Элис с улыбкой кивнула. Не снимая халата, она откинула покрывало и легла. О, это зрелище – Элис в большой уютной кровати – стало одним из самых тяжких испытаний в его жизни. Так ему казалось, пока она вдруг не откинула покрывало.

– Иди сюда, сержант. Ты тоже нуждаешься в отдыхе.

Его тело моментально превратилось в камень, и он сжал спинку шезлонга, пока не побелели костяшки пальцев.

– Мне и здесь хорошо. – В этот момент ему почудилось, что шезлонг усыпан битым стеклом. – Если я лягу в эту постель, – процедил Саймон, – нам будет не до сна.

Ее веки опустились.

– Значит, мы не будем спать.

Боже, какое искушение! Какое ужасное искушение!

– Нет, – бросил он.

– Но я…

– Только не спорь со мной, черт побери! Хотя бы один из нас должен принять верное решение!

Она ответила вызывающим взглядом. «Сейчас спрыгнет с кровати и потащит меня в постель», – промелькнуло у Саймона. И он почти желал этого. Но она молча отвернулась.

– Я пытаюсь быть благоразумным, – мягко сказал он. – Я хочу тебя, но мы… просто не можем.

Длительное молчание.

– Ты прав, – сказала она наконец, но не обернулась. – И мне очень неприятно это сознавать.

– Мне тоже.

А затем воцарилось молчание. Через несколько минут дыхание Элис стало глубоким и ровным.

Саймон с облегчением выдохнул. Лучше, когда она спит. Он никогда не пытался взять спящую женщину – подобное для негодяев и гнусных соблазнителей. И если он действительно собирается заняться любовью с Элис, то она должна бодрствовать и жаждать его прикосновений.

«Нужно последовать собственному совету и отдохнуть», – подумал Саймон. Увы, это было невозможно, пока отвердевшая плоть распирала его брюки. Значит… Тогда придется действовать.

Он бесшумно поднялся и проскользнул в ванную. И едва не рассмеялся над собой, расстегивая ширинку. Когда же он скрывался в ванной с подобными целями?.. Годы и годы назад. Сейчас именно это было необходимо.

Он едва не застонал, взяв в руку свое достоинство. После приезда на «Уилл-Просперити» у него просто не было возможности избавиться от напряжения, и оно накапливались в нем – день за днем. Виновницей же была Элис. Но теперь она спала в комнате, а он не мог забыть, как представлял ее обнаженной в подземном озере. О боже! Должно быть, обнаженная она неотразима! Соски у нее темные или светлые? Одно ясно: завитки между ног – темные и шелковистые.

Его рука замерла, когда дверь со скрипом приоткрылась.

В зеркале ванной его глаза встретились с глазами Элис. Она сжимала дверную ручку одной рукой, а другую прижимала к животу. И она смотрела на его руку, все еще сжимавшую вздыбленную плоть, мгновенно запульсировавшую под ее взглядом.

– Не надо, – сказала она, когда он попытался разжать пальцы.

Черт бы ее побрал! Естество отвердело еще больше!

– Убирайся отсюда! – прорычал Саймон.

Но она вошла в ванную и проговорила:

– Для всех мы муж и жена. Но стоит нам показаться на этом обеде – они сразу поймут, что мы никогда друг друга не касались. Мы будем выглядеть не слишком убедительно.

Он выругался и проворчал:

– Тогда сядь на край ванны и смотри.

– Нет. – Она подошла к нему вплотную, и ее грудь коснулась его руки, приятно уколо́в твердым соском. – Я позабочусь о тебе, Саймон.

Он закрыл глаза, молясь, чтобы не излиться прямо здесь и сейчас.

– Ты уже делала это раньше, – проскрежетал он.

– Просто неуклюжая возня в пещере. Ничего похожего на то, что должно быть. Покажи, что делать.

Содрогаясь, Саймон выпустил свою возбужденную плоть. Потом взял Элис за руку и показал. И в тот же миг оба застонали.

– О господи! – выдохнула она. – Я не знала… Такие ощущения…

– Да, твердый. – Это было единственное слово, которое пришло на ум. И он знал, что еще никогда не был таким твердым, как сейчас.

– И мягкий – тоже. И еще – горячий. – Она оторвала взгляд от своей руки и взглянула на него. – Я заставляю тебя чувствовать… Что ты сейчас чувствуешь?

– Абсолютно все.

Она снова опустила взгляд на свою руку.

– Что делать дальше?

Он судорожно сглотнул.

– Погладь. И двигай вверх-вниз. Не ослабляй хватку. И не бойся быть грубой.

– Но я сделаю тебе больно…

– Не сделаешь.

Ее рука начала двигаться. Сначала нерешительно, потом – с большей силой. Впервые в жизни Саймон ощущал нечто по-настоящему восхитительное. Потому что это была ОНА. Женщина, которую он так долго хотел. И она была великолепна. Во всем.

Он закрыл глаза, так как знал: если глянет вниз, если увидит ее руку, сжимавшую его плоть, – все будет кончено через несколько секунд.

– Саймон, так? – спросила она неожиданно.

– Да-да, именно так! – прохрипел он в ответ.

– О, Саймон! – выдохнула она со стоном. Ее груди подрагивали, и она намеренно потерлась ими о его плечо. – Так хорошо… хоть это не полагается.

– Боже, Элис, я…

Он вздрогнул и громко застонал, совершенно обессилев. Белая струя вырвалась из его плоти, и он едва успел схватить полотенце, висевшее на вешалке. Элис же, чуть помедлив, осторожно разжала пальцы. Оба молчали, с трудом переводя дыхание. Когда же Саймон наконец открыл глаза, то увидел как зачарованно она смотрит на свою руку. Схватив губку, он вытер сначала ее, потом себя. И оба молча уставились друг на друга.

Щеки Элис пошли пятнами румянца, и она, тяжело дыша, пробормотала:

– Это было… – Она умолкла и покачала головой – не могла найти нужные слова.

Но Саймон прекрасно ее понял. И понял, что нет слов для того, чтобы описать произошедшее.

– Я могу заставить тебя почувствовать больше, – прохрипел он. – Гораздо больше. Мы вытерпим этот проклятый ужин, а потом… Остаток ночи будет нашим.

Она тихонько вздохнула.

– Но я не смогу… сосредоточиться на ужине, зная все это.

– Тогда не сосредоточивайся. Отдыхай сейчас.

Саймон подвел Элис к кровати, затем свалился на шезлонг – усталость одолевала его.

Устроившись в постели, Элис пробормотала:

– Саймон… спасибо.

Он едва не задохнулся от смеха: она благодарит его?.. Какой абсурд. И как чудесно.

Через несколько минут глаза Элис закрылись и она заснула.

А вот Саймон, несмотря на усталость, не мог заснуть. Слишком был взбудоражен. И сердце бешено колотилось.

Вытянувшись на неудобном шезлонге, он попытался представить владельцев и управляющих рудником, обнаруживших, что их провели и что они остались ни с чем. Конечно, они будут рвать и метать, но ничто не убережет их от разорения. А Элис будет с увлечением слизывать свежее масло с пальцев.

Саймон заснул с улыбкой на губах.


Несколько часов спустя – уже в черном фраке и белоснежной сорочке – он ждал «жену» в вестибюле отеля. Обмениваясь любезными кивками с другими постояльцами, Саймон нервно барабанил кончиками пальцев по полям своего цилиндра и старался хотя бы не притопывать ногой. Нетерпение, возбуждение и тревога одолевали его. Ведь наступал самый ответственный момент, и Элис… Только бы не подвела!

Но пока что она находилась в их номере, и одна из горничных помогала ей одеться и закончить туалет.

Саймон прошелся по вестибюлю и, одернув крахмальные манжеты, посмотрелся в ближайшее зеркало. Поправил белый галстук и оглядел манишку. Все было в полном порядке. Никто из его знакомых не знал, что он ни разу не воспользовался услугами камердинера с тех пор, как ушел в армию. Потому что там, в армии… Ох, он столько раз рисковал жизнью, что чья-то помощь, когда приходится раздеваться или одеваться, казалась абсурдом.

Прохаживаясь по вестибюлю, Саймон краем глаза уловил движение на лестнице. Обернулся – и ноги сами понесли его к лестнице. А потом он замер, с раскрытым ртом глядя на Элис, медленно спускавшуюся вниз. За ней шла горничная, но он ее не видел, потому что видел только Элис. На ней было вечернее платье из серебристого атласа – с воланами, с низким вырезом и крошечными рукавчиками. Светлое кружево с серебряной каймой шло по лифу и заканчивалось треугольником у талии. Юбка же была искусно драпирована в подражание греческим статуям, и с каждым шагом платье переливалось перламутром – словно умоляло до него дотронуться.

Ткань только подчеркивала сливочную белизну кожи – шею, верхнюю часть груди и тонкие полоски кожи между рукавчиками и длинными перчатками из лайки цвета слоновой кости. Слава богу, на ней был палантин из темно-серого бархата, закрывавший почти все декольте. Но Саймон заранее содрогался при мысли о том, что когда Элис снимет палантин, то он впервые увидит верхушки ее грудей и ему станет чертовски трудно играть свою роль в доме Харролда.

Он заметил гагатовое ожерелье, поблескивавшее у нее на шее, и увидел такие же сережки, так и искушавшие мужчину сжать зубами розовую мочку. При мысли о том, что Элис, в сущности, останется в одном ожерелье, вся кровь прилила к его паху.

Ее волосы были забраны наверх и уложены в сложную прическу. Темные завитки удерживались на месте цветами из серебристого шелка и гагатовыми гребнями. У горничной отеля, несомненно, был талант.

И это так не походило на повседневную одежду Элис; даже ее модный дорожный ансамбль бледнел в сравнении с изысканной элегантностью этого платья.

Но все это не играло роли, главным оказалось выражение ее лица. Он ожидал застенчивости и неуверенности – например, некоторые женщины в подобной ситуации нервно одергивали бы платье или же скромно опускали глаза, то и дело краснея, но только не Элис. Ее подбородок был высоко поднят, глаза ярко блестели, а румянец на щеках вовсе не являлся следствием робости или краской румян.

Нет, она была воплощением сияющей уверенности. Элис выглядела великолепно – и знала это. Мужчины в вестибюле замедляли шаг, чтобы оглянуться на нее. А она воспринимала их взгляды как королева, то есть как должное.

Причем в ее осанке и манере держаться не было ни тени искусственности; казалось, что она вела себя вполне естественно – как будто всегда выглядела именно так.