Ксюха ждала удобного момента целую неделю. И он наступил. Ксюхе везло невероятно, просто сказка какая-то! Мало того, что на стоянке перед фирмой почему-то не оказалось охраны, так еще этот олух водила поставил машину в углу. Ксюха забилась в угол между автомобилем и стеной дома, выжидая, когда дядя вылезет из машины и пойдет пить свой утренний кофе. Он никогда не ставил машину на сигнализацию, это Фион уже заметила, пока дежурила около фирмы. Проводив глазами стриженую макушку водилы, она быстро залезла под капот машины, резанула по шлангам зингеровской бритвой, подарок Терапевта. Совсем чуть-чуть, по капельке, но рано или поздно тормозуха вытечет, и педаль провалится в пол. И как только она разогнулась, первое, что Ксюха увидала, так это то, как Людмила Михайловна быстро идет от входа офиса к своей машине, зажав в одной руке большую папку с бумагами, а другой придерживая сотовый телефон возле уха.

— Да… Да…! — донесся до Ксюхи голос Пашкиной мамаши. — Поняла, в час, ресторан «У дороги», сорок второй километр Можайского шоссе. До встречи, — она отключилась, бросила папку и телефон на переднее сидение, сама села за руль и лихо развернувшись, умчалась со стоянки.

Осталось ждать результата. Попадет в аварию, мозги с асфальта будут соскребать, а Пашенька запьет на поминках мамаши и превратится в жалкого пьяницу! Поделом!!!

— Жаль только, что ничего не вышло! — закончила свою исповедь Ксюха, не замечая мертвенно бледного лица Веры Семеновны. — Хотя, своего я добилась. Небось всю свою жизнь вспомнила, со своим любимым сыночком попрощалась, пока в кювет летела! Стерва! Да и Пашенька в штаны наложил от страха, никак отойти от нее не мог. Эх, не успела я Птице напакостить, ну что ж, пусть вольной пташкой летает. Так и быть, пожалею.

— Ксюша! — тихо охнула бабуля. — Да тебя посадят, как есть посадят!

— Могут, но вряд ли, — спокойно сказала Ксюха. — Во-первых, нет у них на меня ничего, не докажут! Шлем — в реке. Терапевт сам мало что понимал, шланги она, дура набитая, тут же поменяла. А, во-вторых, они всю жизнь кичатся своим благородством. Меня уже тошнит от этого слюнтяйства!

— Зачем тогда уезжаешь-то? — не поняла бабка.

— Да от греха подальше! Схоронюсь на время у бабки в Нижнем, пока здесь все утрясется. А там глядишь и вернусь.

— Ты никогда сюда больше не вернешься, — раздался металлический голос.

Ксюха вздрогнула и обернулась. В дверях комнаты стояла Елена Гриф.

— Двери, детка, закрывать надо, когда домой приходишь, — со змеиной улыбкой на губах проговорила Лелька.

У Ксюхи задрожали руки и сигарета, которую она курила, выпала изо рта.

— Подними цигарку-то, портки прожжешь, тварь. — Лелька кивнула на джинсы Ксюхи, которая от страха даже не почувствовала ожога.

— Вот тебе билет до Воркуты, — на чемодан лег синий продолговатый листок железнодорожного билета. — Через двадцать минут ты спустишься вниз, сядешь в машину, которая тебя ждет, и уберешься на Родину твоей матушки. И если я хоть когда-нибудь, лишь краем уха услышу, что ты в Москве, я тут же иду в ментовку. Поверь, у меня достанет сил, средств, и связей, чтобы хоть через десять лет засадить тебя за решетку. Мои подруги действительно благородны, но любое терпение имеет свои пределы. — Она подошла к Ксюхе близко-близко и как в детстве наклонилась к ней. — Ты мне веришь?

— Верю, — прошептала Фион, завороженно глядя в большие серые глаза Лельки.

На мгновение Ксюхе показалось, будто и не было этих пятнадцати лет, и она еще семилетняя девочка. Стоит перед машиной дяди Ника и как кролик на удава смотрит на большую злую тетю.

— Но перед тем, как ты покинешь этот гостеприимный город, — продолжала Лелька с такой же мерзкой ухмылочкой, — мы с твоей бабушкой расскажем, что же случилось на самом деле с твоей мамой много-много лет назад. И как она испортила мне жизнь, и пыталась испортить Татьяне и Нику. А за это Людмила, которую ты хотела стереть с лица земли, содержала, кормила и одевала тебя все эти годы, а сестра Регины, дочери которой ты сломала карьеру, БЕСПЛАТНО содержит твою мать в частной клинике, койко-день которой стоит триста баксов в сутки. Сначала хотела послушать тебя, но ты уже все сказала. — Ксюха дернулась. — Да-да, давно тут стою, — подтвердила ее опасения Лелька. — Так что садись и слушай.


…Последнее, что видела Ксения Фионова в окно ее такси, была Елена Гриф, которая махала ей рукой. Она все так же улыбалась, и даже в кромешной тьме, в свете единственного тусклого фонаря, Ксюха отчетливо видела, какие слова она выговаривала: «Сил, средств и связей». Рядом сидели два здоровенных парня из охраны фирмы Людмилы Большой. Они должны были убедиться, что Фион села в поезд. Но и без этого Ксения знала, что она сядет в этот проклятый поезд и вернуться она уже не сможет. Никогда. Ибо ее собственный голос звучал на пленке зажатого в ладони Птицы диктофона.

2

— Вот так, мать, — закончила свой рассказ Птица. — Так что можешь спать спокойно. Ничего больше Фион ни нам, ни нашим детям не сделает. Будет сидеть у себя в Воркуте до скончания века.

— Ты так уверена? — все еще сомневалась я.

— Она с раннего детства мне о-о-очень верит, — ухмыльнулась Лелька.

— А я-то думала, чего это ты так легко согласилась не поднимать эту муть. Как же ты столько месяцев молчала? Уже октябрь на дворе!

— Договор — дороже денег, — отрезала Лелька.

— Ой, мам, тетя Таня! — воскликнула Аришка. — Смотрите, Пашка!

Мы прилипли к окнам машины. Действительно, рядом с блистательной Людмилой, на ступеньках загса стоял Павел. Он почти до черноты загорел, и бежевая шерстяная тройка была удивительно ему к лицу. В руках он держал большой букет цветов, а на губах играла его знаменитая широкая улыбка.

— Молодец, парень. Настоящий мужик. Уважаю, — паркуясь рядом с джипом Больших, проговорил Ник.

С того дня, когда Пашка застукал моего сына и Катюшку вместе, он через несколько дней улетел в Италию, к своему отцу. Еще несколько лет назад он сам разыскал старшего Форетти. Людмила предпочитала не влезать в их отношения, предоставив сыну самому разбираться с батюшкой. Как ни странно, Пашка очень подружился и с отцом, и с его семьей. Форетти неоднократно звал сына в гости, но Павел вечно находил повод для отказа. Но после «подлого предательства любимой и друга», Пашка вспомнил о настойчивых предложениях отца и сбежал в Рим, в духе их компании, поставив мать перед фактом по телефону из аэропорта.

— Нет, ну что за моду взяли! — возмущалась Люська. — Нет, чтобы все обсудить с матерью.

— Люсь, он мужик, — настойчиво говорил Ник. — Он должен справиться с этим сам. Перебесится и вернется через пару недель.

Но ни через пару недель, ни через месяц Павел не вернулся. Отец устроил его на работу. В Пашке заиграла итальянская кровь, и он позвонил матери.

— Мам, я не вернусь. Вернее, вернусь, конечно, но не скоро, — глухо проговорил он. — Ты справишься без меня?

Люська, конечно, хотела заорать, что не в бизнесе дело, что она не привыкла жить без него. Но она была очень умной женщиной. И мудрой.

— Все о’кей, бамбино, — с кажущейся беззаботностью сказал она. — Если ты так решил, значит это правильно.

Она каждые выходные летала в Рим (ее фирма процветала, и Люська вполне могла позволить себе еженедельные встречи с сыном). Но по понедельникам сотрудникам ее компании доставалось по полной программе.


Однажды мне это надоело и я приехала к ней.

— Люсь, что происходит? Почему ты после своих римских каникул как мегера?

— Мой мальчик страдает, — немного подумав, ответила Люська. — Молчит, ничего не спрашивает. Я даже не представляла, что он так любит Катерину. Марио меня достал вопросами.

Марио — отец Пашки. У них с Люськой сложились вполне хорошие отношения. Мне даже показалось, что если бы не его многочисленная семья, то может быть, когда-нибудь… Но это уже из разряда фантастики.

— Люсь, я надеюсь, наши отношения от этого не пострадают?

Мне, конечно, было бесконечно обидно за Пашку, но что делать? Жизнь — коварная девица. И все же дружбу с Люськой мне терять не хотелось.

— Сдурела, что ли на старости лет? — воскликнула Люська. — Когда это проблемы наших детей вставали между нами!

Я мысленно перекрестилась.

Словом, о том, что Павел приедет на свадьбу друзей, не могло быть и речи. Но, увидев огромную фигуру Пашки рядом с матерью, все несказанно обрадовались.

Не успели мы выйти из машины, как на площадку перед загсом медленно, словно большая белая змея, вполз «Линкольн». Водитель еще не затормозил, а Сашка уже выпрыгнул и побежал. Павел перемахнул семь ступенек навстречу другу, и они порывисто обнялись. Большой что-то горячо говорил другу, хлопал его по спине, а Сашка все никак не мог оторваться от Пашки.

«Линкольн» подъехал вплотную к лестнице, и из машины вышла Катя.

Боже! Я, конечно, знаю, что наша Пельмень — самая красивая девушка, которую я когда-либо видела (не считая ее матери, безусловно), но такой блистательной я ее никогда не видела. Прямое молочно-белое платье было расшито по широкому подолу множеством бусинок, и тонкие нитки стекляруса вспыхивали на солнце искрами. Загорелые плечи открыты, на тонкой шее — нитка жемчуга, длинные каштановые волосы собраны в скромный пучок на затылке. Элегантно, просто, и как все простое — гениально. Катя сама придумала модель своего свадебного платья, но, поддавшись на наши уговоры, что нельзя самой шить себе наряд, отдала в мастерскую своей подруге-портнихе.

Но все великолепие Катерины я смогла разглядеть лишь потом, поскольку она не вышла, а прямо-таки вывалилась из машины, не дождавшись, когда жених предложит ей руку. Подхватив длинный шлейф, она мигом взлетела по ступенькам и оказалась около ребят. Пашка наконец оторвал от себя Сашку и обнял Катерину. Уж, не знаю, какие они говорили слова друг другу, но и без этого было ясно: все прощены и все плохое забыто.