— Ксень, я пойду, поздно уже. — Сашка разогнулся. Она стояла перед ним бледная. Глаза лихорадочно блестели, а руки не находила места. — Что-нибудь случилось? — встревожился Сашка.

— Да нет, — через силу улыбнулась Фион. — Все в порядке. Просто старая подруга бабки из Воркуты приехала. Теперь общайся с ней полночи, — она с досадой махнула рукой, — ну нет мне покоя от родственничков. Ладно, Пархошка, спасибо тебе за все. Ой, постой. Я тебе пирожных положу. — И она резво побежала на кухню.

Сашка стоял в ожидании, тупо рассматривая прихожую. Под вешалкой, среди наваленной обуви, он приметил старый мотоциклетный шлем Ксюхи. На гладкой блестящей поверхности горел ярко-желтый дракон. Сашка вдруг вспомнил, что когда-то Ксюха мечтала о настоящем гоночном шлеме, с разными украшениями и наклейками. Сашка тогда вырезал из старых самоклеющихся обоев этого дракона. Господи, как давно это было! У Ксюхи уже и мотоцикла сто лет как нет, а шлем все валяется. Тут неожиданно дверь в комнату приоткрылась, и в образовавшуюся щелку на Сашку уставился мутный глаз. У него отчего-то побежали мурашки по спине, так пристально смотрела на него маленькая худая женщина.

— Ник? — прошелестели сухие потрескавшиеся губы. Или Сашке показалось?

— Вот. Сань, попьешь чайку. — Фион протянула пакет Сашке и проследила за его взглядом. Но дверь к тому моменту, как Ксенька вернулась в прихожую, мягко и неслышно захлопнулась.

— Спасибо, Ксень, — очнулся Сашка. — Ну, я пойду. — Он пожал ее ладонь резко, по-мужски, как делали они все, когда прощались с Ксенькой. Уже много-много лет.

— И забудь про все, ладно? — она выдернула свою ладонь и через силу улыбнулась. Сашка кивнул.

Он спустился на лифте вниз, пробежал пару метров и влетел на подножку уже уходящего троллейбуса.

Через час Сашка уже лежал в своей кровати. Что же это было? Весь сегодняшний вечер был таким странным и непонятным, что как ни пытался Сашка проанализировать происшедшее, только запутался окончательно. С чего это вдруг Фион решила признаться ему в любви? Как теперь они будут общаться? Вот дурында, все так было хорошо. А теперь полные непонятки! И еще эта странная подруга Веры Семеновны! Почему она так пристально смотрела на него и называла имя его отца?

И как всегда в таких случаях Сашка приказал себе не думать об этом. Так было с детства — если Пархошка не мог понять или решить проблему, он просто ее отодвигал и старался к ней больше не возвращаться. Вот только Катю Пельменову он никак не мог отодвинуть.

И если все-таки вернуться к сегодняшнему, то можно сделать лишь один вывод — он любит Пельменя, и в каждой бабе видит только Катерину. Сашка заворочался в кровати. И это было не в первый раз. Он уже сбился со счета, скольких девчонок он обидел, когда в пылу страсти называл их именем своей школьной подружки. Только с одной девочкой у него были длительные отношения, и то, только потому, что ее звали Катей. Сашка гнал от себя мысли о Пельмене, твердил себе, что он не может любить девушку своего лучшего друга, но… Он ничего не мог с собой поделать. И самое скверное, он ни с кем не мог поделиться. Даже с мамой. Хотя она, кажется, все понимает, но чем хороша мать, никогда не будет лезть в душу.

«Ладно. Пархоменко, пора спать, — приказал себе Сашка. — От того, что ты сейчас будешь гнобить себя, и думать, какой ты несчастный, ничего хорошего не выйдет. Надо готовиться к экзаменам, а все остальное — лирика и полная чушь. Спать!»

2

Она еще слышала его шаги на лестнице, а дверь маленькой комнатки уже открылась и раздался тихий скрипучий голос, который больше утверждал, чем спрашивал:

— Это Ник Пархоменко.

Ксения медленно развернулась и уставилась на женщину.

— Мама, как ты оказалась дома? Ты что, сбежала из клиники?

Нина, будто не слыша слова дочери, повторила.

— Это Ник.

— Да с чего ты взяла? — вдруг заорала Ксения. — Это его сын, Сашка! Я тебя спрашиваю, что ты здесь делаешь?

— Это мой дом, доченька. Я пришла домой. — Нина сжалась от крика, превратившись в еще более жалкое существо. — Я давно тебя не видела, соскучилась, ты не приезжаешь.

Громкий звонок телефона оборвал речь матери. Мать подскочила к телефону и накрыла аппарат рукой.

— Не отдавай меня обратно, доченька!

— Успокойся! — Ксения грубо оттолкнула мать и схватила трубку. — Алло!

— Ксения? — жесткий требовательный голос не предвещал ничего хорошего. — С вами говорит врач вашей матери, Анастасия Борисовна.

— Да-да, Анастасия Борисовна, я слушаю.

— Ваша мать два часа назад сбежала. Я думаю, она придет домой.

— Да, она здесь, — отмахиваясь от матери, проговорила Ксения.

— В принципе, я могу позволить остаться ей до утра дома, — немного подумав, сказала врач. — Сейчас у нее стадия ремиссии, и посещение дома ей пойдет на пользу. Но, если вы против, я сейчас же могу выслать машину.

Ксении так хотелось крикнуть: «Да-да! Высылайте санитаров, мне и так хреново, мне надо подумать, разобраться в своих чувствах!» Но взглянув на мать, ее умоляющие глаза, она сдалась.

— Нет, Анастасия Борисовна, пусть она побудет дома. А утром я сама ее привезу в клинику.

— Не стоит, — отрезала врач, — в восемь придет машина, — и, не попрощавшись, она отключилась.

Ксения швырнула трубку. Злостная, мерзкая мегера! Какое право она имеет так разговаривать с Ксенией! Каждый раз, когда Ксюха приходила в клинику, отдавала передачи и пыталась всеми правдами и неправдами улизнуть от встреч с матерью, а заодно и бесед с врачом, Анастасия Борисовна неизменно вылавливала девушку на выходе. Каким-то чудом она всегда точно знала, когда Ксения приходит. В последний раз, отдав матушке пакет с фруктами, она чмокнула ее в щеку и умчалась, дабы не слушать ее бред и не видеть этих жалких глаз. Ксения знала, что в этой маленькой частной клинике есть замечательный черный ход. Вот около него и застукала Ксюху Анастасия Борисовна.

— Я хотела бы с вами поговорить, — отчеканила врач и, не терпя возражений, схватила девушку за руку и потащила к себе в кабинет.

— Ксения, — начала противная тетка, как только Ксюха упала в мягкое кресло. — Почему вы так редко общаетесь с мамой?

— Она же тронутая! — воскликнула девушка. — Долдонит какой-то бред, я еще в детстве сполна наслушалась. То она валютная проститутка, то богатая наследница, то хохочет непрерывно, то плачет. Я устала, больше не желаю все это слушать!

— Все так, — согласилась врач. — Но это было много лет назад. Поймите, сейчас с ней надо проводить много времени. У нее бывают улучшения. И ее вполне можно забирать домой на выходные. Особенно летом.

— Ага, чтобы она на меня с ножиком набросилась! — воскликнула Ксюха.

— Мать никогда вам ничего плохого не сделает, — возразила врач. — Ей просто надо бывать иногда дома, разговаривать, гулять. Если уж вам так боязно, то хотя бы приходите сюда и не затем, чтобы бросить передачу санитарам, а затем, чтобы общаться с мамой. Вы же хотите, чтобы мать поправилась?

— Не хочу! — спокойно сказала Ксюха. — Мне и с бабкой жить замечательно. На кой черт мне псих дома? Я школу заканчиваю, мне заниматься нужно. Да и вообще…

Анастасия Борисовна внимательно посмотрела на девушку.

— Вы жестоки, Ксения! Она очень вас любит и скучает.

— К ней бабка таскается каждую неделю, так что вполне достаточно, — отрезала Ксюха. — А у меня времени нет. Я и сегодня зашла, потому что бабуся приболела.

— Вы совсем не думаете о ней!

— А она обо мне думала, когда большую любовь с каким-то мужиком крутила! — вскинулась Ксюха. — Вот и съехала с катушек! Я знаю, мне бабуля рассказывала! Лучше бы этот ее хахаль мне деньги отдавал, чем платить за нее! Я же знаю, что содержание у вас больших средств стоит! Ну, и на кой! А у меня лишних кроссовок нет! А кстати, Анастасия Борисовна, — уже тише спросила Ксения. — Вы не могли бы мне дать адрес этого придурка? Я бы с него за моральный ущерб кучу бабок срубила!

Лицо врача закаменело. В четких чертах не осталось и намека на мягкость.

— Вы свободны, Ксения, — она махнула рукой по направлению двери.

— Так как насчет адресочка? — вставая, спросила Ксюха.

— Я его не знаю. Средства на содержание Нины Фионовой поступают анонимно, — отчеканила врач и стала что-то быстро писать, давая понять, что аудиенция закончена.

— Жаль, — вздохнула Ксюха.

С тех пор она вообще перестала ходить в клинику, даже передач не носила. Ксюха знала, что врач разговаривала с бабкой по поводу посещения матерью дома. Но умная внучка устроила бабке жуткий скандал, крича, что если мать появится на пороге их дома, она тут же отправит бабусю обратно на родину, в Воркуту! В бедность и холод! Вера Семеновна вздыхала, но против внучки не шла.

Когда сегодня она открыла дверь и увидела мать в стоптанных тапках и застиранном халате, она даже сразу не сообразила, кто перед ней. Сашка сидел в кухне, они так чудесно разговаривали. Ксюхе даже показалось, что еще не все потеряно. А тут мамаша, как снег на голову. И не выгонишь! Еще скандал закатила бы! Пришлось вместо матери выпроводить Пархошку!

Ксения, не глядя на мать, прошла на кухню. Запах одеколона Сашки еще витал в воздухе. Его бокал так и стоял на столе, а забытая им зажигалка сиротливо лежала около подсвечника. Ксения взяла ее, долго смотрела на раскрытую ладонь, и вдруг со всего маху ударила о стол.

— Сволочь! Сволочь! Ненавижу! — потом села и горько заплакала.

Нина тихо вошла в кухню, подошла к дочери и прижала ее голову к себе.

— Бедная моя девочка! Ты любишь этого мальчика?

— Да-да! — всхлипывала Ксюха. — Он самый добрый, самый замечательный! Я была уверена, что и он тоже… Я думала, что он просто стесняется сделать первый шаг, а он такой же, как все! Я для него просто свой брат! А все эта Катька проклятая!

И неожиданно слова полились из Ксюхи бурным потоком. Ей было все равно кому, только бы выговориться, только бы рассказать про все свои обиды и разочарования.