Диана Гэблдон - Чужестранка

Гид, очень серьезный маленький человек в потрепанной непогодами холщовой рубашке и саржевых брюках, аккуратно уложил корзинку с припасами под сиденье ялика и протянул мне мозолистую крепкую ладонь, чтобы помочь сойти в лодку.

Это был восхитительный день. Распускающаяся по крутым берегам весенняя зелень отражалась в покрытой мелкой рябью озерной воде. Наш гид, невзирая на столь серьезную наружность, оказался знающим и весьма разговорчивым; по пути он рассказывал нам об островах, а также о замках и развалинах по берегам длинного узкого озера.

— Вон он, замок Уркхарт. — Гид указал на гладкую каменную стену, едва видную за деревьями. — Вернее, то, что от него сохранилось. Он был проклят ведьмами Глена и пережил множество бед и несчастий.

Он рассказал нам историю Мэри Грант, дочери лэрда, владельца замка, и ее возлюбленного, поэта Дональда Донна, сына Макдональда из Боунтина. Отец девушки запретил ей встречаться с Дональдом, поскольку последний угонял любую скотину, какая ему попадалась (гид заверил нас, что то была старинная и весьма почтенная профессия в горах Шотландии), но они продолжали встречаться тайком. Отец вознегодовал; Дональда заманили на фальшивое свидание и схватили. Приговоренный к смерти, он умолял, чтобы его обезглавили как джентльмена, а не повесили как преступника. Просьба была удовлетворена, и молодой человек положил голову на плаху, повторяя: «Дьявол заберет лэрда Гранта, а Дональд Донн не будет повешен». Легенда утверждает, что, когда отрубленная голова скатилась с плахи, она заговорила и произнесла: «Мэри, подними мою голову».

Я вздрогнула, и Фрэнк обнял меня за плечи.

— Сохранился отрывок из его стихотворения, — сказал он тихонько. — Вот послушай:

Я легонько сжала его руку.

Истории следовали одна за другой — истории о предательствах, убийствах и насилии, и озеро казалось мне теперь вполне достойным своей мрачной репутации.

— Ну а что вы скажете о чудовище? — спросила я, вглядываясь с борта в темные глубины — вполне подходящее местечко для какого-нибудь страшилища.

Наш гид пожал плечами и сплюнул в воду.

— Озеро, конечно, загадочное, сомнений нет, — ответил он. — О чудовище рассказывают немало. Ему приносили человеческие жертвы, даже маленьких детей будто бы бросали в воду в плетеных корзинках.

Он снова плюнул в воду.

— Говорят, озеро это бездонное — в самом центре у него глубочайшая в Шотландии дыра. С другой стороны, — он сильно прищурил глаза, — рассказывают, что несколько лет назад одна супружеская чета, приезжие из Ланкашира, ворвалась в полицейский участок в Инвермористоне с криком, что они, мол, только что видели, как из озера вылезло чудовище и спряталось в папоротниках. Чудовище ужасное, покрытое рыжими волосами, с огромными рогами, оно что-то жевало, и из пасти у него лилась кровь.

Гид поднял руку, предупреждая мое испуганное восклицание.

— Послали констебля посмотреть, что там такое, он вернулся и сообщил, что, за исключением льющейся крови, эти люди дали очень точное описание… — гид немного помедлил ради пущего эффекта, — хорошей шотландской коровы, которая жевала в зарослях папоротника свою жвачку.

Мы проплыли вдоль берега почти половину озера и наконец причалили для позднего ланча. На берегу нас уже ждала машина, и мы двинулись назад через Глен, не встретив по пути ничего более страшного, чем рыжая лисичка с какой-то совсем уж мелкой добычей в зубах. Она очень удивилась, когда мы выскочили из-за поворота, и, отпрыгнув с дороги в сторону, быстро убежала, легкая, как тень.

Было уже очень поздно, когда мы вернулись к дому миссис Бэрд, да еще задержались на крыльце, со смехом вспоминая события дня, пока Фрэнк разыскивал ключ от двери.

Раздеваясь, чтобы лечь в постель, я вспомнила о маленьком хендже на Крэг-на-Дун и сказала об этом Фрэнку. Его усталость моментально улетучилась.

— Честное слово? И ты знаешь, где он находится? Это великолепно, Клэр!

Он принялся рыться в своем кейсе.

— Что ты там ищешь?

— Будильник.

— Зачем? — удивилась я.

— Хочу встать вовремя, чтобы увидеть их.

— Кого?

— Ведьм.

— Ведьм? Кто тебе сказал, что тут есть ведьмы?

— Викарий, — ответил Фрэнк, явно радуясь шутке. — Его домоправительница — одна из них.

Я подумала о почтенной миссис Грэхем и расхохоталась.

— Не говори ерунды!

— Ну, не самые настоящие ведьмы, конечно. А вообще в Шотландии ведьм было полным-полно, их сжигали на кострах вплоть до начала восемнадцатого века, но на самом деле то были женщины-друиды, так, наверное, надо считать. Я не думаю, что теперь это настоящий шабаш ведьм со всяческой чертовщиной. Викарий утверждает, что это группа местных женщин, соблюдающих старинные обряды солнечных праздников. Он, разумеется, не проявляет к этому открытый интерес — из-за своего сана, но как человек весьма любознательный не может и совсем не обращать внимания. Он не знал, где совершаются эти церемонии, но если поблизости имеется каменный круг, то, скорее всего, именно там.

Фрэнк потер руки в радостном предвкушении.

— Какая удача!

Подняться разок до рассвета ради развлечения даже забавно. Но два дня подряд — это, извините, уже отдает мазохизмом.

На сей раз ни теплого автомобиля, ни термосов. Полусонная, я плелась вслед за Фрэнком вверх по дороге на холм, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу и то и дело ушибая пальцы о камни. Было холодно и туманно, я спрятала руки поглубже в карманы кардигана.

Еще один рывок к вершине холма — и хендж перед нами, каменные столбы еле видны в предрассветной мгле. Фрэнк остановился и замер в восхищении, в то время как я, задыхаясь, опустилась на первый подходящий для этого камень.

— Прекрасно, — пробормотал Фрэнк, потом молча подошел к внешнему кольцу столбов, и его фигура — тень в тумане — скрылась в более темной тени, падающей от больших камней.

Они были и в самом деле прекрасны, но и чертовски таинственны тоже. Я вздрогнула — совсем не от холода. Если те, кто их воздвигнут, хотели, чтобы они производили сильное впечатление, то они знали, как этого добиться.

Фрэнк очень скоро вернулся.

— Пока никого, — прошептал он у меня над ухом, и я чуть не подпрыгнула от неожиданности. — Идем, я нашел место, откуда мы можем за ними наблюдать.

На востоке забрезжил свет — бледная серая полоса на горизонте, однако и этого оказалось достаточно, чтобы я не спотыкалась, пока Фрэнк вел меня в укрытие под кустами ольхи возле верхнего конца тропы. Там было тесновато, едва-едва можно устроиться двоим плечом к плечу. Тропа видна отсюда хорошо, так же как и внутренняя часть каменного круга примерно в двадцати футах от нас. Уже не первый раз я задумывалась над тем, чем же занимался Фрэнк во время войны. Он был прекрасно подготовлен к тому, чтобы маневрировать в темноте совершенно бесшумно.

Я совсем не выспалась и хотела одного — свернуться под каким-нибудь уютным кустом и заснуть. Однако места для этого не было и я продолжала стоять, вглядываясь изо всех сил в ожидании приближающихся друидесс. Спину покалывало, и ноги болели, но, пожалуй, это скоро пройдет. Полоска на горизонте из серой сделалась розовой, стало быть, до рассвета не более получаса.

Первая из друидесс появилась почти так же неслышно, как Фрэнк. Только слабый хруст гальки под ногами — и тотчас в тумане проступила аккуратно причесанная седая голова. Миссис Грэхем. Значит, это правда. Экономка викария была благоразумно одета в твидовое платье и шерстяное пальто, под мышкой у нее был белый сверток. Неслышно, словно призрак, она скрылась за одним из больших камней.

Остальные появились вскоре вслед за ней, по одной, по двое и даже по трое, они шли, перешептываясь и пересмеиваясь, по тропе, но мгновенно умолкали, как только поднимались наверх.

Некоторых я узнала. Например, миссис Бьюкенен, почтмейстершу; ее белокурые волосы были недавно завиты и распространяли сильный запах «Вечера в Париже». Я подавила смех. Ничего себе современные друиды!

Их оказалось пятнадцать, исключительно женщины, в возрасте от примерно шестидесяти, как миссис Грэхем, до двадцати с небольшим, как женщина, которую я недавно видела катящей детскую коляску от магазина к магазину. Все они были одеты для прогулки, и у каждой под мышкой — белый сверток. Почти не разговаривая, они скрывались кто за каменным столбом, кто в кустах и появлялись потом с пустыми руками, облаченные в белое. Когда одна из них прошла совсем близко от нашего укрытия, я уловила запах хозяйственного мыла и сообразила, что их одеяния — всего-навсего простыни, обернутые вокруг тела и закрепленные на плече.

Выстроившись друг за другом по возрасту — младшие за старшими, — они обошли круг камней снаружи и остановились в ожидании. Свет на востоке все разгорался.

Едва лишь солнце поднялось над горизонтом, строй женщин пришел в движение — они медленно вошли в промежуток между двумя камнями. Предводительница провела их прямо к центру круга, а потом они вслед за ней начали все тем же медленным, «лебединым» шагом кругами обходить хендж.

Предводительница внезапно остановилась и повернула к центру. Здесь она встала, подняв руки и повернув лицо в сторону ближайших к востоку камней. Высоким голосом она произнесла какие-то слова, не слишком громко, но так, чтобы ее слышали все участницы процессии. Туман еще не рассеялся, он отражал звуки, и казалось, что они доносятся отовсюду, идут от самих камней. И не только эхо повторяло слова, но и танцовщицы — потому что участницы процессии теперь затанцевали. Они протянули руки одна к другой, не соприкасаясь пальцами, и двигались по кругу, притопывая и слегка покачиваясь. Но вот круг танцующих разделился на две половины. Семь женщин пошли по часовой стрелке, остальные — в противоположном направлении. Два полукруга, встречаясь, то пересекались, то образовывали целый круг, то снова два полукружия. А предводительница все стояла в центре и выкрикивала полный непонятной печали клич на языке, который давно уже умер.