Роуз бессильно опустилась на диван, дрожащими руками открыла конверт и вынула листочек бумаги. Слова бросились ей в лицо, обжигая кожу.

«Дорогая Роуз… Бабушка… Прости… Флорида… Элла… Примирение…»

— О Господи, — выдохнула Роуз, но заставила себя прочесть текст дважды, прежде чем поспешить в спальню.

Саймон, обернувшись полотенцем, стоял у кровати. Лицо по-прежнему хмурое. Что ж…

Роуз молча вручила ему письмо.

— Моя… бабушка. — Она произнесла это с трудом, словно на незнакомом языке. — Это от Мэгги. Она живет у нашей бабушки.

Саймон еще больше помрачнел.

— У тебя есть бабушка?! Видишь, что я имел в виду, Роуз? Я даже не знал, что у тебя есть бабушка.

— Я тоже не знала. То есть теоретически, конечно, знала, но и только. — Ее словно затянули под воду, и все происходило как в замедленной съемке, а время остановилось. — Мне нужно… нужно им позвонить.

Она почти рухнула на диван, зажмурив глаза, чтобы не видеть завертевшейся перед глазами комнаты. Бабушка. Мать ее матери. Очевидно, она вовсе не живет в доме для престарелых на содержании государства, как всегда считала Роуз, иначе вряд ли кто-то позволил бы ей принять молодую бродяжку.

— Мне нужно им позвонить… Нужно…

Саймон во все глаза смотрел на нее.

— Ты действительно ничего не знала о бабушке?

— Ну… подразумевалось, что у матери была семья. Но я считала, что она… не знаю. Слишком стара или не в себе. В доме! Отец сказал, что она живет в доме!

Роуз уставилась на письмо, чувствуя, как желудок скручивают судороги.

— Где телефон? — крикнула она, вскакивая.

— Эй, погоди! Кому ты хочешь звонить? Что скажешь?

Роуз отложила трубку и схватила ключи от машины.

— Мне нужно ехать.

— Куда именно?

Роуз, не отвечая, ринулась к двери, спустилась вниз и с колотящимся сердцем помчалась к машине.

Уже через двадцать минут она оказалась в том же месте, где стояла с сестрой почти год назад: у дома Сидел, ожидая, пока та ее впустит.

Но сейчас она прислонилась спиной к звонку, решив добиться своего любой ценой. Собака истерически завыла.

Наконец в доме зажегся свет.

— Роуз? — удивилась Сидел, открывая дверь. — Что ты здесь делаешь?

Лицо мачехи под беспощадным сиянием фонаря казалось каким-то странным, как маска, но Роуз, присмотревшись, поняла, что ничего особенного не произошло, просто очередная подтяжка век.

— Лучше ты объясни, что это значит! — рявкнула она, сунув мачехе письмо.

— Я без очков, — отказалась Сидел, кутаясь в отделанный кружевом халатик и неодобрительно покосившись на яму, откуда Мэгги выдернула куст.

— Тогда позволь ввести тебя в курс дела, — процедила Роуз. — Это письмо от Мэгги. Она переехала к бабушке. Моя бабушка, которую я до сих пор не знала, очевидно, жива, здорова и в полном рассудке!

— О… вот как… то есть… — промямлила Сидел.

Вот это да! Чтобы мачеха вдруг потеряла дар речи? Да такого никогда не бывало!

Но это случилось! И теперь Сидел неловко переминалась с ноги на ногу, а лицо под толстым слоем крема нервно подергивалось.

— Впусти меня в дом! — скомандовала Роуз.

— Конечно-конечно! — засуетилась Сидел и отступила в сторону.

Роуз протиснулась мимо и подошла к лестнице.

— Папа! — крикнула она Сидел положила руку ей на плечо. Роуз резко дернулась. — Это ведь была твоя идея, верно? — прошипела она. — «О, Майкл, зачем им бабушка? У них есть я!»

Сидел отшатнулась, словно от пощечины.

— Все было не так, — пробормотала она. — Я никогда не думала заменить всех… кого ты потеряла.

— Вот как? В таком случае почему же это произошло? — отчеканила Роуз, ощущая распирающую тело злую энергию. Казалось, еще немного — и она взорвется. — Объясни, если можешь!

Но Майкл Феллер, одетый в спортивные штаны и белую майку, уже спешил вниз, вытирая на ходу очки носовым платком. Седые волосы нимбом дыбились над лысиной.

— Роуз? Что случилось?

— Случилось то, что у меня есть бабушка, и ни в каком она не доме! Мэгги теперь живет с ней, и никто не счел нужным сообщить об этом мне! — выпалила Роуз.

— Роуз, — выдохнула Сидел, протягивая к ней руки, но та увернулась.

— Не прикасайся ко мне!

Сидел съежилась.

— Довольно! — воскликнул Майкл.

— Не довольно! — возразила Роуз, хотя руки тряслись, а лицо горело. — Не довольно. Мы еще даже не начали! Как ты мог!

Сидел забилась в угол только что оклеенного обоями холла.

— Понимаю, что ты никогда нас не любила. Но скрывать родную бабушку? Это уж слишком, Сидел, даже для тебя!

— Это не она. — Майкл схватил Роуз за плечо. — Не ее идея. Моя!

Роуз безмолвно, как рыба, открыла и закрыла рот.

— Вздор, — выговорила она наконец. — Ты бы не…

Отец. Вот он, перед ней. Молящие серые глаза, высокий белый лоб. Ее измученный, несчастный, добрый, похожий на потерявшегося пса отец.

— Ты ни за что…

— Давай сядем, — попросил Майкл. Сидел выступила вперед.

— Это не я, — сказала она глухо. — И мне очень жаль…

Роуз смотрела на мачеху. Мачеху, которая всегда в ее глазах выглядела чудовищем. Ту самую мачеху, которая еще никогда не казалась столь жалкой. Маленькое обиженное личико, старое, несмотря на обведенные татуировкой губы и кожу без единой морщинки. Слышала ли она раньше нечто подобное? Сожалела ли Сидел вообще о чем-то хоть когда-нибудь? Роуз не могла припомнить случая, чтобы мачеха извинялась перед ней.

— Ты не знаешь… — прошептала Сидел. — Не знаешь, каково было жить в этом доме. Годами сознавать, что ты недостаточно хороша. Что не тебя выбрали первой, что ты не та, кого действительно хотели. Что любой твой шаг уже заранее осуждают!

— Ах, простите! — нагло, совсем как Мэгги, фыркнула Роуз. Сидел ответила злобным взглядом.

— Я никогда не могла вам угодить! — пожаловалась она, моргая только что подшитыми веками. — Ни тебе, ни Мэгги!

— Сидел, — мягко сказал Майкл.

— Ну давай, расскажи всю правду! Ей давно пора знать!

Роуз продолжала смотреть на мачеху, может, впервые в жизни разглядев уязвимость, скрытую слоем косметики, ботоксом, диетами и чванливостью. Она смотрела и видела женщину, переступившую порог шестидесятилетия, женщину с тощим, жилистым, непривлекательным телом, лицо которой казалось безжалостным, грубым шаржем.

Смотрела и понемногу начинала догадываться, с какими душевными муками каждый день приходилось жить Сидел: муж, до сих пор влюбленный в погибшую первую жену, бывший супруг, бросивший ее, дочь, ставшая взрослой и покинувшая дом.

— Роуз, — позвал отец. Она последовала за ним в гостиную. Кожаную обивку мебели сменила замша, тоже ослепительно белая. Роуз уселась на одном конце дивана, отец — на другом.

— Мне ужасно жаль насчет Сидел, — начал отец и глянул в сторону входа. Роуз поняла: он ждет жену. Ждет, пока она придет и сделает за него всю грязную работу.

— Ей сейчас нелегко приходится. Проблемы с Маршей.

Роуз пожала плечами, не слишком сострадая мачехе и Марше, которая никогда не обращала особого внимания на сводных сестер, заботясь только о том, чтобы они не брали ее вещи, пока она бывала в колледже.

— Та вступила в секту «Евреи за Христа», — пояснил Майкл, отводя взгляд. — Решила стать христианкой.

— Шутишь!

— Вот и мы так сначала подумали. Что она нас разыгрывает.

— О Боже, — ахнула Роуз, представив, что испытывает мачеха, мачеха, которая развесила мезузы[47] над каждой дверью в доме, даже над ванными, и морщилась при виде Санта-Клаусов в торговых центрах. — Христианкой, говоришь?

Отец покачал головой.

— Когда мы приехали в гости в прошлый раз, у нее на двери висел огромный рождественский венок.

— Хо-хо-хо, — безрадостно пробормотала Роуз.

Отец сурово нахмурился, но на нее это ничуть не подействовало.

— Перейдем к более насущной теме. Моей бабушке. Майкл громко сглотнул.

— Она звонила тебе? Элла?

— Мэгги написала. И сообщила, что живет с этой… С Эллой. Ну, выкладывай.

Отец молчал.

— Папа!

— Мне стыдно, — признался Майкл. — Я давно должен был рассказать вам о бабушке.

Он обхватил руками колени и принялся раскачиваться, явно жалея об отсутствии такого подкрепляющего средства, как годовой отчет или по крайней мере выпуск «Уолл-стрит джорнал».

— Мать твоей матери. Элла Хирш. Давно переехала во Флориду. После… после смерти Кэролайн.

— Ты сказал нам, что она живет в доме. Майкл сжал кулаки.

— Так и есть. Только это не тот дом, о котором ты, вероятно, подумала.

— То есть?

— Это ее дом. Ее и Аиры.

— Ты солгал нам, — бросила Роуз.

— Скорее, о многом умолчал, — возразил он. Похоже, это объяснение пришло ему в голову много лет назад и с тех пор не раз повторялось, по крайней мере мысленно.

Майкл глубоко вздохнул.

— После того как ваша мать…

— Погибла, — докончила Роуз.

— Погибла, — повторил Майкл. — Я разозлился.

Он замолчал и уперся взглядом в журнальный столик из стекла и металла.

— Разозлился?? На кого? На родителей мамы? На Эллу?

— Они пытались рассказать правду о Кэролайн, но я не захотел слушать. Я был так влюблен…

Роуз зябко передернула плечами.

— Я очень ее любил. А их не мог видеть. Когда я встретил твою мать, она постоянно принимала литий. И состояние ее было стабильным. Но Кэролайн ненавидела лекарства. Считала, что из-за них она становится вялой и в голове все путается. Я пытался заставить ее принимать таблетки, и Элла тоже, и сначала все шло хорошо, но потом…