Итак, на седьмой день пребывания в кампусе Мэгги раскинула базовый лагерь в помещении без окон, рядом с забытыми книгами. Спряталась в неисправной кабинке туалета, пока из библиотеки не выгнали последнего студента и не заперли двери. Потом пробралась в комнату, разложила спальный мешок между стеллажами с пыльными книгами, включила украденный фонарь и улеглась. Ну вот. Уютно. И вполне безопасно. Замки надежные, вещи разложены под стеллажом. Проходящим мимо и в голову не могло прийти, что здесь кто-то есть, если только не знать точно, где и кого искать. Именно этого Мэгги и добивалась. Поселиться здесь незаметно для окружающих. Присутствовать и в то же время оставаться невидимкой.

Она сунула руку в карман джинсов, которые все это время не снимала. Извлекла добычу: пачку банкнот, три студенческих билета, прилипших к пальцам во время скитаний по библиотеке. Несколько кредитных карточек Джоша и одна — Роуз. Ключ, который она нашла и хранила, хотя, вероятно, так и не узнает, от какой он двери. И старая поздравительная открытка с пожеланием счастья.

Мэгги перечитала открытку и положила на полку, где всегда могла ее увидеть. Сложила руки на груди и мерно задышала в темноте. До чего же здесь тихо. Три этажа под землей, под тяжестью тысяч книг. Наверное, так же тихо в могиле. Она слышала каждый шорох спального мешка при малейшем своем движении, слышала собственное дыхание. Что ж, по крайней мере здесь можно хорошо выспаться. Но она совсем не устала и поэтому, порывшись в рюкзаке, извлекла книжонку в мягком переплете, оставленную кем-то на подлокотнике кресла. Называлась она «Их глаза узрели Бога», но, судя по обложке, содержание вряд ли можно было назвать религиозным. Чернокожая (на рисунке героиня вышла скорее фиолетовой, но Мэгги предположила, что художник все же изобразил негритянку) женщина лежала под зеленым деревом, глядя вверх с довольным, мечтательным выражением лица. Не так интересно, как «Пипл», но все же лучше, чем юридические журналы, загромоздившие квартиру Роуз, или устаревшие медицинские учебники, которые стояли на ближайшей к спальному мешку полке.

Мэгги открыла книгу и принялась за чтение.

29

— Элла? — окликнул Льюис. — С вами все в порядке?

— Конечно, — отозвалась Элла, кивнув для убедительности.

— Что-то вы притихли.

— Все хорошо, — заверила она с улыбкой. Они сидели на крытом крыльце Эллы, слушая песню цикад, хор лягушек и разглагольствования Мейвис Голд, обсуждавшей последнюю серию «Все любят Реймонда».

— Тогда скажите, о чем вы сожалеете, — попросил Льюис.

— Странный вопрос.

— Но и это не ответ!

Элла задумалась. С чего начать? Только не с правды.

— О чем сожалею? Я никогда не купалась в океане.

— В самом деле? Никогда?

— Во всяком случае, с тех пор, как перебралась сюда. Вернее, с самого детства. Однажды я было совсем собралась. Взяла полотенце, купальную шапочку и все остальное, но потом все как-то…

Полчаса ушло только на то, чтобы найти место для парковки, а пляж так и кишел девушками в непристойно крохотных бикини и парнями в темно-красных плавках. Из десятка приемников неслось десять разных мелодий, подростки гомонили, солнце казалось чересчур ярким, а океан — большим, так что она повернулась и, даже не ступив на песок, пошла обратно к машине.

— Думаю, я слишком стара для этого, — призналась Элла. Льюис покачал головой и поднялся.

— Ничего подобного. Едем.

— Льюис! Сейчас? Так поздно?

— Не думаю, что пляж закрывается на ночь.

Элла смотрела на него, и на языке вертелся миллион доводов против подобной авантюры. Действительно поздно, ей нужно вставать едва не на рассвете, на улице темно, и кто знает, с чем — с кем — они столкнутся на пляже. Полуночные купания — развлечение для тинейджеров или новобрачных, а вовсе не для пожилых людей с артритом и слуховыми аппаратами.

— Ну же, — настаивал он, потянув ее за руку. — Вам понравится.

— Сомневаюсь. Может, в другой раз?

Но она сама не заметила, как оказалась на улице, и они вместе прокрались мимо потухших окон Мейвис Голд, словно заговорщики или сбежавшие из дома ребятишки.

Пляж был минутах в десяти езды. Льюис остановил машину прямо у края песка, открыл дверцу и помог ей выйти.

— Туфли оставьте, — предупредил он.

Элла сделала шаг и остановилась. Вот она, вода, которую она сотни раз видела из машины, из его высоких окон, видела на открытках и глянцевых брошюрах, заманивших ее когда-то в «Голден-Эйкрс». Вот она, в непрестанном движении. Волны взбухают, наливаются пеной и бегут на песок, так близко, что вот-вот лизнут ее босые ноги.

— Ой! — Элла подскочила. — Холодно!

Льюис нагнулся и закатал штанины, сначала свои, потом — ее. Протянул руку, и они вошли в воду, сначала по щиколотку, потом по колено. Элла встала неподвижно, ощущая, как затягивают ее волны, непрерывно приглаживающие песок. Слушала рокот океана, втягивала ноздрями запах дыма от костра рыбаков, казавшегося отсюда маленькой огненной точкой.

И вдруг отпустила руку Льюиса.

— Элла! — позвал тот.

Не отвечая, она двинулась вперед… на два шага… на три… Вода дошла до бедер, потом до талии. Свободная ситцевая блузка вздувалась пузырем всякий раз, когда Эллу захлестывала очередная волна. Вода была ошеломляюще холодна, куда холоднее, чем озера ее детства. Эллу трясло от озноба, пока тело не приспособилось к непривычной температуре.

— Эй, осторожнее! — крикнул Льюис.

— Постараюсь, — откликнулась Элла, внезапно испугавшись. Не разучилась ли она плавать? Или подобные вещи не забываются? Наверное, следовало дождаться дня или по крайней мере захватить полотенце…

«Довольно! — велела она себе. — Хватит!» Она боялась целых двадцать лет, даже дольше, если считать те ужасные ночи, когда Кэролайн исчезала неизвестно куда. Но здесь ей опасаться нечего. Особенно сейчас. И в детстве, и в юности она больше всего на свете любила плавать. В воде Элла чувствовала себя непобедимой и свободной, словно могла добиться всего на свете, неустанно рассекать волны, пока не доберется до Китая.

— Хватит! — повторила она и оттолкнулась ногами. Волна ударила ее в лицо. Элла захлебнулась, выплюнула соленую воду и рассекла темную толщу. Ноги беспомощно болтались, пока не отыскали наконец нужный ритм. Вот оно! Вода держит ее, она снова плывет.

— Эй! — встревоженно окликнул Льюис. Элла была почти уверена, что, если сейчас обернется, увидит младшую сестренку Эмили, стоящую на берегу, бледную, трясущуюся, кричащую сквозь слезы: «Элла! Ты слишком далеко заплыла! Элла, вернись!»

Она все же обернулась и едва не рассмеялась, разглядев неловко гребущего к ней Льюиса. Зубы стиснуты, голова высоко поднята (наверное, чтобы не намочить слуховой аппарат). Элла перевернулась на спину, так что волосы раскинулись по воде, и подождала, пока Льюис не поравняется с ней, а потом, коснувшись его ладони кончиками пальцев, снова встала на ноги.

— Знал бы я, что мы соберемся поплавать, — пропыхтел он, — надел бы плавки.

— Я тоже не знала, — извинилась она. — Это был порыв.

— Надеюсь, с вас пока достаточно?

Вместо ответа Элла снова легла на спину и позволила воде нести ее. Сейчас она чувствовала себя яйцом в кастрюле с теплой водой, лелеявшей, ласкавшей, окружавшей ее со всех сторон.

— Да, — сказала она наконец, и они дружно погребли к берегу.

Позже, сидя на пляжном столике, завернутая в пропахшее плесенью одеяло, которое Льюис вытащил из багажника машины, Элла прошептала:

— Вы сегодня спросили меня, о чем я жалею.

— Это было до купания? — спросил он, словно соль отбила у него память.

— До, — кивнула Элла. — Но сейчас я хочу сказать правду.

Она глубоко вздохнула, вспомнив, как вода держала ее, несла, вселяя отвагу. Как, маленькой девочкой, она заплывала дальше, чем другие дети, дальше, чем многие взрослые, так далеко, что Эмили позже клялась, будто с берега сестренка казалась не больше соринки на воде.

— Я сожалею о том, что внучки для меня потеряны.

— Потеряны, — повторил Льюис. — Почему?

— После смерти Кэролайн отец их увез. Переехал в Нью-Джерси и не пожелал со мной общаться. Очень злился… на меня… на Аиру… на всех. И на Кэролайн тоже, но ее не было рядом. А мы были. Я… — Она плотнее закуталась в одеяло. — И я его за это не осуждаю. — Элла опустила глаза, с преувеличенным вниманием рассматривая руки. — Наверное, мне стало легче. С Кэролайн было очень трудно иметь дело, а Майкл так рассердился, что я даже обрадовалась, когда больше не пришлось встречаться с ними. И я нашла самый легкий выход: замкнулась в себе. И больше не пыталась увидеться с внучками. Теперь они для меня потеряны.

— Может, стоит попробовать еще раз? — предложил Льюис. — Что, если они будут рады получить от вас весточку? Сколько им лет?

Элла не ответила, хотя знала, что Мэгги уже почти двадцать восемь, а Роуз — тридцать. Вполне возможно, обе уже замужем, имеют детей, носят другие фамилии и ни к чему им чужая старуха, решившая ворваться в их жизни с грузом тяжких воспоминаний и именем погибшей матери на устах.

— Может быть, — кивнула она, потому что Льюис, сидевший скрестив ноги на пляжной скамье, приглаживая так и не высохшие волосы, не сводил с нее глаз. Он кивнул и улыбнулся, и Элла поняла, что этой ночью ей больше не придется отвечать на вопросы.

30

Жизнь в Принстоне не представляла особых проблем. А вот деньги…

Мэгги скоро поняла, что двести баксов минус двадцатка, потраченная на еду в «Уа-уа» в те дни, когда она не сумела пробраться в студенческую столовую, или в буфет с пиццей, или в кафе-мороженое «Томас суит», плюс украденные кредитные карты (которыми она боялась воспользоваться) — чересчур скудный капитал для начала новой жизни. Денег не хватило бы даже на билет до Калифорнии, не говоря о задатке за квартиру.