— Он?

— О, да, — сказала Дейл беззаботно. — Каждый был в нее влюблен.

Элизабет подошла к окну и подтолкнула локтем Бейзила, чтобы освободить себе место.

— У вас хорошо прошла неделя?

Дочь Тома кивнула. Она начала греметь кружками и дверцами буфета, с шумом открыла дверцу холодильника в поисках молока.

— И так, и этак. Я просто немного волнуюсь из-за машины, все эти пройденные мили… Мне нужно было на Джерси и Гернси в среду, и все бы ничего, если бы не Южный Уэльс в конце. Я не знаю, что они читают в Южном Уэльсе, но, конечно, не то, что я пытаюсь продать.

Элизабет начала поглаживать теплый плюшевый бок Бейзила.

— Безусловно, ваша фирма починит машину.

Лицо Дейл передернулось.

— Я уже превысила свое денежное пособие на ремонт — использовала его в личных целях немного больше, чем ожидала. Я не думаю, что это серьезно, но что-то в машине стучит, можно получить небольшую, но неприятную поломку на трассе. Папа, благодаря своей доброте, дал мне телефон в машину, но только на прошлой неделе. И это очень меняет все дело. — Она положила заварку в чайник. («Слишком много», — отметила про себя Элизабет, но ничего не сказала). — Вы не знаете, отец ушел надолго?

— Думаю, на часок-другой.

— Дело вот в чем, — проговорила Дейл задушевным тоном. — Я хочу попросить его о кое о чем, кроме машины.

— Да?

— Я хочу переехать, — сказала дочь Тома. — Я хочу другую квартиру. — Она налила кипяток в чайник и опустилась на стул возле стола, так чтобы расположиться поближе к Лиз.

— На самом деле, я уже подыскала одну.

Элизабет взглянула на нее:

— Уже?

— Да. Там нужно кое-то переделать. Я имею в виду — все.

— Но ваш отец — архитектор…

— Очень удобно, не так ли? Но это снова деньги, и настоящие.

Элизабет подумала о своем доме. Хотя она больше не хотела жить там, но чувствовала абсурдную ответственность за это жилище, за то, что оно принесло ей. Лиз собралась с силами.

— У меня есть дом…

Дейл улыбнулась. Она наклонилась к руке Элизабет, потом встала, чтобы налить чай.

— Спасибо. Это крайне любезно с вашей стороны. Но, на самом деле, признаюсь, я пришла сюда и сую нос не в свои дела. А дом для меня — нечто постоянное, незыблемое. Вы знаете, что я имею в виду?

— Не хотите чувствовать постоянство?

— До тех пор, пока у меня нет того, кто будет постоянно со мной. Я думала, вы поняли…

— Знаю, мне жаль.

Дейл подошла с двумя кружками к подоконнику и протянула одну Элизабет.

— Отец всегда был такой опорой. И Люк. Вы знакомы с Лукасом?

— Еще нет. Мы собираемся завтра пообедать с ним и Эми.

Лицо Дейл изменилось.

— О, и вы? Я не знала…

Элизабет отхлебнула чай. Наступил момент для еще одного небольшого проявления благородства. Не глядя на будущую родственницу, она спросила:

— Почему вы не придете?

— Но отчего отец мне ничего не сказал?

— Не знаю.

— Я вчера разговаривала с ним. Почему он не сказал?

Элизабет посмотрела на нее. Приятное самообладание прошло.

— Моя дорогая, я не знаю. Но приходите, приходите и присоединяйтесь к нам.

Дейл уставилась на свой чай, ее лицо стало темным. Потом девушка изобразила подобие улыбки:

— Да, да, конечно, я приду. И теперь, если вы простите меня, я пойду наверх и немного покопаюсь там, надо забрать нужные мне вещи.

— О, конечно.

Дочь Тома прошла к двери. Возле нее она остановилась, оглянулась через плечо и приветливым голосом сказала:

— Чувствуйте себя как дома.


Наверху все выглядело так, как будто ничего не изменилось. Том и Элизабет спали иногда вместе, как предположила Дейл. Это было чисто умозрительное заключение, ведь о присутствии посторонней ничего не говорило, не оказалось даже зубной щетки. Когда Джози начала встречаться с Томом, Дейл помнила, что вместе с ней появилась целая куча вещей: одежда мачехи в его платяном шкафу, крема и пузырьки — в ванной, туфли валялись разбросанными на полу перед телевизором. Однажды даже обнаружился длинный рыжий волос в раковине на кухне. Дейл едва не стало дурно.

Но Элизабет оказалась другой. Поднимаясь по лестнице на верхний этаж и доставая из кармана ключи, Дейл твердила себе, что надо запомнить, насколько Элизабет иная. Она говорила себе подобное, когда уверяла себя в добрых намерениях по отношению к подруге Лукаса, Эми.

— Я могу не испытывать к ней симпатии, — говорила себе Дейл. — Можно не хотеть, чтобы отец снова женился, даже если он собирается это делать. Но она — в норме. Элизабет — другая.

— В каком смысле другая? — спросила Эми, которая любила Джози. Ведь та была добра к ней и позволяла подруге Лукаса практиковать на себе новые технологии макияжа. Женщины много смеялись вместе, сидя наверху в ванной. С. Джози было весело.

— Очень серьезная, — сказала Дейл. — Очень сдержанная. Не суетливая. Она не вертится все время вокруг отца.

Люк сказал, поддразнивая ее:

— Комната не будет для двоих.

Дейл проигнорировала его.

— Я чувствую себя теперь лучше, когда познакомилась с ней. Правда.

— По описанию, она должна быть страшной занудой, — говорила Эми.

— Такая она и есть. Но это хорошо для меня.

Лукас посмотрел на нее, долго и внимательно.

— Она — почти его жена, Дейл.

— Что ты имеешь в виду?

— Жены имеют приоритет.

— Нет.

— Да, это так.

— Не всегда. Совсем необязательно. Только, если настаивают на этом…

…Девушка вставила ключ в дверной замок своей спальни и повернула его. Дейл никогда не могла видеть свою спальню без эмоций, она никогда не входила туда без сильной бури пробуждающихся памяти. Это были годы воспоминаний — решающие годы, когда она так боролась с горем, со страстным желанием и с осознанием, что в один прекрасный день покинет дом, но испытывая ужас при этой мысли.

Когда Дейл встретила Нейла, она перерыла пол комнаты в необычайно радостном настроении и взяла с собой только одну фотографию своей матери и ничего — из своих детских и подростковых вещей. Она приободрилась, была горда собой, радуясь, что взяла только то, что важно на будущее, что не свяжет ее с негативом прошлого. Но даже потом, когда они уже жили с Нейлом, Дейл повесила ключи на ленточку и закрыла за собой дверь комнаты на ключ. Джози не совала свой нос в чужие дела, но все же не была на стороне дочери Тома. В любом случае, память о матери приходилось защищать от очень ревнивой Джози. Конечно, в том случае, если можно ревновать к женщине, умершей в тридцать два года, если ты сама — живешь.

Так Дейл сказала Нейлу.

Комната дочери Тома была полна воспоминаний о Паулине.

Она прошла мимо платяного шкафа к своему туалетному столику, украшенному розово-белыми воланами, как распорядилась мать, когда ей был тридцать один год. Дейл положила ключи на стеклянную поверхность и огляделась. Сдержанно, со многих ракурсов, на нее смотрела мама.

Элизабет Браун мила, Дейл, конечно же, понимала это. Будущая жена отца мила, порядочна и немного скучна, но выходит замуж за мистера Карвера. И, следовательно, комната Дейл будет заперта. Не для того, чтобы оградить свою территорию. Надо было сохранить прошлое, детство…

Глава 10

— Но это — третий раз, — сказала классная руководительница, обращаясь к Клер. — Третий раз на неделе ты говоришь, что не могла сделать домашнее задание.

— Я не могу, — ответила девочка. Она была одета в школьную форму, которую носило большинство ребят, и пола ее рубашки выбилась с одной стороны. Казалось, Клер не замечала этого.

— У тебя есть дома место, где ты можешь делать домашнее задание? — спросила учительница.

Клер подумала о кухне.

— Есть стол.

— А там тихо?

«Было бы тихо, — размышляла Клер, — если мать сидела бы не на кухне, а делала наверху в своей студии глиняные витые вазы». Вазы стали новым увлечением Надин. В доме все было из глины. На дне ванны глина лежала вперемешку с песком.

— Да.

— Тогда объективно у тебя нет причин для оправдания. Твои брат и сестра получают домашние задания, верно?

— Да.

— Где они делают уроки?

Клер задумалась. Бекки проводила добрых полчаса на полу их комнаты и так громко включала музыку, что мать кричала и требовала тишины. Рори, похоже, вообще никогда не делал уроков. Он забирал школьную сумку в свою берлогу, но Клер не стоила иллюзий, будто он хотя бы открывал учебник. Оба убеждали Клер своим видом, что делать домашние задания — не только не круто, но донельзя бессмысленно. Уроки — ничто, это просто бесцельная тренировка, придуманная учителями для их собственных непонятных целей.

Клер не была уверена в этом. В ее нежелании делать уроки имелось, без сомнения, нечто, о чем и понятия не имели в школе. Это здорово — быть среди всех, здорово идти каждый день куда-то, где бы с тобой обращались, как со всеми. В том, что Клер не выполняла домашних заданий, не оказалось ничего бунтарского. Дело, скорее, заключалось в безнадежности. Каждый вечер она доставала свои учебники и клала их на стол, с которого убирала остатки последней трапезы. Девочка садилась перед ними и сидела там. Она сидела и смотрела неподвижно — и ничего не могла сделать: ни прочитать хотя бы слово, ни взять ручку…

— Где, — терпеливо спрашивала учительница, — делают домашние задания твои брат и сестра?

Клер посмотрела на нее. Учительница была молодой, с круглым лицом и кудрявыми каштановыми волосами. Девочка ненавидела кудрявые волосы.

— Везде, где придется…

— Клер, — сказала учительница, — ты должна делать уроки, понимаешь? Ты должна делать их — и не потому, что я так сказала. Просто я смогу видеть, поняла ли ты материал, который изучали в классе.