Никогда еще Роуз Феллер так горько не жалела о смерти матери, как в период помолвки с Саймоном Стайном. Их первое свидание было в апреле. К маю они уже встречались едва ли не каждый вечер. К июлю Саймон фактически перебрался в квартиру Роуз. А в сентябре снова повел Роуз в «Приют придурков», полез под стол, якобы подбирая упавшую салфетку, и вынырнул с черной бархатной коробочкой в руках.

— Слишком скоро. — Роуз не могла поверить своим глазам, но Саймон спокойно взглянул на нее и ответил:

— Я в тебе уверен.

Свадьба была назначена на май следующего года, на дворе уже был октябрь, а это означало, как в один голос твердили продавщицы, что Роуз опоздала выбрать свадебное платье.

— Знаете ли вы, как долго мы ждем очередную партию платьев? — спросила женщина в первом же магазине.

«Знаете ли вы, как долго я ждала подходящего парня?» — едва не выпалила Роуз, но все же решила промолчать.

— Настоящая пытка, — рассердилась она, пытаясь натянуть колготки, по которым мгновенно поползла дорожка шириной в дюйм, стоило только сунуть в них ногу.

— Позвонить в «Международную амнистию»? — осведомилась Эми. Роуз покачала головой и швырнула кроссовки в угол завешенной кружевными шторами раздевалки свадебного салона, где в воздухе разливался аромат сушеной лаванды, а из музыкального центра лились исключительно любовные песни.

Роуз затянули в бюстье, вздернувший ее груди едва не до подбородка, и, как она обнаружила позднее, оставивший пакостные синяки на боках, велели надеть корсет, который продавщица охарактеризовала как «трусики-утяжки», но Роуз, слава Богу, не слепая и прекрасно видела, что ей подсунули. Корсет благополучно перекрыл подачу воздуха, но продавщица настаивала на полном обмундировании.

— Прежде всего необходимы формирующие фигуру предметы одежды, — твердила она, глядя на Роуз с таким видом, словно желала добавить: «И все остальные невесты уже успели это усвоить!»

— Ты просто не знаешь, что мне приходится терпеть, — простонала Роуз.

Продавщица сунула ей в руки платье, расстегнула молнию и велела нырять. Роуз прижала руки к бокам, наклонилась, морщась от боли в нещадно стиснутой талии, и сунула голову в вырез. Широкая юбка развернулась и упала до щиколоток. Роуз просунула руки в рукава, и продавщица сделала первую попытку застегнуть платье.

— И что тебе приходится терпеть? — поинтересовалась Эми.

Роуз закрыла глаза и пробормотала имя, терзавшее ее все два месяца помолвки. Имя особы, которая будет изводить ее до самой свадьбы.

— Сидел.

— Ой!

— «Ой» — это еще слабо сказано! Злая мачеха решила стать моей лучшей подругой.

Роуз ничуть не преувеличила. Когда они с Саймоном приехали в Нью-Джерси сообщить радостную новость, Майкл обнял дочь и хлопнул Саймона по спине. Сидел же не двинулась с места словно громом пораженная.

— Как чудесно, — выдавила она наконец, едва шевеля тонкими губами, хотя негритянские ноздри разверзлись неестественно широко, грозя втянуть журнальный столик. — Как я рада за вас.

На следующий день она позвонила Роуз и пригласила ее на чай, чтобы, как она выразилась, «отпраздновать» событие и предложить свои ус нуги по организации свадьбы.

— Не хочу хвастаться, дорогая. Но люди до сих пор говорят о свадьбе Моей Марши, — заявила она.

Роуз нашла последнее утверждение вполне естественным, учитывая склонность мачехи при каждом удобном и неудобном случае упоминать о свадьбе дочери. Но при этом была так потрясена сдержанностью Сидел, впервые в жизни не язвившей над ее манерой одеваться и пренебрегать диетой, что сдуру согласилась и, надев новенькое кольцо, к которому так и не успела привыкнуть, отправилась на чай в «Ритц-Карлтон».

— Это был кошмар, — призналась Роуз. Эми кивнула и разгладила кружевные перчатки до локтя, которые в этот момент примеряла.

Роуз сразу заметила мачеху. Та сидела одна перед чайником и двумя чашками с золотой каймой и выглядела, как всегда, устрашающе величественно. Прическа залачена так, что ни один волосок не шевельнется. Кожа блестящая и туго натянутая, словно целлофановая обертка. Косметика, как всегда, кукольно-безупречна, золотые украшения — внушительны, кожаная коричневая куртка — та самая, на которую Роуз с завистью глазела в витрине «Джоан Шепп» по пути в отель.

— Роуз, — проворковала Сидел, — ты прекрасно выглядишь.

Однако взгляд, которым она окинула армейскую рубашку и хвостик Роуз, свидетельствовал об обратном.

— А теперь, — объявила мачеха, едва они обменялись приветствиями, — поговорим о деталях. Какую цветовую гамму ты предпочитаешь?

— Э… — протянула Роуз, чего, очевидно, и дожидалась Сидел.

— Синий! — объявила она. — Последний крик моды. Самый шик. Современно. Я вижу… — Она закрыла глаза, предоставив Роуз любоваться искусно наложенными коричнево-розовато-фиолетовыми тенями. — …подружек невесты в простых синих прямых платьях…

— Никаких подружек. Только Эми. Она будет единственной, — отрезала Роуз. Сидел подняла идеально выщипанную бровь.

— А как насчет Мэгги?

Роуз уставилась на розовую скатерть. Несколько месяцев назад она получила от Мэгги очень странное сообщение.

Только имя Роуз и слово «я». Ничего больше. Ни звука, хотя Роуз каждые две-три недели набирала номер ее сотового и, услышав голос сестры, вешала трубку.

— Сомневаюсь, — коротко ответила она.

Сидел вздохнула.

— В таком случае поговорим о столиках. Я вижу темно-синие скатерти с белыми салфетками, туго накрахмаленными, в морском стиле, и, разумеется, нам понадобятся дельфиниумы для букетов, и эти великолепные герберы или… нет. Нет, — повторила Сидел, покачивая головой, будто Роуз с ней спорила. — Розовые розы. Представляешь? Массы и массы розовых роз, переполнивших серебряные чаши.

Сидел самодовольно улыбнулась.

— Розы для Роуз! Ну разумеется!

— Звучит здорово! — искренне восхитилась Роуз. — Но… э… насчет подружек…

— И конечно, — продолжала Сидел, словно не слыша, — моя Марша тебе тоже понадобится.

Роуз задохнулась. Вот уж кого она не хотела бы видеть, так это Маршу. Ни видеть, ни слышать.

— Она, разумеется, будет на седьмом небе, — сладко улыбалась Сидел.

Роуз стиснула кулаки.

— Э… — снова начала она. — Я… то есть… думаю… «Ну же», — подстегнула она себя.

— Только Эми.

Сидел поджала губы и раздула ноздри.

— Может, Марша захочет прочитать стихотворение новобрачным? — робко спросила Роуз, отчаянно выискивая кость, которую могла бы швырнуть мачехе.

— Как пожелаешь, дорогая, — холодно процедила Сидел. — В конце концов, это твоя свадьба.

Именно эту фразу Роуз и повторила ночью Саймону.

— Это действительно наша свадьба, но… — она закрыла лицо ладонями, — почему меня одолевает ужасное предчувствие, что дело кончится Моей Маршей и ее пятью приятельницами в синих платьях прямого покроя, провожающими меня к алтарю?!

— Не желаешь Мою Маршу? — с невинным видом осведомился Саймон. — Такая стильная дама! Знаешь, я слышал, что, когда она выходила замуж, купила платье от Веры Вонг шестого размера и велела забрать в швах.

— Я тоже слышала что-то в этом роде, — кивнула Роуз. Саймон сжал ее руки.

— Любимая, это действительно наша свадьба. И мы отпразднуем ее так, как пожелаем. Столько подружек, сколько ты решишь. Или вообще ни одной.

Этой ночью Роуз и Саймон составили короткий список пожеланий (шикарная еда, зажигательная музыка) и еще один — вещей, совершенно для них неприемлемых: куча малознакомых гостей, шумный праздник, чикен-данс[41] Моя Марша.

— Кстати, у нас будут розы! — крикнула Роуз в его обтянутую голубым пиджаком спину — Саймон отправлялся на работу. — Серебряные чаши в розовой пене роз! Ну не прелесть ли?

Саймон не оборачиваясь крикнул что-то, подозрительно похожее на «аллергия», и поспешил к автобусной остановке. Роуз вздохнула и пошла звонить Сидел. К концу беседы она согласилась одеть родственников и подружек в синее, положить на столы белые салфетки, позволить Моей Марше прочитать стихотворение по ее выбору и встретиться с личным флористом Сидел на следующей неделе.

— Что это за женщина, имеющая личного флориста? — не выдержав, спросила Роуз Эми. Она сосредоточенно копалась в витрине со свадебными венками. Выбрав один, украшенный крупными жемчужинами, принялась вертеться перед зеркалом.

— Претенциозная дура, — заключила Эми, примеряя Роуз длинную фату, расшитую крохотными хрусталиками. — Очень мило! Интересно, а мне пойдет?

Она немедленно водрузила на голову такую же и, одобрительно прищурившись, потянула Роуз к зеркалу.

Роуз оглядела себя в седьмом и последнем из отобранных платьев. Вокруг ног топорщились ярды кружев. Сверкающий лиф, негнущийся от нашитых бусин, заковал приблизительно две трети ее торса, но отставал на спине. Жесткие вышитые рукава сковали руки. Роуз покачала головой.

— О Боже, — с отвращением прошептала она, — я похожа на карнавальную лодку!

Эми взорвалась смехом. Продавщица нахмурилась.

— Может, туфли спасут положение? — предложила она.

— Скорее уж зажигалка, — пробормотала Эми.

— Думаю… — начала Роуз и осеклась. Господи, как ей нужна была мать! Мама смогла бы разрешить любую трудность. Взглянуть на платье и спокойно отказаться едва заметным покачиванием головы. Мать сказала бы: «Моя дочь не любит вычурности». Или: «Ей пойдет покрой трапеция (или баска, или юбка по косой, или что там еще?)». В таких вещах Роуз никогда не разбиралась. Наверное, проучись она сто лет, все равно не смогла бы уловить, в чем тут разница, не говоря уже о том, чтобы сообразить, какой фасон пойдет ей больше. Мать немедленно вытряхнула бы ее из колючего торнадо этого платья, из душного корсета, из бесконечной череды чаев, приемов, коктейлей и ужинов, в которых Роуз терялась, тонула без надежды выплыть. И уж конечно, мать смогла бы вежливо посоветовать Сидел Феллер взять ее предложения и сунуть в свою тощую задницу.