Карин Монк - Чужая вина

— Прости меня, Эммалайн, — пробормотал он, проведя рукой по шелковистым светлым волосам Аннабелл.

Наклонившись, Винсент поцеловал девочку в лоб, потом поднес пистолет к своему виску и нажал на спуск.

Потрескивающий в камине огонь отбрасывал светлые отблески на старый выцветший ковер, согревая несколько пар маленьких ног в домашних туфлях.

— … учитывая самоубийство лорда Босуэлла и показания трех его сообщников, которые признались в нападении на Хейдона той ночью, когда был убит их товарищ, судье ничего не оставалось, как только снять все обвинения, — объясняла Женевьева окружившим ее детям.

Дело происходило следующим вечером, и дети с нетерпением ожидали рассказа о том, что произошло во время продолжительного дневного визита Женевьевы и Хейдона в тюрьму и здание суда.

Джек стоял, прислонившись к стене в напряженной позе, словно он все еще ожидал вторжения полиции. Женевьева понимала, что пройдет еще много времени, прежде чем паренек перестанет опасаться ареста.

— А чего ради этим троим было признаваться? — спросил он, глядя на Хейдона.

— Очевидно, констебль Драммонд объяснил им, что в их интересах говорить правду, — отозвался Хейдон.

Он сидел на диване, обнимая за плечи Шарлотту и Аннабелл и думая о том, какому страшному риску подвергались они все, спасая его. Вид Аннабелл с дулом пистолета у виска пробудил в нем такой же панический ужас, как устремленный на него взгляд прячущейся за перилами лестницы Эммалайн два года тому назад. Хотя сейчас Аннабелл была в безопасности и вроде бы пришла в себя после перенесенных испытаний, Хейдон старался держаться поближе к девочке, дабы убедиться, что с ней действительно все в порядке.

— Скорее всего им развязала языки дубинка констебля Драммонда, — заметила Дорин. — Я бы сама с удовольствием хорошенько приложила всех троих утюгом.

— Стоит одной собаке тявкнуть, как остальные сразу начинают лаять, — усмехнулся Оливер.

— Каждый за себя, а бог за всех. — Юнис передала им тарелку с имбирным печеньем. — Теперь они будут все валить друг на друга, а конец все равно один. Может, их и не повесят за попытку убить его светлость, но ручаюсь, что в тюрьме они проведут много лет. Достаточно, чтобы пожалеть о том, что они связались с лордом Босуэллом, сколько бы он ни обещал им заплатить.

— Бедный лорд Босуэлл, — печально промолвила Шарлотта. — Конечно, то, что он сделал, ужасно, — быстро добавила она, заметив недовольный взгляд Джека, — но мне все равно его жаль.

— Должно быть, он очень тосковал по дочери, — задумчиво сказала Грейс, — если так ненавидел Хейдона.

Аннабелл придвинулась ближе к Хейдону, испуганная мыслью о том, что кто-то мог его ненавидеть.

— Если лорд Босуэлл любил Эммалайн, то почему он был так жесток с ней?

— Иногда люди сами путаются в своих чувствах, — задумчиво произнесла Женевьева. Она понимала, что эта тема болезненна для Хейдона, но ей казалось важным объяснить детям, что побуждало Винсента вести себя подобным образом и в конце концов лишить себя жизни. — Любовь лорда Босуэлла к Эммалайн стала для него мучительной. Узнав, что она не его дочь, он почувствовал себя преданным. Иногда мы пытаемся отдалиться от тех, кого любим больше всего на свете, не потому, что перестаем их любить, а потому, что эта любовь становится непосильным бременем.

— Я бы никогда так не поступил, — с детской уверенностью заявил Саймон. — Мне бы хотелось всегда быть рядом с теми, кого я люблю, чтобы знать, что они счастливы.

— И мне тоже. — Джейми зевнул. — А тебе, Женевьева?

— Конечно. — Она ласково взъерошила его рыжие волосы и погладила веснушчатую щеку Саймона. — Я просто хочу, чтобы вы не слишком строго судили лорда Босуэлла. Некоторым людям нужно много времени, чтобы разобраться в своих чувствах. Лорду Босуэллу это удалось, когда было уже слишком поздно.

— Кстати, насчет того, что уже слишком поздно, — вмешалась Дорин. — По-моему, мальчикам и девочкам пора спать. Завтра я рассчитываю на вашу помощь со стиркой и глажкой, прежде чем вы сядете за уроки с мисс Женевьевой.

— Но я совсем не устала, — запротестовала Аннабелл, хотя под глазами у нее темнели круги.

Джейми снова зевнул.

— И я тоже, — отважно заверил он.

— Необязательно сразу спать. — Годы возни с детьми научили Женевьеву, что, если детей укладывать силой, они никогда не заснут. — Но вам пора пойти наверх к себе. Почистите зубы, ложитесь в кровати и, если хотите, можете рассказывать друг другу разные истории, пока не устанете.

Довольные этим компромиссом и уверенные, что они смогут бодрствовать куда дольше, чем ожидает Женевьева, дети встали и подошли поцеловать ее. Джек по-прежнему стоял у стены, скрестив руки на груди. Женевьева чувствовала, что, несмотря на внешнее безразличие, детский ночной ритуал не оставляет его равнодушным. Конечно, он считал себя слишком взрослым для подобной чепухи. Но, быть может, где-то за помятым щитом его с трудом завоеванной зрелости таилось желание ненадолго расслабиться и снова стать обычным подростком.

Когда дети пожелали доброй ночи Хейдону и неохотно побрели вверх по лестнице вместе с Оливером, Дорин и Юнис, Женевьева подошла к Джеку.

— Думаю, что юноша твоих лет не должен ложиться спать одновременно с детьми.

Он удивленно поднял брови.

— Начиная с завтрашнего вечера ты можешь задерживаться на час и проводить это время, как хочешь. В библиотеке много прекрасных книг — тебе будет интересно просматривать их. Или можешь выпить чашку чая в кухне с Оливером, Юнис и Дорин — я уверена, что они с радостью составят тебе компанию.

Джек выпрямился, явно довольный привилегией, подтверждающей его зрелость.

— Хорошо. — Помолчав, он смущенно добавил: — Спасибо.

— Скажи, Джек, — поколебавшись, спросила Женевьева, — ты останешься здесь?

Его взгляд снова стал настороженным.

— О чем вы?

— Я знаю, что ты способен позаботиться о себе, как заботился много лет, прежде чем попасть сюда. И догадываюсь, что иногда тебе хочется снова вести самостоятельную, пусть и более трудную, жизнь.

Джек молчал, не подтверждая и не отрицая ее предположения.

— Боюсь, что теперь мне будет нелегко содержать дом, — вздохнув, продолжала Женевьева. — Придется писать много картин для будущих выставок. Не знаю, хватит ли мне времени на что-либо еще. У Оливера, Юнис и Дорин обязанностей более чем достаточно. Я не могу поручить кому-то из них, например, вести нашу бухгалтерию, так как это требует сосредоточенности и внимания к деталям.

Джек удивленно посмотрел на нее.

— Вы хотите, чтобы я этим занялся?

— Конечно, тебе нужно немного подучиться, и я буду тебе помогать. Но я уверена, что со временем ты сможешь справляться с этой задачей, если захочешь. Ты явно в ладах с арифметикой.

На лице Джека появилось выражение гордости.

— Я могла бы поручить тебе и другие обязанности, — снова заговорила Женевьева. — Это сильно облегчило бы мне жизнь, но я смогу доверить их тебе, только если ты намерен остаться здесь.

Джек отвернулся. Было очевидно, что он не желает ей лгать.

Женевьева ощутила горькое разочарование. Она так надеялась, что, польщенный доверием, Джек примет ее предложение.

— Ты не должен сразу отвечать мне, — сказала она, стараясь не выдавать своих чувств. — Я не хочу, чтобы ты давал обещание, которое будешь вынужден нарушить. Я только прошу тебя подумать об этом.

— Хорошо.

— То есть ты подумаешь?

— Нет, я останусь.

— Ты уверен?

— Не навсегда, — быстро добавил он.

Джек не желал, чтобы Женевьева думала, будто он собирается до конца дней пользоваться ее милосердием. Но, откровенно говоря, ему очень хотелось остаться. Конечно, приятного мало, когда тебе постоянно указывают, что делать, и поручают чистить картошку, резать рыбу или мыть посуду. К тому же он никак не мог понять пристрастия Женевьевы к чистоте, хорошим манерам и тому подобной чепухе. Но, несмотря на все это, ему нравилось в этом странном семействе воров и изгоев. Впервые в жизни Джек чувствовал, что его охотно принимают таким, какой он есть. Но основная причина заключалась в Шарлотте. Бессильная ярость охватывала его каждый раз, когда он видел ее неуклюже ковыляющей по комнате или растирающей ногу, чтобы она стала меньше болеть. Джек не мог вынести даже мысли о том, чтобы покинуть ее — во всяком случае, сейчас.

— Я останусь на два года — срок моего приговора. Тогда после моего ухода у вас не будет неприятностей с начальником тюрьмы. — Джек не забыл, как забеспокоились дети, когда он сообщил им, что собирается в Глазго. — Пока вы считаете, что я могу быть вам полезен. — Он ясно дал понять, что намерен отработать свое содержание.

Не в силах сдержать облегчения, Женевьева крепко обняла его. Джек застыл, не зная, что делать. От Женевьевы пахло свежей травой. Это совсем не походило на запах дешевых духов, исходивший от его матери. Он закрыл глаза, внезапно ощутив себя маленьким мальчиком, прижимающимся к маме, умоляя не бросать его. Но Женевьева не только не собиралась этого делать, она сама просила его не уходить.

— Спасибо, Женевьева, — прошептал Джек, неловко отвечая на ее объятие, — за то, что забрала меня из тюрьмы и привела сюда. — Смущенный столь несвойственным ему проявлением чувств, он опустил руки, пробормотал «доброй ночи», бегло взглянул на Хейдона и быстро вышел из гостиной.

— Доброй ночи, Джек, — с улыбкой отозвалась Женевьева, закрывая дверь.

Хейдону сразу стало не по себе, когда он наконец оказался наедине с Женевьевой. Поднявшись с дивана, он подошел к камину и пошевелил кочергой дрова, которые в этом нисколько не нуждались. Не зная, что делать дальше, Хейдон ухватился одной рукой за каминную полку и стал смотреть, как пламя лижет сухое дерево.

Теперь он снова был маркизом Рэдмондом — свободным человеком с незапятнанным именем, но недавние события еще служат пищей для сплетен, пока их не затмит какой-нибудь более свежий скандал. К тому же Хейдону все равно было нечем похвастаться — его отец однажды предсказал, что Хейдон не оставит после себя ничего, кроме позора для семьи, хотя старый маркиз не мог себе представить, что его титул будет носить именно младший сын, вечно марающий в грязи имя Рэдмондов.