– Тебя не обижали?

– Нет. Только Сидоров дерется. И Зинаида Ивановна кефир заставляет всегда пить… Он такой противный! Такой невкусный! – с отчаянием и тоской произнес Ваня и даже ногой топнул от избытка чувств.

– Все, все… Это нестрашно… – Лара принялась целовать Ваню в щеки, в голову, в нос.

– Да как не страшно, когда я ненавижу кефир! – закричал со слезами в голосе Ваня.

Лара засмеялась, снова прижав его к себе. Потом подняла голову и встретилась взглядом с Сашей. И только тогда опомнилась.

– Я ничего не понимаю… – растерянно сказала она. – Откуда ты тут? А про Ваню как узнал? Я ни-че-го не понимаю!

– Лара… Лара, прости меня! – протянул ей навстречу руки Саша.

– Да я уж сто лет как на тебя не в обиде… – отмахнулась Лара несколько раздраженно. – И ты меня прости. Все, давай закончим с этим. Ты лучше объясни, как ты тут оказался? И еще с Ваней?

Саша помолчал, глядя на Лару мрачно и недовольно. Потом губы его шевельнулись.

– Я говорил с одной женщиной… В Удомском. Она все о тебе рассказала. Обо всем. За ней дети ее потом приехали, забрали к себе. Я сначала в Кирюшино поехал, – пояснил Саша, – но там одно пепелище, узнал, что всех погорельцев в Удомское отвезли, разместили в школе. Я – туда…

– А, значит, ты с Екатериной Петровной встретился! – сообразила Лара. – Но… – она не договорила, посмотрела на Ваню.

– И про Ивана она рассказала. Я поехал в детский дом, объяснил все… Отпустили со мной на время – тебя повидать! – пожал плечами Саша и взъерошил у мальчика волосы на затылке.

– Да?.. Так легко отпустили?

– Я им сказал, что мы оформляем над ним опекунство. Они там о тебе помнят.

– Мы?! – Лара поднялась во весь рост, продолжая прижимать к себе Ваню. И только сейчас заметила, что у Саши седая прядь волос упала на лоб. Откуда у него седые волосы?.. А ребенок? Ах да, наверное, Сашу уже можно поздравить с первенцем…

– Ну да. Так проще.

– А…

– Послушай меня, Лара. Ты еще до сих пор замужем. Муж, то есть я, обеспечивает тебя и ребенка, – принялся терпеливо разъяснять Саша. – У нас есть квартира, мы не психи. Все путем. Осталось только справки собрать.

– Да?

– Да, – Саша снял с себя куртку, накинул ее на плечи Ларе. – Иван, ты побегай пока тут, я с Ларой поговорю…

– Долго? – пытливо спросил мальчик.

– Нет, недолго. Ты только никуда не уходи, вон возле клумбы бегай…

Ваня послушно кивнул и заскакал к клумбе, на которой росли осенние цветы – бессмертники, кажется, они назывались.

– Ребенок умер, – безо всякого перехода, все тем же спокойным, рассудительным голосом произнес Саша. – С Олей мы расстались. Я хочу помочь тебе.

– Умер? – прошептала потрясенно Лара. – Боже мой… как жалко-то! Отчего?

– Потом расскажу. Это долгая история. Дело не в этом, – нетерпеливо поморщился Саша. – Ты ведь хочешь усыновить Ваню?

– Да, но ты…

– Обо мне не думай. Я все это устраиваю, вы с Ваней спокойно живете там, где мы жили всегда. Вся квартира в вашем распоряжении. Я пока у мамы перекантуюсь, а там чего-нибудь придумаю.

«Ах, вот оно как… Но на что я надеялась? Нет, ни на что… Он просто хочет помочь! И это нормально, и это вполне в его духе, он хороший человек, он всегда был хорошим человеком, и это его поступок меня совершенно не удивляет…»

– Лара. Да, забыл… Это важно. Возможно, мне придется у вас часто бывать. Мне сказали, что первое время станут приходить проверяющие, и…

– Зачем тогда тебе жить у мамы? – перебила Лара. – Будем жить все вместе, комнат-то три… Твоя, моя, Вани. Мы с тобой друзья!

– Друзья. Да. Это замечательно. Я… я с удовольствием и… и с радостью буду вам помогать, – спокойно кивнул Саша. – Ты знаешь, я всегда с детьми общий язык находил.

– Да, да… мальчику всегда нужен пример… Саша! Но неужели там – все?! Совсем-совсем – все?!

– Да, там – все, – раздраженно произнес Саша.

«Что он так злится? – тоже с нарастающим раздражением подумала Лара. – Нет, он, конечно, хороший человек, и спасибо ему за Ваню, за все… Но мы с ним все-таки чужие!»

Они стояли молча на холодном осеннем ветру и смотрели на Ваню, который, заложив руки за спину, потешно маршировал вокруг клумбы.

– Лара… Лара, давай забудем о прошлом. Давай начнем все сначала. Мы ведь квиты… Будем не друзьями, а… как раньше.

«Сначала? Да как он может об этом говорить! Мне жаль его, и Оленьку жаль… Я его простила, но как могу забыть? Так больно, ведь до сих пор больно!» – с отчаянием подумала Лара. Оказывается, она до сих пор ревновала Сашу.

– Я принимаю твою помощь. Ты хороший человек, знаешь? – отозвалась Лара. – Мне очень жаль, что у вас с Оленькой так получилось! Но… Я не могу – как раньше. В одну реку нельзя войти дважды.

– А у тебя там – тоже все? – с кривой улыбкой вдруг спросил Саша.

Лара прекрасно поняла его вопрос. Саша спрашивал о Феликсе.

– Да. Тебе о нем тоже Екатерина Петровна рассказала?

– Ага… Ну и сволочь же! Это же надо… – Саша заскрежетал зубами. – Я его хотел найти, но где он сейчас…

Ларе стало не по себе. Столько ненависти было в голосе мужа…

– Не надо никого искать! – нетерпеливо перебила она. – Бог его накажет.

– Да, жди…

– Саша! Перестань.

Он вздрогнул, замолчал.

Очередной порыв ветра сорвал с березы листья, понес их над больничным садом…

* * *

Александр потом часто вспоминал этот день – как он впервые увидел Лару после долгого перерыва.

Она выглядела ужасно. Похудела, побледнела, под глазами синяки, голова в бинтах. Халат этот страшный… Всю их совместную жизнь Саша требовал от жены, чтобы она выглядела соблазнительно и пикантно. Смотрелась лощеной и роскошной… Но тут!

Перед ним была какая-то несчастная замухрышка, побитая жизнью, в убогой больничной одежде. Антисексуально, антиэстетично!

Но, господи, как же он ее любил… Как хотел обнять, взять на руки, укутать, стереть с ее лица поцелуями эту бледность, сказать что-нибудь нежное, доброе – чтобы ее глаза вновь вспыхнули жизнью… Александр хотел это сделать, он с самого начала, отправляясь в эту подмосковную больницу, собирался примириться с Ларой и вдруг – не смог.

Потому что перед ним тогда стояла совершенно незнакомая женщина. Лара – и не Лара… Другая.

Лара, которая любила детей. Вернее, этого мальчика, появившегося в ее жизни невесть откуда. Лара, которая могла легко общаться с посторонними людьми, вызывать у этих самых людей любовь, приязнь, сочувствие (взять ту толстую старуху, как ее там… Екатерину Петровну!). Лара, которая, оказывается, была самоотверженной и бескорыстной. Бесстрашной. Прекрасной! Такой прекрасной, что ее не могли испортить ни уродливый халат, ни повязка на голове, ни отсутствие макияжа…

Александр, встретившись с женой, оказался поражен, растроган и смущен. Единственное, что мог выдавить из себя: «Лара, прости меня! Лара, давай начнем все сначала!» Банальщина, пошлость. Как дурак, ей-богу…

Лара смотрела на него спокойно, сочувствовала, конечно, но это ее сочувствие было дружеским, сестринским каким-то, что ли. Наверное, она больше не любила его.

Все прошло. Все кончилось. Нельзя в одну реку войти дважды, сказала она. Они теперь только добрые знакомые. Брат и сестра. Люди, которых связывал только чужой ребенок, – ведь именно ради Вани она согласилась жить с мужем.

…Через несколько дней, когда Лара совсем оправилась, он отвез ее домой. Потом сам, очень быстро, оформил все документы, забрал Ивана из детского дома.

Все оказалось очень просто, гораздо проще, чем мог предположить раньше Александр.

Они стали жить втроем – но как соседи…

И тут нельзя не сказать о реакции окружающих.

Все были ошеломлены – родные, друзья, коллеги на работе, просто знакомые… Не столько тем, что Лара и Александр снова стали жить вместе, сколько тем, что приняли в дом чужого ребенка. Больше, конечно, было восхищения. К Александру подходили, трясли руку, одобряли его поступок и т. д. и т. п.

Люба, кузина, оказалась не просто восхищена, а поражена до глубины души.

Когда Александр рассказал ей, что они с женой взяли к себе Ваню, сироту, Люба вдруг принялась рыдать, причем в голос – тяжело, мучительно, безудержно… Вся ее материнская, чувствительная сущность была потрясена… Люба, до того относившаяся к Ларе добродушно-прохладно, воспылала к своей золовке такой любовью, что ее после приходилось даже сдерживать. Она рвалась помогать Ларе, завалила Ваню подарками, она взахлеб рассказывала всем встречным-поперечным, какая у нее замечательная родственница, она нетерпеливо и неистово обрывала критику в адрес Лары… Лара в один момент стала для Любы чуть ли не святой. До смешного, до нелепого ее обожание иногда доходило…

А защищала Люба Лару в основном от матерей – его и ее. Клавдия Игоревна и Елена Игоревна, как-то, собравшись вместе, принялись обсуждать Ларин поступок – зачем та вздумала брать на себя столь большую ответственность? Они были уверены, что Лара не справится с воспитанием ребенка («Наиграется в новую игрушку и бросит!»). Ах, как возмутилась тогда Люба, как она горой встала на защиту Лары… «Мам, теть Лен! Да вы не знаете совсем Лару, какая она на самом деле! А Ваньку как она любит… Она не сможет его бросить, она со всем справится! А если что – так я ей помогу…»

Некоторые из знакомых Александра тоже осторожно говорили о том, как это тяжело – воспитывать ребенка, да еще чужого…

Но почему-то Александру Ваня совершенно не был в тягость. Во-первых, он оказался славным пацаном, совершенно не вредным и не противным (а дети иногда бывают и такими), во-вторых, Александру общение с детьми в принципе давалось легко.

Его знакомые в большинстве своем относились к семье если не как к кандалам, то как к обязательной повинности… Нелегкой и довольно-таки скучной. Вот тот же Игнатьев, например – ради жены и детей был готов с себя шкуру содрать. Если бы кто их обидел – убил бы обидчика, наверное…