Стелла очнулась от своей апатии и обнаружила, что идет по тропинке вдоль реки. Было начало лета, и в Графтон уже прибыли первые туристы, которые даже под дождем прогуливались вдоль живой изгороди. Это были, главным образом, пожилые пары, которым надо было как-то убить время между посещением собора и обедом в отеле. Стелла медленно прошла мимо них, отвернув голову и внимательно глядя на воду, прекрасно понимая, что два синяка, которые украшали теперь ее лицо, лучше, по возможности, никому не демонстрировать. На воде была легкая рябь.

Камень набережной и водная гладь, также как и холмы, видимые в отдалении, всегда ласкали глаз Стеллы. Ей нравилось все в городе, что несло на себе, как вот этот старинный парапет, печать времени.

Стелле нравилось думать, что все ее мелкие повседневные заботы ничего не значат по сравнению с тем, что видели эти древние сооружения. Сейчас она шла и думала, что именно такие чувства удерживали ее в Графтоне, да еще страх нарушить привычный ход жизни, променяв его неизвестно на что.

Но сейчас, бредя в толпе туристов мимо развесистых ив, Стелла думала о том, что, видимо, настало время, когда надо все-таки уезжать отсюда. Она больше не любила своего мужа, если предположить, что она вообще когда-то любила его. Дело было даже не в самом осознании этого факта, а скорее в том, что сегодняшний вечер положил конец всему — это был явный и окончательный разрыв, смерть их отношений. Ничего уже не повернуть вспять, и поздно делать хорошую мину при плохой игре.

Стелла начала строить планы. Она шла и шла по берегу реки. Графтон остался далеко позади.


Вечером, через двенадцать часов после ареста, адвокат Дарси Клегга доставил его домой. Ханна, Барни и Кэтти с нескрываемым напряжением ждали его в гостиной. Когда они услышали, как тормозит машина, то одновременно вскочили и кинулись в прихожую, не очень представляя, что они там увидят. Когда машина свернула на подъездную дорожку, двое журналистов, карауливших целый день, вскочили со скамейки, на которую они присели, было, покурить, и бросились к дверце. Дарси вышел из машины. Ханне и детям было слышно из прихожей, как он сказал журналистам:

— У меня нет для вас никакой информации. Здесь частное владение, и вам лучше немедленно убраться отсюда, иначе я позабочусь, чтобы вам помогли это сделать.

Тим Макинтайр, адвокат Дарси, поспешил ему на помощь.

— Ведь мистер Клегг сказал вам — у него нет для вас никакой информации.

Дарси пропустил Тима в дом и захлопнул дверь.

— Эти крысы так и торчали здесь целый день? — задал первый вопрос Дарси.

Он почти кричал, и вид у него был не такой осунувшийся, как утром. Теперь уже не казалось, что костюм висит на нем. Как будто Дарси надули, так что теперь он заполнял весь предоставленный объем. Морщины слегка разгладились, темные круги под глазами почти исчезли. Ханна переглянулась с Барни и Кэтти. В глазах всех троих читалось изумление и одновременно надежда на лучший исход.

— С тобой все в порядке? — начала Ханна.

— Ну конечно, — уверенно сказал Дарси. — А ты думала, что может быть иначе?

Адвокат кивнул, подтверждая слова своего клиента, и Дарси увлек их всех в гостиную.

— Насчет залога договорились довольно легко. Но, как всегда в таких случаях, очень много времени ушло на формальности.

Дарси стоял, обняв Кэтти за плечи и обводил взглядом комнату вновь чувствуя себя здесь главой и хозяином.

— Ханна, нам надо выпить. Причем по две-три порции после того, что пришлось пережить за сегодняшний день. Тим отлично поработал. Все будет прекрасно.


Майкл ждал Ханну в меблированной комнате, которую сдала ему больница.

Квартира находилась в пристройке к основному зданию. Здесь было также общежитие медсестер. А в квартире, которую занимал теперь Майкл, обычно жили врачи, перебравшиеся из других городов, пока не находили себе постоянного жилья. Когда Майкл услышал, что квартира временно пустует, ему показалось, что это прекрасный способ решить свои проблемы. Теперь же, поселившись здесь, Майкл уже не был так в этом уверен. Квартира была странно расположена — она, не являясь частью больничного помещения, в то же время не была и полностью изолирована от него. Окна кухни выходили на автостоянку, и в глазах рябило от множества белых с синим указателей, показывающих путь к роддому, рентгеновскому отделению и другим корпусам больницы. Окна спальни и гостиной выходили на другую сторону, на зеленую лужайку, которая целыми днями полна была младшего медперсонала, проходившего практику, сидящего с пакетами кофе и конспектами лекции в руках.

Отвернувшись от окна, чтобы не вспоминать о больнице, Майкл прошелся по крошечным комнатушкам, обставленным разрозненными предметами мебели, которые больше нигде не пригодились — столы, обклеенные под дерево, белые фанерные полки, кресла и диван, обитые оранжевым твидом, стандартная для медицинских учреждений лампа, прожженная с одной стороны. Все это напоминало Майклу о тех комнатах, в которых он ютился, сам будучи студентом, которые он менял одну за одной, пребывая в полной уверенности, что все это временно и заслуживает внимания только с той точки зрения, что необходимо решить, насколько та или иная комната удобна или хотя бы не настолько ужасна, чтобы особенно сильно его раздражать и дешево ли за нее просят.

Сейчас же, в зрелом возрасте, у Майкла было такое впечатление, что он, на свое несчастье, стал видеть гораздо яснее. Он видел каждое пятнышко от пролитого на ковер вина или просыпанного из кофемолки кофе, как призрачные отпечатки жизней предыдущих хозяев, их веселых вечеринок и буйных ссор, и чем дольше жил Майкл в этих комнатах, тем более призрачным и бестелесным представлялось ему собственное существование. Как будто изгнанный из собственного дома, он сделался фигурой не более реальной, чем эти мифические предыдущие жильцы, давно канувшие в прошлое.

Майклу казалось особенно странным ожидать на этой ничьей территории Ханну — живое воплощение полноты и радости плотской жизни.

А ведь он ждал ее и прекрасно отдавал себе в этом отчет, хотя понятия не имел, придет ли она в конце концов; решится ли променять Уилтон-Манор на то, что сможет предложить он ей взамен. Он даже не мог точно сказать, хочет ли на самом деле этого сам или же по-настоящему ему хочется только одного — свободы от каких бы то ни было обязательств — перед Ханной или перед Марсель и детьми — все равно.

Он просто проживал день за днем, погруженный в одиночество, лениво двигаясь между повседневной рутиной больничной жизни и неуютом меблированных комнат.

Майкл выглянул в окно и увидел, как Ханна идет к пристройке от стоянки, где она оставила свою «БМВ». Ханна шла, быстро перебирая туфельками на высоких каблуках и прижимая к себе рукой изящную сумочку на кожаном ремешке, свисающую с плеча. С тех пор, как они встречались в последний раз, прошло чуть больше недели.

Майкл схватил со стола пыльный стакан и пару немытых тарелок и поспешно поставил их в раковину. Он слишком резко открыл холодный кран и еле успел отскочить, чтобы вода не брызнула на рубашку.

Ханна постучала. Майкл вышел в крошечную прихожую и открыл ей, вдыхая аромат желанного тела и ловя себя на том, что, несмотря ни на что, он счастлив, что Ханна пришла. Улыбнувшись, Майкл попытался обнять ее.

— Я ненадолго, — сказала Ханна. — Сказала Дарси, что мне нужно кое-что для магазина.

— Но все-таки заходи.

Майкл проводил Ханну в гостиную и налил ей бокал вина из бутылки, купленной специально на случай ее визита. Ханна отпила и с глубоким вздохом откинулась на спинку дивана. Майкл не сводил глаз с ее белой шеи и округлой линии подбородка.

— Извини, что я опоздала.

— Тяжелая неделя?

— Еще спрашиваешь!

— Что там у вас происходит?

— Более или менее то, чего я и ожидала. Дарси полным ходом готовит свою защиту. Он так возбужден, что иногда становится похож на маньяка. Бесконечные встречи, телефонные звонки. Его адвокат консультировался с Джорджем Карменом. Как всегда, все самое лучшее! Мне страшно даже подумать, во что это все обойдется. Мне сказали, что может пройти не меньше года прежде, чем дело передадут в суд.

— А что будет все это время?

— Я не знаю. Я прежде всего не знаю, на что мы будем жить.

— У Дарси наверняка должна быть какая-то недвижимость.

— Я тоже так думаю. — Ханна закурила сигарету. — Но точно я ничего не знаю. Если мне требовались деньги, Дарси всегда доставал их из кармана. Типичная психология содержанки, да?

— Я так не думаю. В конце концов, ведь именно Дарси поощрял такой образ жизни.

Ханна пристально смотрела на Майкла, пытаясь сообразить, какой смысл был ее любовнику защищать ее мужа?

— А что все это будет значить для наших отношений? — продолжал расспрашивать Майкл. Он уже не в первый раз задавал Ханне этот вопрос.

После паузы Ханна сказала:

— И этого я тоже не знаю.

Майкл положил руки ей на плечи и коснулся лбом ее лба. Так они и сидели, не делая попыток поцеловаться.

— Бедная Ханна, — произнес наконец Майкл.

Ханна подумала о том, что вовсе не нуждается в его сочувствии. Она слишком поглощена была своей тревогой и страхом перед будущим. Ханна боялась, что придется продать Уилтон и погрузиться в мир полной нестабильности после того, как она успела привыкнуть к богатству и роскоши. Ханна нисколько не сомневалась, что они переживут и бедность, если не будет другого выхода, но при мысли об этом ей становилось плохо.

Пока все было хорошо, даже после сердечного приступа Дарси, роман с Майклом казался Ханне приятным способом потакать собственным прихотям. Теперь же их отношения начинали казаться Ханне неуместными и даже нежелательными. Она не хотела, чтобы Майкл жалел ее, не хотела постоянно испытывать чувство вины за то, что пришлось ему потерять из-за нее. Все это было вовсе не то, что предполагалось в самом начале. Это становилось теперь не отдушиной, а только еще одним бременем, свалившимся на ее плечи.