Диана Гэблдон - Чужеземец. Книга 2. Запах серы

Я замерла и какое-то время смотрела на него, прежде чем ответить.

— Нет, — сказала я. — Не была.

Поутру я, как обычно, пошла проверить, как там Джейми, в надежде, что он хоть немного позавтракал. Но перед его комнатой из ниши в стене вышел Муртаг, перекрыв мне дорогу.

— В чем дело? — резко спросила я. — Что случилось?

Сердце мое сильно заколотилось, а ладони внезапно вспотели.

Должно быть, то, что я впала в панику, было очень заметно, потому что Муртаг затряс головой.

— Нет, с ним все хорошо. — Он пожал плечами. — Ну, не хуже, чем обычно. — Подхватил меня под руку и повел назад по коридору. С мгновенным потрясением я сообразила, что Муртаг впервые сознательно прикоснулся ко мне, и его рука на моей была легкой и сильной, как крыло пеликана.

— Так что с ним случилось? — требовательно воскликнула я. Непроницаемое лицо маленького человечка, как всегда, ничего не выражало, но в уголках глаз собрались морщинки.

— Он не хочет тебя видеть, — ответил он. Я резко остановилась и вырвала свою руку.

— Почему?

Муртаг замялся, словно подбирая нужные слова.

— Ну… просто… он решил, что тебе лучше оставить его здесь и вернуться в Шотландию. Он…

Больше я ничего не услышала, потому что грубо оттолкнула его и бросилась бежать.

Тяжелая дверь закрылась за мной с приглушенным стуком. Джейми дремал, лежа на животе. Он был в короткой ночной рубашке послушника, не прикрыт одеялом. Жаровня в углу уютно согревала комнату, хотя слегка дымила.

Когда я прикоснулась к нему, он отчаянно дернулся. Глаза, еще подернутые дремотой, глубоко запали, а лицо оставалось во власти сновидений. Я взяла его руку своими, но он выдернул ее и с выражением отчаяния закрыл глаза и зарылся лицом в подушку.

Стараясь не показывать своего беспокойства, я подтянула табурет и села у изголовья.

— Я не буду касаться тебя, — произнесла я, — но ты должен со мной поговорить.

Джейми несколько минут лежал неподвижно, ссутулив плечи, словно защищаясь от меня. Наконец он вздохнул и сел, медленно и мучительно, опустив ноги с кровати.

— Ага, — бесцветно произнес он, не глядя на меня. — Ага, думаю, что должен. Я должен был сделать это давно, но все трусил, надеялся, что обойдется. — В голосе звучала горечь, он не поднимал голову, зажав руки между коленями. — Я никогда не считал себя трусом, а все-таки я трус. Должен был заставить Рэндалла убить себя, но не сделал этого. У меня не оставалось причин, чтобы жить, но не хватило мужества умереть. — Голос его упал, он говорил теперь так тихо, что я едва различала слова. — И я знал, что должен увидеть тебя в последний раз… чтобы сказать тебе… но… Клэр, любовь моя… о, любимая.

Джейми взял подушку и прижал к себе, словно для защиты, как замену того утешения, что он не мог найти во мне. Он прижался к подушке лбом, будто собираясь с силами.

— Когда ты покинула меня там, в Вентворте, Клэр, — тихо начал он, не поднимая головы, — я прислушивался к твоим шагам, уходящим все дальше, и говорил себе: я буду думать о ней. Я буду вспоминать ее — ее кожу, запах ее волос, прикосновение ее губ к моим. Я буду думать о ней до тех пор, пока эта дверь снова не откроется. Я буду думать о ней и завтра, когда буду стоять на виселице, и она придаст мне мужества. А между тем мигом, когда эта дверь откроется и тем, когда я покину это место, чтобы умереть, — крупные руки сжались и снова расслабились, — я вообще ни о чем не буду думать, — почти беззвучно закончил он.

В той маленькой подвальной комнате Джейми закрыл глаза и стал ждать.

Пока он сидел смирно, боль была не такой ужасной, но он понимал, что скоро она усилится. Он боялся боли, но все же знал ее и раньше.

Он знал, что это такое, знал, как откликается на нее, и был готов терпеть, надеясь только, что она не слишком быстро исчерпает его силы.

Перспектива физического насилия тоже стала теперь лишь вопросом отвращения, а отчаяние — его собственным способом анестезии.

В комнате не было окон, и он не знал, сколько прошло времени. Когда его притащили в подвал, было позднее утро, но полагаться на свое чувство времени Джейми не мог. Сколько еще часов осталось до рассвета? Шесть, восемь, десять? До конца всего. С мрачным юмором он подумал, что Рэндалл оказывает ему одну любезность — он будет приветствовать смерть.

Когда дверь распахнулась, он поднял голову — что? Там стоял просто человек, худощавого сложения, привлекательный, в порванной льняной рубашке, с взъерошенными волосами. Он прислонился к двери, наблюдая за Джейми.

Потом Рэндалл молча пересек комнату и встал рядом с ним. Он положил руку Джейми на шею, наклонился и освободил прибитую руку, резко выдернув гвоздь, и Джейми едва не потерял сознание. Поставил перед ним стакан бренди, твердой рукой поднял ему голову и помог выпить.

— Потом он поднял мне лицо обеими руками и слизнул капли бренди с моих губ. Я хотел отпрянуть, но я дал слово, поэтому сидел неподвижно.

Рэндалл подержал голову Джейми, испытующе вглядываясь ему в глаза, потом отпустил его и сел на стол.

— Он долго сидел так, ничего не говоря, просто покачивал ногой. Я понятия не имел, чего он хочет, и не собирался угадывать. Я устал, меня немного тошнило от боли в руке. Поэтому я просто опустил голову на руки и отвернулся. — Он тяжело вздохнул. — Через какое-то время я ощутил его руку на голове, но даже не шевельнулся. Он начал гладить меня по волосам, очень нежно, все снова и снова. Больше не было никаких звуков, только его хриплое дыхание и потрескивание огня в жаровне, и думаю-думаю, я ненадолго заснул.

Когда Джейми проснулся, Рэндалл стоял перед ним.

— Чувствуешь себя немного лучше? — спросил Рэндалл легким, любезным тоном.

Джейми молча кивнул и встал. Рэндалл раздел его, стараясь не задеть раненую руку, и отвел к кровати.

— Я дал слово не сопротивляться, но я не собирался ему помогать, поэтому просто стоял, как деревянный. Я думал — пусть он делает, что хочет, но я в этом участвовать не буду… я просто отстранюсь от этого, по крайней мере, в уме.

Тогда Рэндалл улыбнулся и дернул Джейми за правую руку, достаточно сильно, чтобы он упал на кровать. От приступа боли голова закружилась, и его затошнило. Рэндалл встал перед ним на колени и за несколько сокрушительных минут объяснил ему, что отстраниться — это иллюзия.

— Когда он поднялся, то взял нож и провел им мне поперек груди. Порез был неглубоким, но кровь пошла. Он немного посмотрел мне в лицо, потом протянул палец и обмакнул его в кровь. — Голос Джейми стал неровным, он запинался и спотыкался. — Он слизал мою кровь языком, как к-кот, который умывается. Потом снова улыбнулся — очень по-доброму — и склонил голову к моей груди. Я не был связан, но не мог шевельнуться. Я просто… сидел там, пока он языком… это даже не было больно, но очень… странно. Потом он встал и тщательно вытерся полотенцем.

Я смотрела на руку Джейми. Он отвернулся, но рука служила превосходным индикатором чувств. Рассказывая дальше, он судорожно вцепился в край кровати.

— Он… сказал мне… что я восхитительно вкусный. Порез к этому времени перестал кровоточить, но он взял полотенце и потер его, чтобы рана опять открылась.

Костяшки на вцепившейся в кровать руке походили на наросты на бескровной кости.

— Он расстегнул штаны и размазал на себе кровь и сказал, что теперь моя очередь.

Потом Рэндалл подержал Джейми голову, пока его рвало, нежно вытер ему лицо мокрым полотенцем и дал еще бренди, чтобы прополоскать рот.

И так, то нежностью, то злобой, мало-помалу, пользуясь болью, как оружием, он разрушил все барьеры сознания и тела.

Я хотела остановить Джейми, сказать, что ему не нужно продолжать, что он не должен продолжать, но вместо этого сильно прикусила губу, чтобы не выронить слово, и крепко стиснула руки, чтобы удержаться и не прикоснуться к нему.

Он рассказал мне все. Медленные и осознанные удары кнутом вперемешку с поцелуями. Шокирующую боль от ожогов, призванную вырвать его из бессознательного состояния, к которому Джейми так отчаянно стремился, и дальнейшие унижения. Он рассказал мне все, колеблясь, иногда со слезами; гораздо больше, чем я могла выслушать, но я слушала его и молчала, как исповедник. Он иногда вскидывал на меня быстрый взгляд и тут же отводил глаза.

— Я бы выдержал боль, неважно, насколько сильную. Я ожидал, что меня… используют, и думал, что могу выдержать и это. Но я не смог… я… он…

Я свирепо впилась ногтями в ладонь, пытаясь не нарушить молчания.

Джейми беззвучно задрожал, потом снова заговорил, хриплым, но безнадежно твердым голосом.

— Он не просто причинял мне боль или использовал меня. Он занимался со мной любовью, Клэр. Он причинял мне боль — ужасную боль — пока делал это, но это был акт любви. И он заставил меня отвечать ему — будь проклята его душа! Он делал так, что у меня вставал! — Его рука сжалась в кулак и с такой бессильной яростью ударила по спинке, что затряслась вся кровать.

— В… в первый раз он был ужасно осторожен. Он воспользовался маслом и долго размазывал его по мне, прикасаясь ко мне… везде. И я не мог сделать так, чтобы не возбудиться от его прикосновений, как не мог остановить кровь, когда он порезал меня.

Теперь голос Джейми звучал устало и безысходно. Он замолчал и в первый раз с того мига, как я вошла в комнату, посмотрел мне прямо в лицо.

— Клэр, я не хотел думать о тебе. Это было непереносимо — находиться там, нагим, и… вот так… и вспоминать, как я любил тебя. Это походило на богохульство. Я хотел стереть тебя из памяти и просто… существовать, так долго, как придется. Но он не позволил мне и этого. — Его щеки влажно поблескивали, но он не плакал.

— Он говорил. Все это время он разговаривал со мной. Иногда угрозами, иногда о любви, но чаще всего — о тебе.

— Обо мне? — После такого долгого молчания из моего горла вырвалось какое-то карканье.