– Ваня… – неверным голосом начала Лара. – Ваня, ты со мной в Москву поедешь?

– Поеду, – доверчиво ответил тот. – А зачем?

– Дом-то ваш пострадал при пожаре… Ты же видел, какой пожар был! Ведь надо где-то жить, да? – стараясь, чтобы голос не дрожал, произнесла Лара.

– Надо, – кивнул мальчик. – И маму с собой возьмем?

– Нет, Ваня, мама пока не сможет к нам приехать…

– Езжай, Ваня, с тетей Ларой! – горячо произнесла Екатерина Петровна. – Там тебе хорошо будет!

– Почему ты плачешь, баба Катя?

– Я так, милый, по привычке…

В этот момент за воротами остановился микроавтобус, из него вышли две женщины средних лет, в деловых костюмах, с папками в руках.

– Так, это школа? Тут у нас погорельцы размещаются? – громко спросила одна из женщин.

Другая заглянула в блокнот:

– Гуськов Иван, пяти лет – здесь?

– Здесь! – встрепенулась Лара. – Он со мной! Вот он!

Она прижала к себе мальчика.

– Очень хорошо, девушка, что вы за ребенком присматривали… – сказала первая женщина. – Только сейчас получили сведения о мальчике. Мы из органов опеки и попечительства…

– Он пока еще ничего не знает… – шепотом проговорила Лара. – Ваня, ты иди поиграй, мне поговорить надо.

Сообразительная Екатерина Петровна взяла мальчика за руку, отвела к качелям. Лара повернулась к женщинам и произнесла негромко, возбужденно:

– Вы его забрать хотите? В детский дом? Так вот – не надо никакого детского дома! Я его к себе беру!

– Здрасте! – неодобрительно воскликнула одна из женщин. – К себе беру… Это не котенок, которого вы возле свалки нашли. Вы не можете его просто так к себе взять!

– Я понимаю. Я все понимаю! Я его не просто так беру, я хочу его усыновить.

– Давно?

– Что – давно? – смешалась Лара.

– Давно вы его усыновить хотите?

– Как только узнала… как только узнала, что мама его погибла. Я… была ее подругой. Мы жили рядом.

– Очень хорошо, что вы жили рядом, но когда вы решили усыновить ребенка?

– Этим утром. То есть я и раньше не собиралась Ваню бросать, но сегодня…

– Очень хорошо, – опять перебила Лару женщина с блокнотом. – Значит, этим утром решили… Не обдумав ничего, с бухты-барахты. Ладно. Теперь еще вопрос – а вы не подумали, что у ребенка могут быть другие родственники?

– У него нет больше родственников, мне Маша рассказала…

– Маша сказала… Но это еще выяснить предстоит. Если других родственников нет, тогда, конечно, вы можете оформить опеку. Гуськов, собирайся!

– Погодите! – взмолилась Лара. – Куда вы его хотите везти? В детский дом?! Зачем? Он же у меня может пока жить!

Стоявшие перед Ларой женщины переглянулись.

– У вас, значит. Но мы же про вас ничего не знаем, – вздохнула одна из женщин. – Кто вы такая, какие у вас условия, в состоянии ли вы обеспечить ребенку нужный уровень жизни…

– Вы где работаете? – спросила другая.

– Я пока нигде, но… – Лара смешалась.

– А своя квартира у вас есть?

– Квартира? – Лара вспомнила, что их с Сашей квартиру еще предстоит разменять. Но разве это проблема? Или – проблема…

– Молчите. Вот видите.

– Удивительная безответственность!

– Минутку. Я решу все эти проблемы. С работой, с квартирой и со всем прочим. И я не передумаю, нет…

– А свои дети у вас есть? Муж?

– Нет. Детей нет, муж ушел к другой, – честно призналась Лара.

– Вот видите – вы от одиночества решили ребеночка завести! Для утешения. А ребенок – он не игрушка…

– Я хочу усыновить Ваню не потому, что я одна. Я ради него… Я люблю его, – сказала Лара и вдруг улыбнулась.

– Замечательно. Сейчас вы его любите. Он такой спокойный, послушный. А потом, лет в двенадцать-четырнадцать, бунтовать начнет, права качать… Мы посмотрим, что вы тогда скажете! Послушайте, женщина, мы таких добрых скольких уже перевидели… А потом они к нам бегут и голосят – возьмите ребенка обратно, он совсем от рук отбился, он меня не слушает!

– Я так не скажу. Я знаю, что все может быть, но я его любым приму… – задыхаясь, произнесла Лара. – Мне ничего от него не надо. Я даже не обижусь на Ваню, если он, когда вырастет, захочет уйти от меня… Я просто люблю его…

Лара почувствовала, что слезы бегут у нее по щекам.

– Как ваша фамилия?

– Ярцева. Ярцева Лариса Сергеевна.

Одна из женщин что-то чиркнула в блокноте.

– Мы вас будем иметь в виду, Лариса Сергеевна… – уже более доброжелательно продолжила одна из женщин. – Но вы нас тоже поймите… Мы не может отдать ребенка первому встречному. Устройтесь, оформите все законно… Никаких проблем тогда не будет!

– Хорошо. Хорошо… – стиснув зубы, Лара вытерла слезы. – Я все сделаю. Можно мне хотя бы попрощаться с Ваней?

– Да, конечно! Что ж мы, звери какие…

Лара подошла к мальчику, сидевшему на качелях, присела пред ним на корточках.

– Ваня… Ваня, тебе сейчас в одно место придется поехать.

– К тебе?

– Нет, не ко мне. Тебе вот с этими тетями придется поехать… Они хорошие! Там будет хорошо… А потом я тебя заберу.

В этот раз Ваня не стал спрашивать о матери.

Он был еще совсем мал, ему никто пока не говорил о смерти матери, но он как будто уже знал. Знал и понимал все. Он уже нес свое одиночество, как крест…

Обреченность и тоска были в глазах Вани.

А Лара в его глазах видела себя. Пусть она потеряла родителей в уже довольно взрослом возрасте, но выпила чашу сиротства сполна. Она не хотела, чтобы нечто подобное испытывал и Ваня.

– Я тебя заберу. Ты только подожди немного, ладно, Ванечка?

– Ладно. – Ваня сполз с качелей и, опустив голову, заковылял к чиновницам.

Лара старалась не плакать при Ване, но, едва машина с мальчиком тронулась с места, она разрыдалась…

– Лара, будет! – испугалась Екатерина Петровна. – Ты все сделаешь, как обещала… Я тебе верю!

– Ему больно… – сквозь зубы произнесла Лара. – Я чувствую, как ему больно… Я не хочу… Царица Небесная, помоги мне, дай мне сил. Я все сделаю, все – чтобы ему только не было так больно, Ванечке…

– Ларочка, да не убивайся ты так!

Лара вытерла слезы, отдышалась.

– Все, я спокойна… – шепотом произнесла она. Помолчала: – Сейчас поеду в Москву, устраивать дела, справки там собирать, и прочее. Только в Кирюшино еще съезжу. Не могу не думать о Маше…

– Я с тобой! – вызвалась Екатерина Петровна. – Посмотрю, что там от дома осталось…

Ближе к вечеру женщины были в Кирюшине. Лара днем уже видела, во что превратилась деревня, но для Екатерины Петровны это стало нелегким испытанием.

Они брели по дороге, молча глядя по сторонам, потом Лара остановилась перед Машиным домом.

– Вот здесь это было… – сказала Лара. – А я вот там жила. Погодите, в последний раз посмотрю.

Лара подошла к дому, в котором она жила с Феликсом. Вернее, это не дом уже был, а один остов.

Внутри что-то зашуршало, словно кто-то ходил там. Феликс? Феликс вернулся, чтобы осмотреть свои потери?

«Что же ты наделал? Зачем?!» – со злостью подумала Лара и, не владея собой, шагнула внутрь дома.

– Феликс! – крикнула она. – Ты меня слышишь?

Но в пустом, выгоревшем доме никого не оказалось.

В этот момент что-то зашуршало сверху, посыпались обугленные щепки.

Лара подняла голову и лишь в последний момент успела заметить, что одна из почерневших балок летит вниз, прямо на нее.

Сам дом, как и его хозяин, – продолжал мстить Ларе.

Она почувствовала удар и упала, придавленная балкой.

* * *

– Наталья Константиновна, как там Оля?

– Прекрасно, – фыркнула несостоявшаяся теща в телефонную трубку. – Я ей завтрак сделала, а она меня трупоедкой обозвала!

– Кем? – спросил Александр, неприятно пораженный.

– Ну она же у нас вегетарианка, не ест мяса! – язвительно захохотала Наталья Константиновна. – А то, что ей силы надо восстанавливать, она даже не думает… Шелуху какую-то жует, пророщенные зерна! А я на рынок, между прочим, специально за этим мясом ездила!..

«Хоть что-то ест!» – с облегчением подумал Александр.

– Я могу чем-то помочь? – настойчиво спросил он.

– Господи, Саня, чем ты можешь помочь? Но разве только тем, что этой дуре мозги одолжишь… – с досадой воскликнула Наталья Константиновна. – Все, больше никаких новостей нет! – И женщина, не попрощавшись, бросила трубку.

Александр нажал на кнопку отбоя.

Отложил телефон, машинально схватился за пульт, включил телевизор, пытаясь заглушить свои мысли.

…Он звонил в тот дом каждый день, он приезжал к Оле несколько раз, но она, исполнившись внезапной, холодной ненависти к Александру, отворачивалась от него, не желая говорить.

Он не любил ее, он не хотел возвращать ее, но и бросить, отступиться тоже не мог…

К этому времени Александр уже понял, что Оленька ничего с собой не сделает, что ей не нужна его помощь и поддержка, и даже более того – он переживает из-за гибели ребенка больше ее – матери! У Оленьки все чувства сосредоточились теперь только на одном чувстве, одной мысли: зачем Александр выгнал Римму и почему Римма посмела послушаться Александра и ушла?! О том, что ребенок мог остаться жив, обратись она вовремя к врачам, Оля даже не думала. Ее бесило больше то, что ее волю посмели не выполнить! Ни раскаяния, ни сожаления, ни печали – ничего… Лишь ненависть – вот что владело сейчас Оленькой.

Но все равно – как можно оставить ее, женщину, потерявшую ребенка?..

И еще другое. Не было и дня, чтобы Александр не вспоминал о Ларе. С нежностью и сожалением. Правду говорят – лицом к лицу лица не увидать… Чем дальше во времени, тем милее становилась она для Александра. Он уже не помнил своих обид, не помнил причин ссор с женой (а ведь она, Лара, до сих пор оставалась его женой, формально по крайней мере!). Он помнил только ее глаза, поворот головы, движения губ при разговоре… Помнил, как она сердилась и радовалась. Плакала и смеялась. И то особенное выражение отрешенного блаженства, которое иногда озаряло ее лицо – не так часто, как хотелось бы Александру. Ради этого выражения он бился каждый день и ночь, он не давал Ларе покоя, из-за этого они ссорились…