Из тумана по-прежнему доносились ритмичные выкрики загонщиков. Внезапно раздался пронзительный вопль, взлетевший над туманом и деревьями, и перепуганный фазан, отчаянно хлопая крыльями, вылетел из своего укрытия совсем рядом с нами.

— Господь наш на небесах, что там еще? — Я схватила в охапку повязки и, не разбирая дороги, кинулась в лес, бросив своего пациента на его приятелей.

Под деревьями туман сгустился еще сильней, я ничего не видела дальше, чем на несколько футов, но взволнованные крики и треск кустарника вели меня в нужном направлении.

Он задел меня сзади. Поглощенная криками, я не услышала его, да и не увидела, пока он не прикоснулся ко мне — темная масса, несущаяся на невероятной скорости, абсурдно маленькие раздвоенные копытца ступали по влажной листве почти бесшумно.

Меня настолько ошеломило это внезапное видение, что в первый момент мне и в голову не пришло испугаться. Я просто стояла, уставившись в туман, в котором исчезло это черное и щетинистое. Потом подняла руку, чтобы откинуть прилипшие к лицу влажные локоны, и увидела на ней кровавое пятно. Я огляделась и увидела такое же пятно на юбке. Зверь был ранен. Так, может, это вепрь визжал?

Нет, подумала я, мне хорошо известно, как кричит смертельно раненный. А этот кабан отлично бежал на своих ногах. Я глубоко вздохнула и вошла в туман в поисках раненого человека.

Он лежал у подножья невысокого холма, окруженный мужчинами в килтах. Они укрыли его своими пледами, чтобы согреть, но плед, укутавший его ноги, был мокрым насквозь и зловеще темным. Вниз с холма вела широкая грязная полоса, по которой он катился вниз, а на том месте, где он столкнулся с вепрем, перемешались грязные листья и взрыхленная земля. Я опустилась перед ним на колени, откинула плед и приступила к работе.

Но едва успела начать, как крики окружавших нас мужчин заставили меня обернуться, чтобы увидеть, как кошмарная туша, все так же беззвучно, появляется из-за деревьев. На этот раз я разглядела рукоятку кинжала, торчавшую у него в боку — вероятно, это сделал лежавший передо мной человек. А еще я увидела страшные желтые клыки в красных пятнах, и налитые кровью маленькие безумные глазки.

Мужчины, окружавшие нас, такие же ошеломленные, как и я, задвигались и потянулись за оружием. Один из них, высокий, оказался быстрее других. Он выхватил копье из руки своего замершего на месте товарища и шагнул на поляну.

Дугал Маккензи. Он шел почти небрежно, копье держал низко, двумя руками, словно собирался копать землю лопатой. Он смотрел только на зверя и что-то тихонько говорил ему, бормотал по-гаэльски, словно пытался выманить из-под дерева.

Первая атака была неожиданной, как взрыв. Зверь рванул с места и пронесся мимо Дугала так близко, что неяркий охотничий килт взлетел, подхваченный ветром. Вепрь тут же развернулся и ринулся назад — размытое пятно мускульной ярости. Дугал, как тореадор, отступил в сторону, ударив зверя копьем. Назад, вперед, и снова, и снова… Это походило на танец: оба противника сильные, но настолько проворные, что казалось, они плывут над землей.

Все вместе заняло минуту, не больше, хотя мне показалось, что прошла вечность. Все закончилось, когда Дугал, увернувшись от разящих клыков, поднял короткое, прочное копье и всадил его между лопаток зверя. Маленькие свиные глазки дико завращались, раздвоенные копытца глубже погрузились в грязь, вепрь зашатался. Раздался пронзительный визг, поднимаясь до нечеловеческой высоты, и тяжелая туша рухнула на бок; торчавший в боку кинжал глубже вонзился в косматую плоть. Изящные копытца взрыли землю, в воздух полетели комья влажной земли.

Визг резко оборвался. На мгновенье повисла тишина, потом раздалось поросячье хрюканье, и зверь замолк навсегда.

Дугал не стал дожидаться смерти животного. Он обошел кругом дергающуюся тушу и подошел к раненому человеку, опустился на колени и обнял его за плечи, отодвинув того, кто держал несчастного раньше. Его высокие скулы были залиты кровью, кровавые капли подсыхали и на волосах.

— Ну же, ну, Джорди, — заговорил он неожиданно нежным голосом. — Все, все. Я достал его, друг. Все в порядке.

— Дугал? Это ты, приятель? — Раненый повернул голову к Дугалу, силясь открыть глаза.

Я лихорадочно проверяла пульс раненого, но невольно прислушивалась и поражалась. Дугал свирепый, Дугал беспощадный разговаривал таким тихим голосом, повторяя ласковые слова, обнимая раненого, приглаживая его взъерошенные волосы.

Я села на пятки и потянулась к стопке повязок. Из глубокой раны длиной не меньше восьми дюймов от паха вниз по бедру, хлестала кровь, но не толчками, что значило — бедренная артерия не задета, и у меня есть шансы остановить кровотечение.

Чего я не могла остановить — это кровь, струящуюся из живота мужчины, где клыки разодрали кожу, мышцы и внутренности. Крупные сосуды не задеты, но кишки проколоты, я это хорошо видела в рваной ране. Такие брюшные раны часто бывали фатальными, даже при наличии современной операционной, нитей для сшивания и пенициллина. Содержимое поврежденного кишечника, вытекая в полость тела, заражало все вокруг и приводило к смертельной инфекции. А уж здесь, где для лечения был только чеснок да тысячелистник…

Я встретилась взглядом с Дугалом, тоже смотревшим на страшную рану. Его губы шевельнулись, беззвучно задав вопрос:

— Он выживет?

Я молча мотнула головой. Дугал помедлил, продолжая обнимать Джорди, потом наклонился и развязал жгут, который я наложила ему на ногу. Дугал посмотрел на меня, готовый встретить мой протест, но я только слабо кивнула. Можно остановить кровотечение и отнести раненого на носилках в замок. В замок, где начнется агония и будет усиливаться по мере загноения раны в животе, пока гниение не убьет его, заставив промучиться много дней в выматывающей боли. Вероятно, Дугал дарует ему лучшую смерть — под высоким небом, где кровь из его сердца зальет те же листья, что и кровь убившего его зверя. Я по мокрым листьям подползла к голове Джорди и приняла его вес на свои руки.

— Тебе скоро станет лучше, — сказала я, и голос мой прозвучал твердо, как и всегда — так меня учили. — Боль скоро исчезнет.

— Ага. Мне уже лучше… прямо сейчас. Я больше не чувствую ногу… и руки тоже… Дугал? Ты здесь? Ты здесь, друг? — Онемевшие руки слепо шарили перед лицом. Дугал решительно зажал их между своими и наклонился ниже, что-то бормоча раненому на ухо.

Тело Джорди внезапно выгнулось дугой, а пятки глубоко зарылись в грязную землю — тело яростно сопротивлялось тому, что сознание уже приняло. Время от времени он втягивал в себя воздух, ощущая нехватку кислорода.

В лесу повисла тишина. Не пели в тумане птицы, и мужчины, терпеливо сидевшие на корточках в тени деревьев, были молчаливы, как сами деревья. Дугал и я низко склонились над сопротивляющимся телом, мы бормотали и утешали, разделив между собой безнравственное, тяжкое и такое необходимое дело — мы помогали человеку умереть…

Мы возвращались в замок молча. Я шла рядом с умершим человеком, которого несли на связанных на скорую руку носилках из сосновых ветвей. Позади, на точно таких же носилках, тащили убившего его врага. Дугал в одиночестве шагал впереди.

Мы вошли в ворота главного двора, и я тут же увидела бочкообразную невысокую фигуру отца Бэйна, деревенского священника, с запозданием спешившего на помощь павшему прихожанину.

Дугал остановился и протянул руку, чтобы задержать меня, когда я повернула к лестнице, ведущей в больничку. Мимо нас, в сторону часовни, пронесли укутанное пледом тело Джорди, и мы остались в пустом коридоре одни.

Дугал взял меня за запястье и внимательно посмотрел в лицо.

— Ты уже видела, как умирают люди, — бесцветным голосом сказал он. — Насильственной смертью.

Это прозвучало не вопросом, а едва ли не обвинением.

— Много раз, — таким же бесцветным голосом отозвалась я. Вырвалась и пошла к еще живому пациенту, оставив Дугала в коридоре.


* * *

Смерть Джорди, несмотря на весь ее ужас, лишь ненадолго омрачила празднования. В этот же день в часовне замка отслужили пышную заупокойную мессу, а на следующее утро начались игры.

Я их почти не видела, занимаясь «починкой» участников. Все, что я могу сказать о настоящих играх горцев — в них все происходит всерьез. Я перевязывала ногу человеку, который разрубил ее, танцуя между саблями, вправляла сломанную ногу несчастной жертве, оказавшейся на пути неудачно брошенного молота, и раздавала касторку и мятный сироп бессчетному количеству детей, переевших сластей. К вечеру я падала с ног от усталости.

Я взобралась на перевязочный стол, чтобы глотнуть хоть немного свежего воздуха из крошечного окошка. Крики, хохот и музыка с поля, где проходили игры, смолкли.

Отлично. Значит, по крайней мере до завтрашнего утра, новых пациентов не будет. Что там, Руперт говорил, будет дальше? Стрельба из лука? Гм. Я проверила запас повязок и устало закрыла за собой дверь.

Выйдя из замка, я побрела вниз с холма, в сторону конюшен. Мне сейчас очень не помешает компания не-людей, не умеющих разговаривать и не истекающих кровью. Кроме того, я не забывала, что могу встретить там Джейми, не знаю уж, какая там у него фамилия, и еще раз попытаться извиниться за то, что втянула его в историю с принесением клятвы верности. Правда, кончилось все хорошо, но могло обернуться и по-другому. Что касается сплетни о нашей амурной связи, которую Руперт, вероятно, уже разнес по всему замку, я предпочитала просто об этом не думать.

Старалась я не думать и о своем собственном затруднительном положении, но раньше или позже все рано придется. Побег в начале Сбора провалился целиком и полностью.

Интересно, есть ли надежда на лучший исход в конце? Конечно, верховые лошади в основном увезут своих всадников. Но ведь останутся пони, принадлежащие замку. Чуть-чуть удачи, и исчезновение одного из них припишут обычному воровству — вон сколько подозрительного вида негодяев околачивается на ярмарке и на играх. А в суматохе отъезда меня могут некоторое время и не хватиться.