В это время Сашка потихоньку набрал номер Кати.

— Привет, товарищ по несчастью! — весело сказал он. — Надо полагать, сидишь и льешь слезы? Предлагаю прошвырнуться по городу.

— Только давай вдвоем, — неожиданно сказала Катя. Сашка молчал. — Просто я сейчас не в состоянии выслушивать бодрые разговоры Пашки, и видеть заламывание рук Аришки. А Фион, наверное, дрыхнет на работе после нашей вылазки по помойкам.

— Давай, — согласился Сашка.

Он отключил телефон и прошел на кухню.

— Тетки, я поеду прошвырнусь по городу. В ЦДХ выставка, может туда загляну.

— Валяй, — сказала я, хотя меня больше бы устроило, чтобы сыночек был при мне. — Руку береги, и честь какой-нибудь заблудшей девушки защищай ногами или в крайнем случае головой.

— Мам, ну ты скажешь! — покачал головой сын и через секунду хлопнула входная дверь.

— Очень переживает? — спросила Регина.

— А кто их, Пархоменко, разберет? — в сердцах махнула я рукой. — Думаешь, он что-то мне говорит. «Не переживай мать, займусь чем-нибудь еще. Консу в любом случае закончу». И все. А так сидит. Наигрывает что-то на фоно здоровой рукой. Или в город уезжает. Ник говорит, чтобы я к нему не липла. А девчонки, так те вообще орут, что раз сессия у Саньки накрылась, то надо на дачу сваливать. Им бы лишь кости свои погреть. Никакого сострадания к брату.

— Тань, а может это и лучше? — предположила Регина. — Свежий воздух, вдали от асфальта. И рука быстрее заживет, да и девчонок надо вывозить. Я вот тоже Катюшку хочу в Дом отдыха отправить.

Мы еще немного поболтали, потом ворвались мои шоколадные доченьки и потребовали ужин. Пришел Ник, за ним подтянулся Генерал, и мы по новому кругу стали обсуждать прошедшие события.

6

Они долго бродили по набережной Москвы-реки. Почти не разговаривали. Молчали, как в детстве, смотря на движение реки.

— А знаешь, Кать, если взглянуть на все с другой стороны, может это нам знак свыше, — вдруг сказал Сашка.

— Ты о чем?

— Когда-то твоя мать мне сказала, что Господь не посылает нам испытаний, которые мы не можем выдержать. И что все, что с нами происходит, это как предупреждение. Может, мы слишком уверенные в себе или нам предназначено совсем не то, чем мы сейчас занимаемся. Вот пролетел над тобой ангел-хранитель и сказал: Катька, не надо тебе уезжать из России. Как бы мы без тебя шесть лет жили, — Сашка улыбнулся. — Пашка с ума сошел бы.

— Нет, — усмехнулась Катя. — Он бы меня и там достал.

Сашка удивленно смотрел на подругу. Ее четкий профиль светился на фоне вечереющего неба, теплый ветер нежно играл крупными локонами. На бледном лице горел румянец, а печальные бархатные глаза устремились на реку. Она была так красива и так несчастна. Он протянул руку и коснулся ее щеки. Тут же хотел отдернуть, как будто сделал что-то неправильное. Но Катя перехватила его пальцы и прижалась к теплой руке лицом.

— Сашка, мне так плохо. Ты даже не представляешь. Жить не хочется.

— Глупая. Жизнь прекрасна. Потому… — Он приблизился близко-близко, и от ее близости загудело в голове. — Потому что в ней есть ты.

Она подняла лицо и посмотрела на своего друга детства. Мир сузился, все пропало, даже звуки засыпающего города уплыли куда-то. Были только эти добрые, карие глаза Сашки, в которых тонула и захлебывалась Катина печаль, уступая место чему-то другому, непонятному, неизведанному, и оттого захватывающему. Сердце вдруг забилось часто-часто, стало отчего-то страшно. Но это был другой страх. Не предвещающий чего-то ужасного, а наоборот, предвестник неожиданного и прекрасного. Именно того, что все объяснит и все расставит на свои места.

— Саш, я…

Вдруг раздался визг тормозов, и почти около носков Катиных туфелек резко остановился «Фольксваген».

— Ну, конечно, где еще можно найти Катьку с Сашкой. Только у воды. Откуда у вас эта любовь глазеть на тонны жидкости, особенно на ветру. — Пашка обогнул автомобиль, и, подойдя к ребятам, накинул Кате на плечи кофту. — Замерзла, наверное. Я уже всю набережную изъездил. Боже, руки, как ледышки. — Он схватил пальцы Кати и стал растирать.

— Брат, твоей даме срочно нужна хорошая порция горячего мяса! — Сашка хлопнул Павла по плечу.

— Вот это дело! — поддержал друг. — У меня тут денежка завалялась, маман премию выдала, так что гуляем, братцы, заливаем ваши неприятности.

— Вы езжайте, ребята, а я еще поброжу, — и Сашка, не желая слушать их возражений, махнул рукой и быстро пошел вдоль реки.

— Саш! — окликнула его Катя, но Пашка остановил ее.

— Брось, Кать, пусть один переболеет. Он мужик, должен сам справиться. А вот милым дамам требуется помощь, — он обнял ее за плечи. — Сейчас поедем в ресторанчик, тут недалеко, закажем ужин…

— Паша, — Катя высвободилась из-под его руки. — Почему ты решил, что мне требуется постоянная опека. Отчего ты все за меня решаешь? Разве я давала тебе на это разрешение? Разве я просила тебя о чем-то. Неужели ты не понимаешь, что мне надо побыть одной, решить, что делать дальше.

— Насколько я вижу, ты была не одна, — скривил в обиде губы Пашка. — Днем ты мне сказала, что не хочешь никуда выходить, будешь дома, а вечером я узнаю, что ты уехала гулять с Пархошкой. Это так ты бываешь одна?

— Ты ревнуешь? Ты ревнуешь! — вдруг Катя расхохоталась. — Паш, я никогда не давала тебе повода. Сашка мой, кстати, и твой друг.

— Да, но зализывать раны ты почему-то побежала к нему. Ты должна…

— Я ничего тебе не должна! — взвилась Катя, — и у тебя нет никакого права предъявлять мне какие-либо претензии.

— Есть! — заорал Пашка. — Есть! Ты почти моя жена! Мы помолвлены, ты что забыла!

— Ах это! — Катя бросила сумку, которую все время теребила в руках. — Хорошо, если ты так ставишь вопрос, то вот… — она быстро скрутила с пальца кольцо. — Возьми, теперь у меня перед тобой никаких обязательств!

— Но я люблю тебя! Я все делаю ради тебя, я работаю, живу, дышу ради того, чтобы у нас было будущее! — его голос разносился вдоль реки, усиливаясь эхом.

— Но ты забыл меня спросить самое главное: люблю ли я тебя! — прокричала Катя и осеклась.

Пашка уронил руки. Он смотрел в ее такое родное, такое знакомое лицо и не узнавал ее. Он много раз исследовал губами каждый сантиметр этих нежных щек, этого высокого бледного лба, зарывался лицом в локоны и вдыхал ее пьянящий запах. Запах любви и счастья. Он каждый раз умирал и воскресал рядом с ней. С детства только с ней ему было комфортно и хорошо. И он был уверен на все сто, что и она это чувствует. Иначе и быть не может. Ведь они — такая красивая и удачная пара. Так все говорят, и это правильно. Почему же сейчас ее розовые, такие манящие губы произносят слова, которые никак не укладываются в его стройную систему. Он же все продумал, все рассчитал. Они не будут ждать окончания института. Они поженятся в конце этого лета. Мама обещала оформить ему кредит, он купит квартиру, будет работать, переведется на вечерний, а Катя займется домом. Какое счастье, что ничего не вышло с Миланом. Плохо конечно, что Катька так расстроилась, но ее отъезд совсем не укладывался в разработанную им схему их совместной жизни. И теперь, когда все так удачно сложилось, она вдруг говорит совсем не то. Совсем!

— А разве это не так? — от его искреннего удивления у Кати защемило в груди. Но надо наконец сказать это вслух даже не для Пашки, а для себя. Так будет всем легче.

— Это не так, Большой. Совсем не так. Ты прекрасный человек, у тебя блестящее будущее, и я знаю, что с тобой, как за каменной стеной. Что у меня будет все: и машины, и квартиры, и бриллианты, и путешествия по всему миру. Но у меня не будет лишь одного. Того, чего нет и сейчас.

— Чего?

— Любви. Я не люблю тебя. И не могу быть с тобой.

— Но ты же с детства говорила, что хочешь быть богатой, что ты никогда не позволишь себе так мучиться, как мучилась твоя мама. Что у тебя будет все и сразу. Я могу тебе это дать.

— Я ошибалась, Пашка, — вздохнула Катя. — Я жестоко ошибалась.

— Ну, хорошо, хорошо. — Он схватил себя за волосы. Он всегда так делал с детства в минуту, когда хотел сосредоточиться. — Погоди. Не спеши. — Он поднял голову. — Катенька, я так тебя люблю, что моей любви хватит на двоих!

— Пашка, ты не слышишь меня. — Она открыла дверцу машины и уселась на переднее сиденье. — Отвези меня, пожалуйста, домой. Я устала, у меня болит голова, я в полном разладе с собой и больше не хочу обсуждать эту тему.

Пашка постоял с минуту, потом сел за руль и всю дорогу до Катиного дома не произнес и слова. Лишь когда Катя уже выходила из машины, он сказал.

— Я все же буду надеяться.

— Ты всегда останешься моим другом — Она повернулась, легко поцеловала его в щеку и, не оборачиваясь, скрылась в подъезде.


— …Не бери в голову! — в который раз за сегодняшний вечер сказал Сашка. — Все ерунда! Катька расстроена, не ведает, что творит! Мам, ну чего ты молчишь? Скажи ему!

Я пожала плечами. А что тут скажешь? Но Пашка уставился на меня так, как будто я прямо сейчас решу все его проблемы, и Пельмень материализуется на веранде моей дачи с распростертыми в сторону Пашки руками, со словами: «Я пошутила».

— Ребята, прошли те времена, когда мы разруливали ваши детские проблемы. Одно дело к директору сходить, от выговора вас отмазать, или поговорить с родителями зачинщиков драки или разбитое стекло машины оплатить. А в вопросах любви, это извините, сами.

— Вы прямо, как мать, говорите, — вздохнул Пашка.

— Потому, что это логично, — уверенно сказала я — А вообще, на мой взгляд, пора вам вырываться из круга.

— Это как? — удивились ребята.

— А так. Вы варитесь в своей компании уже лет пятнадцать. Ни новых девчонок, ни других друзей. Вечно Катя, Аришка да Фион.

— Фион — не в счет, — тут же парировал Пашка. — Но я понял, что вы имеете в виду. Мы не святые, и это уже пройденный этап.