женщина просканировала лекарство на кассе.

— Единственное, чего я не могу терпеть — это болезненных мужчин, — доверительно сказала она.

«Я новичок в этом, — хотела было возразить Элизабет, — такой новичок, что не имею ничего против. Том думает, что простудился, и почему бы не купить ему лекарство, если он хочет предотвратить болезнь. На самом деле, я буду не против, если меня попросят выбрать сосиски для Руфуса, пополнить запасы мыла, средства для полировки мебели и питьевой воды».

— Жених, вы сказали? — спросила женщина.

— Да…

Она бросила на Элизабет добрый взгляд и подняла сетку с картошкой.

— Вы все поймете сами, — сказала она.


Справа от жилища Тома находилась парковка, где было достаточно места для машины Элизабет. Она не считала себя особенно опытным водителем, чтобы легко маневрировать, и никогда не испытывала необходимости быть владельцем автомобиля. Том купил ей эту машину просто так, чем крайне удивил ее.

— Она нужна тебе.

— Но я никогда…

— Теперь будешь. В любом случае, я хочу, чтобы у тебя была машина. Это свобода для тебя.

— Даже не верится…

Он поцеловал Лиз.

— Ты вступаешь в другой мир. В семьях всегда есть машины.

Элизабет уже нравилась машина и новое неожиданное положение, которое создавал автомобиль — независимость, выбор. Даже теперь, поднимая дверь багажника, чтобы выгрузить объемистые сумки с покупками, она чувствовала некоторую гордость, не могла не испытывать наслаждения, пусть даже никто и не видел ее.

Она поставила сумки на ступени возле входной двери с обеих сторон и закрыла машину, внимательно посмотрев, сработал ли замок. Все произошло, как полагалось. Потом Лиз снова поднялась по ступеням и вставила ключ во входную дверь. Она не была заперта. Элизабет повернула ручку, открыв дверь на себя.

— Том?

— Это я здесь, — отозвалась Дейл из кухни.

Элизабет глубоко вдохнула.

— О…

Дейл показалась в дверном проеме. На ней был алый передник поверх черной футболки и джинсов.

— Ходили за покупками?

— Да.

Дочь Тома прошла вперед.

— Я помогу вам отнести сумки.

— А вы уже давно здесь? — спросила Элизабет.

— Около часа.

— Почему не позвонили?

— А зачем?

— Чтобы предупредить, что зайдете. Почему вы не позвонили мне?

Дейл наклонилась, чтобы поднять одну из сумок.

— Прошу, оставьте их, — сказала Элизабет. — Пожалуйста, оставьте их в покое и ответьте.

Девушка медленно выпрямилась.

— Мне не нужно звонить.

— Теперь нужно, — возразила Элизабет.

— Это мой дом…

Лиз засунула руки в карманы.

— А теперь и мой тоже. Мы рады видеть вас в любое время и по любому поводу, но не без предупреждения. Мне нужно знать заранее.

Дейл неподвижно смотрела на нее.

— Почему?

— Это вопрос личного характера, — ответила Элизабет. — Здесь нет никаких секретов, просто это касается лично нас.

Девушка ответила с возмущением:

— Этот дом был моим все двадцать пять лет, пока мой отец не повстречал вас.

Элизабет наклонилась, чтобы взять две сумки, стоявшие ближе всего к ее ногам.

— Мы не можем продолжать этот разговор в дверях.

— Вы сами начали его.

— Нет. Вы вынудили меня начать его, придя в дом в наше отсутствие и не предупредив нас.

— Это мой дом! — воскликнула Дейл.

Она повернулась спиной к Элизабет и прошла в кухню. Лиз подняла сумки с покупками возле входной двери, отнесла их в холл и потом закрыла дверь. Она последовала за Дейл. Половина дверец шкафов были открыты, а стол оказался заваленным пакетами и банками.

— Что вы делаете?

— А на что это похоже? — грубо сказала Дейл. Она натянула пару желтых резиновых перчаток. — Весенняя уборка. Я всегда делаю это для отца.