— Ненавижу это проклятое ожидание, — нарушила тишину Люси. — Ужасно висеть между небом и землей — ни вперед ни назад. Я не знаю, что мне делать, а тут еще папа. Что будет дальше?

Она встала и подошла к окну. Кэтти наблюдала за сестрой со своего места на диване. Девушки дожидались приезда Барни, поскольку Дарси сказал, что хочет поговорить с ними тремя. Дом наполняла обманчивая тишина, за которой все пытались скрыть свое смятение.

— Я не знаю, — ответила Кэтти на вопрос сестры. — Я не могу понять, что происходит. Я знаю только одно — ты не можешь больше тянуть. Надо на что-то решиться.

Люси, не шевелясь, стояла у окна.

— Он даже ничего не собирается предпринять, — прошептала она. — Я думала, что, может быть, он придет позже, после того, как я дам ему время осознать все это. Понять, что это наш ребенок — мой и его. И тогда как бы это выглядело, если бы я уже успела сделать аборт?

— Джимми не собирается приходить к тебе, пойми ты это! — сказала Кэтти. — Да и как бы он мог? Подумай о последствиях.

Они уже не в первый раз обсуждали этот вопрос.

— Но он даже не позвонил мне.

— Я знаю. Люси, ты собираешься тянуть дальше и родить ребенка?

Люси скрестила руки на груди и стала потирать локти. Вплоть до сегодняшнего дня она жила сумасшедшей надеждой, что Джимми, опровергнув все, что стало о нем известно в последнее время, все-таки придет ей на помощь. То, что он этого не сделал, было не удивительно, но Люси все равно жалко было расставаться со своей надеждой — она приобрела как бы самостоятельное значение. И Люси продолжала за эту надежду цепляться.

Но надо было думать не только об этом.

Дарси всегда казался своим детям незыблемой величественной скалой, возвышающейся посреди их жизни. И вот пожалуйста. Сначала эта болезнь, открывшая всем уязвимость Дарси, а теперь — еще одно доказательство его ненадежности. Люси могла только догадываться о том, что же значили визиты полисменов и адвокатов, срочные телефонные звонки, Ханна, едва скрывающая слезы, но она смутно чувствовала, что из-под нее выдергивают какую-то опору, которая казалась до сих пор незыблемой, надежно обеспечивающей безопасность всей семьи. Люси начинала побаиваться, что отец может не просто перестать быть для нее защитником от всех превратностей судьбы, которые ждут ее в этом жестоком мире, но больше того, сам может стать человеком, который нуждается в защите.

Мысль эта заставляла Люси чувствовать себя абсолютно беззащитной и неуверенной в себе, но одновременно более мудрой, как будто она неожиданно стала намного старше. Люси прижала кулак к животу, как будто хотела добраться до того, что было внутри.

— Нет, — сказала она Кэтти. — Я не собираюсь тянуть и заводить ребенка одна.

— Тогда есть только один выход, не так ли? — Кэтти подняла голову. — Слушай. Мне кажется, Барни уже здесь.

Они действительно услышали голос Барни и невнятное бормотание отца. Открылась дверь, и они появились на пороге комнаты. На Дарси был какой-то старый, казавшийся бесформенным свитер, плечи его были уныло опущены.

Люси вдруг разом поняла, насколько он стар, и ее охватила паника, гораздо более сильная, чем даже тогда, когда с Дарси случился сердечный приступ. Дарси — старик.

Дарси подождал, пока дети рассядутся. Барни вопросительно глядел на сестер, всем видом показывая, что не больше, чем они, понимает, что значит вся эта атмосфера недосказанностей и полумистических предчувствий.

Сам Дарси не стал садиться. Вместо этого, он начал расхаживать по комнате, стараясь не встречаться ни с кем глазами. Он пригласил их, чтобы сообщить то, что и так скоро станет достоянием гласности.

— Меня обвиняют в краже, — сказал Дарси. — Мой клиент Винсент Темплмен и его бухгалтер утверждают, что я с помощью подделок и фальсификации бухгалтерских отчетов использовал средства, принадлежащие частной компании Темплмена, в своих интересах.

Дарси продолжал мерять шагами комнату. Казалось, что он считает в уме шаги и прикидывает, через сколько еще можно сообщить детям очередную ужасающую новость. Барни и девушки сидели неподвижно, не сводя глаз с отца. Люси открыла, было, рот, чтобы что-то сказать, но Барни нежно взял сестру за руку, беззвучно призывая ее к молчанию.

— Полицию поставили в известность, поэтому они и обыскали вчера мой кабинет. Они забрали мои книги и множество других документов, без которых я не могу продолжать заниматься бизнесом. Мой адвокат считает, что скоро они предъявят обвинения, на которые придется что-то отвечать. Я еще не знаю, что последует за этим. Но я думаю, что дело получит… огласку, прежде чем во всем разберутся и все наладится. Поскольку я занимался делами здесь, дома, все это ляжет не только на мои плечи, но коснется также Ханны и всех вас. Поэтому я и решил все рассказать вам.

Дарси подошел к окну. На этот раз он остановился и стал смотреть в сад, как это делала незадолго до того Люси.

— Я хотел сам все объяснить вам и сказать, что мне очень жаль.

В комнате стояла зловещая тишина — только сейчас до всех начал доходить наконец ужасный смысл слов Дарси.

Люси выпрямилась.

— Они не могут обвинять тебя, — воскликнула она. — Не могут утверждать, будто ты сделал что-то, чего ты на самом деле не делал. У нас свободная страна, а не какое-нибудь… какое-нибудь полицейское государство.

Барни все еще держал ее за руку. Он понял вдруг, что делает ей больно, пытаясь удержать на одном месте. Люси удалось наконец вырваться.

— Папа?

Дарси обернулся, и по его лицу все поняли, насколько же ему тяжело.

— Я знаю, что ты не делал этого, отец, — сказал Барни. — Но что послужило основанием для обвинения?

Дарси вымученно улыбнулся, так что эта улыбка напоминала скорее минутный приступ удушья.

«Он держится молодцом, — подумала Люси. — Он держится молодцом, потому что ничего другого ему не остается».

— Я не сделал ничего противозаконного. Но вы знаете, кто я. Я не всегда действую в рамках установившихся традиций. Ведь я всю жизнь работал в одиночку. И если бы я не нарушил ни одного правила, то не стал бы тем, чем я стал.

Дарси беспомощно пожал плечами. Он пытался бодриться, пытался изобразить перед ними того отца, которого они знали всю свою жизнь — неотразимого, уверенного в себе, и эта попытка обнаружила еще очевиднее те перемены, которые произошли с ним в последнее время. Все были в замешательстве — не знали, что бы сказать, чтобы не выдать себя, не дать Дарси понять, что его отговорки абсолютно неубедительны. Все трос сидели, пытаясь переварить до конца свалившиеся на них новости, догадаться о том, что было недосказано, составить единую картину происходящего.

— Что ж, нам все ясно, — сказала наконец Кэтти. Она устала и подошла к отцу. Дарси благодарно обнял ее, поглаживая по волосам, и Кэтти прильнула к нему.

— Девочка моя, — дрожащим голосом произнес Дарси.

Люси и Барни последовали примеру сестры. Они обняли отца, и сила всех троих, соединенная вместе, еще раз напомнила о слабости отца.

— Не волнуйся, папа, — сказала Люси.

— Я и не волнуюсь. За себя, по крайней мере. Только из-за того, чем это обернется для вас троих, для Лауры, для Фрэдди. Если бы не моя болезнь, я привел бы все в порядок. Вот я и не беспокоился. Все это казалось мне делом времени.

Никому не хотелось выслушивать подробности. Все и так было ясно.

— Вот так-то, дорогие мои, — сказал Дарси, вновь пытаясь изобразить самоуверенность. — Теперь вы знаете все, что вам необходимо знать. Спасибо, что вы такие хорошие дети. А мне пора отправляться вниз к вашей маме.

После неловкой паузы Дарси поправился.

— То есть к Ханне, я хотел сказать.

Ханна сидела в гостиной. Комната, полная тепла и уюта, рассеянного света и блестящих полированных поверхностей, мягких, ниспадающих складками драпировок, показалась Дарси особенно дорогой, но чувство это не было сейчас приятным из-за терзавших его страхов.

— Ты сказал им? Они поняли? — спросила Ханна.

— Да, конечно. Как они могли не понять? — ответил Дарси, как мог, бодро и уверенно. Ему казалось сейчас особенно важным сохранить свою обычную жизнерадостную манеру. Дарси подошел к серебряному подносу и взял одну из бутылок, стоящих в ряд вдоль стены. Алкоголь поможет ему немного успокоиться, Дарси знал это, хотя и понимал, что не решит таким образом ни одной из своих проблем. — Давай выпьем, хорошо? Отпразднуем, что дожили до сегодняшнего вечера.

Наверху заплакала Люси. Жалобные всхлипы вырывались из ее перекошенного рта. Барни нежно посмотрел на сестру, его обычно такое веселое лицо было сейчас задумчивым, полным заботы и внимания.

— Папа во всем разберется, — утешал он сестру. — Хотя сейчас и не похоже на то, но думаю, все наладится, и довольно скоро.

— Дело не только в этом. — Люси порывисто вздохнула, сквозь потоки слез глядя на брата. Когда Люси плакала, лицо ее было чудовищно некрасиво, просто безобразно. — Я беременна, — почти что выкрикнула она. — Я не знаю, что делать. Я хотела сказать об этом отцу. Но как я могу сказать ему это сейчас?

Барни медленно обернулся к Кэтти, которая мрачно кивнула, подтверждая слова сестры.

— Кто? — спросил Барни.

— Джимми Роуз, — со злым выражением лица выпалила Люси.

Сестры пристально смотрели на лицо Барни, пока он переваривал услышанное.

— Тогда ты не смеешь говорить об этом с отцом. — Барни злился очень редко, но это был как раз один из таких моментов. — Не смеешь обрушивать на него еще и это. Ты что же, не понимаешь, что с ним сейчас происходит?

Люси вновь затряслась от рыданий. Ей казалось, что в жизни не существует для нее больше ничего, кроме рыданий, боли и отчаяния.

— А как же я? — стонала она.

— Мне очень жаль тебя.