— Ну, из-за медведей я не сильно беспокоюсь. Они, знаешь ли, зимой спят.

Я вышла из себя и замахнулась на него, собираясь ударить по уху. Джейми схватил меня за запястье и, засмеявшись, с легкостью удержал мою руку. Через минуту бесполезной борьбы я сдалась и тоже расхохоталась.

— Ну, теперь вернешься? — поинтересовалась я. — Или тебе еще что-то нужно доказать?

Он показал подбородком:

— Отведи моего коня вон к тому большому дубу и жди меня там. Я хочу до него дойти. Сам.

Я прикусила язык, чтобы не дать вырваться наружу нескольким язвительным замечаниям, и села верхом. Около дуба я спешилась и стала смотреть на дорогу, но очень скоро поняла, что не в состоянии видеть эти мучения. Когда он упал в первый раз, я стиснула поводья, потом решительно отвернулась и приготовилась ждать.

Мы едва добрались до гостевого крыла, но все-таки, спотыкаясь, прошли весь коридор. Джейми опирался на мое плечо.

Я заметила брата Роджера, тревожно притаившегося в холле, и велела ему бегом бежать за грелкой, потом затащила свою неуклюжую ношу в комнату и свалила на кровать. Он заворчал, но остался лежать, закрыв глаза, пока я сдирала с него грязные тряпки.

— Отлично. Забирайся под одеяло.

Он послушно перекатился под поднятые мною одеяла. Я торопливо сунула грелку между простынями в изножье кровати и начала двигать ее в разные стороны. Когда я вытащила грелку, Джейми вытянул свои длинные ноги и с блаженным вздохом расслабился, коснувшись нагретого места.

Я медленно обошла комнату, подбирая разбросанную одежду, наводя порядок на столе, подбрасывая уголь в жаровню, добавляя к нему щепотку девясила, чтобы сделать дым ароматным. Я думала, Джейми уже уснул, и вздрогнула, когда он окликнул меня:

— Клэр.

— Да?

— Я люблю тебя.

— О. — Я немного удивилась, но, несомненно, почувствовала себя польщенной. — Я тоже тебя люблю.

Джейми вздохнул и приоткрыл глаза.

— Рэндалл, — произнес он. — Уже в конце. Он именно этого хотел.

Я еще сильнее удивилась и осторожно отозвалась:

— Да?

— Ага. — Он неотрывно смотрел теперь в окно, на снеговые тучи, заполнявшие все пространство глубоким, ровным серым цветом. — Я лежал на полу, а он лежал рядом Он к этому времени тоже был голым, и мы оба были перемазаны кровью и… другим. Я помню, как пытался приподнять голову, а окровавленная щека присохла к полу. — Джейми нахмурился, и глаза его сделались отсутствующими. — Я к этому времени уже даже боли не чувствовал — только ужасно устал, и все казалось далеким и не совсем реальным.

— Это одно и то же, — суровым голосом произнесла я, и он слегка улыбнулся.

— Ага, одно и то же. Меня куда-то уносило, думаю, я был в полуобморочном состоянии, поэтому не знаю, как долго мы там пролежали, но я очнулся и увидел, что он прижимает меня к себе. — Джейми замолчал, видимо, рассказывать остальное было трудно. — До этого я не сопротивлялся. Но я так устал, и подумал, что не выдержу этого снова… в общем, я стал вырываться… не то чтобы сопротивлялся, просто пытался отодвинуться. Он обнимал меня за шею, и притянул меня к себе, и спрятал лицо у меня на груди, и я услышал, что он плачет. Сначала я не понимал, что он говорит, а потом понял. Он все повторял и повторял: «Я люблю тебя, я люблю тебя», а его слезы и слюни текли у меня по груди. — Джейми передернулся, потом выдохнул, и ароматное облачко под потолком вздрогнуло. — Не знаю, почему я это сделал, но я обнял его, и мы так немного полежали. Он перестал плакать, поцеловал меня и погладил. А потом шепнул: «Скажи, что ты меня любишь». — Джейми замолчал и слабо усмехнулся. — Я не сказал. Не знаю, почему. К этому времени я был готов лизать его башмаки и называть его королем Шотландии, если бы он захотел. Но этого я ему не сказал. Даже не помню, чтобы я это обдумывал. Просто — не сказал. — Джейми вздохнул и сжал здоровой рукой одеяло. — Он снова поимел меня — очень жестоко. И все время повторял: «Скажи, что ты любишь меня, Элик. Скажи, что ты любишь меня».

— Он назвал тебя Эликом? — вмешалась я, не в силах больше сдерживаться.

— Ага. Я помню, что удивился — откуда он знает мое второе имя. Мне и в голову не пришло удивиться, зачем он меня так называет, даже если и знает его. — Он пожал плечами. — Как бы там ни было, я не двигался и ничего не говорил, и когда он кончил, то вскочил на ноги, как будто с ума сошел, и начал меня чем-то избивать — я не видел, чем — и ругаться, и орать на меня: «Ты знаешь, что любишь меня! Скажи мне это! Я знаю, что это правда!» Я прикрыл голову руками и, должно быть, опять потерял сознание, потому что последнее, что я помню — это боль в плечах, а потом странный сон о мычащих коровах. Потом я ненадолго очнулся, почувствовал, что трясусь, лежа на животе поперек седла, а потом — ничего. И пришел в себя уже в Элдридже, около камина, и ты на меня смотрела. — Он снова закрыл глаза и заговорил мечтательным, почти беззаботным тоном.

— Думаю… если б я ему это сказал… он бы меня убил.

Некоторые люди видят кошмарные сны, населенные чудовищами. Мне снились генеалогические древа с тонкими черными ветвями, растущими из дат на каждом стволе. Линии походили на змей, несущих смерть в своих зубах. Я снова слышала голос Фрэнка, говорившего: «Он стал солдатом. Отличный выбор для второго сына. Был и третий брат, сделавшийся викарием, но о нем я почти ничего не знаю…» Я о нем тоже почти ничего не знала. Только имя. На этом древе было три сына — сыновья Джозефа и Мери Рэндалл. Я видела эти имена много раз: старший — Вильям, второй — Джонатан, и третий — Александр.

Джейми заговорил снова, вырвав меня из раздумий.

— Сасснек?

— Да?

— Помнишь, я рассказывал тебе о крепости, той, что внутри меня?

— Помню.

Он улыбнулся, не открывая глаз, и протянул ко мне руку.

— Что ж, по крайней мере, там имеется пристройка. И крыша, чтобы спрятаться от дождя.

Я отправилась в постель уставшей, но успокоенной. Но мне пришлось хорошенько подумать. Джейми выздоровеет. Когда я в этом сомневалась, то не загадывала дальше, чем на час, на еще одно кормление, еще один прием лекарств. А вот теперь нужно заглянуть дальше.

Аббатство — это убежище, но только временное. Мы не можем оставаться здесь на неопределенный срок, неважно, насколько гостеприимны монахи. Шотландия и Англия пока представляют для нас значительную опасность, если только лорд Ловат не поможет — но надежда весьма слаба, учитывая обстоятельства. Значит, наше будущее — по эту сторону моря. Зная теперь, что Джейми подвержен морской болезни, я понимала, почему он так не хотел эмигрировать в Америку — три месяца непрестанной рвоты устрашат любого. Так что же остается?

Скорее всего, Франция. Мы оба бегло говорим по-французски. Джейми знает еще испанский, немецкий и итальянский, но я не так одарена лингвистически. Кроме того, у семьи Фрэзеров здесь много связей. Может быть, мы сумеем найти место в поместье какого-нибудь родственника или друга, и мирно жить в деревне. Эта идея была достаточно привлекательна.

Но оставался, как всегда, вопрос времени. Только начался 1744 год — прошло две недели после Нового Года. А в 1745 милашка принц Чарльз отправится на корабле из Франции в Шотландию. Юный претендент собирается заявить права на трон отца. С ним придет катастрофа: война и резня, крушение кланов горцев и уничтожение всего, чем Джейми — и я — так дорожит.

А между тем временем и сегодняшним днем — полтора года. За это время многое может произойти, если предпринять какие-то шаги, дабы предотвратить катастрофу. Какие и какими средствами? Я понятия не имела, хотя и не сомневалась в том, какие наступят последствия, если ничего не делать.

Можно ли изменить ход событий? Возможно. Пальцы сами подкрались к левой руке и начали бездумно поглаживать золотое кольцо на среднем пальце. Я думала о том, что сказала Джонатану Рэндаллу, сжигаемая яростью и ужасом в подвалах тюрьмы Вентворт.

— Я проклинаю тебя, — сказала я ему, — часом твоей смерти.

И рассказала ему, когда он умрет. Сообщила ему дату, написанную на генеалогическом древе каллиграфическим почерком Фрэнка: 16 апреля 1746 года.

Джонатан Рэндалл должен был умереть в битве при Каллодене, в той бойне, что устроят англичане. Но этого не случится. Он умер через несколько часов, затоптанный копытами моего отмщения.

И умер он бездетным холостяком. Во всяком случае, так мне казалось. Древо — это проклятое древо! — называло дату его женитьбы, где-то в 1744 году. И дату рождения его сына, прадедушки Фрэнка в пятом поколении, вскоре после женитьбы. Раз Джонатан Рэндалл умер бездетным, как сможет родиться Фрэнк? И все же его кольцо было у меня на пальце. Он существовал — и будет существовать. Я утешала себя этой мыслью, потирая в темноте кольцо, словно в нем сидел джинн, который сможет помочь мне советом.

Через некоторое время я проснулась, негромко вскрикнув.

— Шшш. Это всего лишь я. — Большая рука убралась с моих губ. В комнате было темно, как в яме. Я шарила вслепую, пока на что-то не наткнулась.

— Ты не должен был вставать! — воскликнула я, все еще одурманенная сном. Пальцы скользнули по холодной плоти. — Да ты замерзаешь!

— Ну, конечно же, — довольно сердито ответил он. — На мне ничего не надето, а в коридоре адский холод. Пустишь меня в постель?

Я, как могла, свернулась в узкой постели, и он лег рядом, прижавшись ко мне. Дышал он неровно, и я подумала, что дрожит он не только от холода, но и от слабости.

— Боже, ты такая теплая… — Джейми придвинулся еще ближе и вздохнул. — Так здорово — снова обнимать тебя, Сасснек…

Я не стала утруждаться вопросом, что он здесь делает — это уже стало совершенно ясно. Не стала я и спрашивать его, уверен ли он. У меня возникли сомнения, но я не стала озвучивать их, испугавшись, что они окажутся самоисполняющимся прорицанием. Я повернулась к Джейми лицом, не забывая о его раненой руке.

И возник внезапный, поразительный момент единения, это быстрое скользящее своеобразие, тут же сделавшееся знакомым. Джейми глубоко вздохнул, с удовлетворением и, возможно, облегчением. Мы немного полежали неподвижно, словно боясь нарушить хрупкое единение. Здоровой рукой Джейми медленно ласкал меня; рука словно сама находила дорогу в темноте, пальцы походили на кошачьи усы, такие чувствительные ко всему. Он придвинулся ко мне, словно задавая вопрос, и я ответила ему на том же языке.