– М-м-м… – пробурчал Платон, улыбаясь. – Это точно… Чем больше Катька, тем больше хочется в телевизор… А уж если Плюшкина, так и вдвойне…

– Опять злобствуете, да? – сурово спросил дед.

– Нет, на сей раз не злобствуем, – грустно ответил Платон, – на сей раз все именно так и получилось – грустно и печально.

– А что, Леонка не может себе нормальную девку найти? Ну, или хотя бы эта… Зачем ей Камеей-то обзываться? Так и называлась бы – Катя Плюшкина! Хорошее имя, хорошая фамилия! И пела бы себе на здоровье, кому мешает? А то придумала – Камея…

– Да ты что, дед! – возмущенно поднял брови Антон. – Окстись! Да разве Катя Плюшкина у нас может быть певицей? Да пусть она хоть сто раз лучше поет, чем Монсеррат Кабалье и Мария Каллас, вместе взятые…

– А куда, куда эта Камея делась-то? Почему Леонку бросила? К другому, что ль, ушла?

– Она в Америку с продюсером сбежала, дед.

– Да уж, напасть… – вздохнул дед Иван и добавил грустно: – И чего они эту Америку так любят, а? Летят, как мухи на мед… И мать ваша тоже…

Он вдруг замолчал, будто спохватился, что сказал лишнего. Не принято меж ними было вспоминать мать с обидой или, не дай бог, худым словом. Хоть и обиняком, но сейчас нехорошо сказал… Будто поставил ее в один ряд с этой Катькой-Камеей.

Хорошо, что вернулся Лео, разрядив своим присутствием неловкую паузу. Тем более и вопрос задал такой, разрядке соответствующий:

– Что, про меня сплетничали, наверное? Да, дед?

– Почему сплетничали? Просто сказали как есть… – немного растерянно проговорил дед, пробежав глазами по лицам Антона и Платона. – Ты лучше скажи, Леонка, чего тебе от Машутки надо? Грусть-тоску перешибить хочешь, да? А вдруг она всерьез тебя воспримет да влюбится? Разве это честно по отношению к доброй хорошей девушке?

– Ой, дед… – поморщился Лео. – Давай я сам как-нибудь с добрыми и хорошими девушками разберусь, ладно?

– М-м-м… Девушки бывают разные… – тихо пропел Антон, глядя на Лео. – Черные, белые, красные… Наша-то какая, а, Лео? Черная, наверное. По сезону. Загорелая то есть. А зимой белая будет.

– Эх, вы… – досадливо повел рукой дед. – Заматерели вроде, а ума не набрались, все на смех сводите. А я с вами серьезно разговариваю, неслухи. Тебе-то, Антоха, уж стыдно по возрасту все к смеху сводить, ты ж старший! Значит, умнее должен быть, серьезнее!

– Ага, как в сказке про трех братьев! – живо подхватил Антон. – Первый умный был детина, средний сын и так, и сяк, третий вовсе был дурак! Первый, который умный, это я! Второй, стало быть, который так и сяк – это Платон. А третий… Кстати, дед! Давно у тебя хочу спросить! Почему мама его таким странным именем назвала –  Леон?

– Так она хотела, чтоб складно было. Говорила, если назвать складно, то и жить будут так же дружно и складно. Вот и вышло – Антон, Платон и Леон… А как еще было назвать? Не Агафон же! Нет, не хотела Танька Агафона. Думала, думала, и ничего лучше, кроме Леона, не придумала.

– Понятно… – тихо пробурчал Антон, – хотя этому обормоту имя Агафон больше бы подошло… Может, не рванул бы в богему, а дело бы себе выбрал в соответствии с именем. Ну какая из него богема, дед? Ну ты посмотри на него, посмотри!

– Антоха, ты точно сегодня допросишься, по уху схлопочешь! – рассердился вдруг дед, глянув на спокойного и улыбчивого Леона.

Хотел еще что-то сказать, но из дома вышла Маша, принялась развешивать на веревке остатки белья. На сей раз она была в шортах, которые мало чем отличались от линялых купальных трусиков, и в клетчатой рубашке, завязанной в узел под грудью.

Покончив с бельем, Маша весело глянула на всю компанию. И также весело предложила:

– Давайте, я ужин приготовлю? Салатик нарежу, картошки пожарю… Дядя Ваня, где у вас картошка? Вы только скажите где, я сама найду…

– Шла бы ты лучше домой, Машутка… – помолчав, тихо предложил дед Иван. – Не ровен час, Маргарита сюда заявится, веревкой тебя отхлещет. И нам тоже перепадет… Скажет, совратили девку, отвадили от родного дома… Уж пятый день пошел, как ты днюешь и ночуешь тут!

– Ну что ты … – также тихо прокомментировал деда Антон, – если кому и перепадет, так этому счастливчику… – кивнул он в сторону Лео, – а нам перепадать не за что, не виноватые мы…

Дед, не расслышав его насмешливой интонации, тут же горячо возразил:

– Это ты Маргариту не знаешь, Антоха! Она баба норовистая! Если ее понесет, разбираться не будет, кто прав, кто виноват! Я думал, она еще раньше прибежит…

– Не прибежит, дядь Вань, – грустно покачала головой Маша, – не бойтесь. Зачем она сюда побежит? Ей чем дольше меня в доме нет, тем лучше.

– Ну, скажешь тоже…

– Правда, правда! А зачем я ей, сами подумайте! Только глаза мозолю…

– Ну, не надо уж так, Машутка, чего ты! Оно понятно, что мачеха, и все же… Я слышал, бабы говорили, вроде поладили вы…

– А чего мне с ней, драться? – сердито дернула загорелым плечиком Маша. – Живут они с отцом, и пусть живут, а ко мне пусть не лезут. Я ведь к ним не лезу, правда? Я бы с любой другой мачехой поладила, мне все равно… Если от этого зла не убежишь, надо научиться с ним уживаться, только и всего. Так я картошки пожарю на ужин, дядь Вань?

– Ладно… Делай что хочешь, – дед Иван безнадежно махнул рукой. – Картошка там, в чулане, в плетеной корзине под рогожкой, сама увидишь.

Маша кивнула, деловито направилась в дом, придерживая у бедра пустой таз.

– Хозяюшка! – тихо проговорил ей в спину Платон. – Хорошая какая девочка, и рубашечки простирнула, и ужин приготовит… Не жизнь, а сплошной санаторий! Сервис ненавязчивый, можно сказать, благотворительный… Особенно для нас с Антохой. Правда, Антоха?

– Правда, правда, – быстро согласился Антон. – Повезло нам с тобой, Платоша. Крупно повезло.

Лео сидел молча, никак не реагируя на явно насмешливую тональность сказанного, улыбался вполне благодушно. Казалось, он их вовсе не слышал, думал о чем-то своем.

– И правда, Леонка… Нехорошо как-то получается… – вставил свое слово дед. – Не морочил бы ты голову девчонке, а? Пусть бы домой шла… Ну сам подумай, что дальше-то будет?

– А что будет дальше, дед? – озадаченно спросил Лео, чуть приподняв брови.

– А сам не понимаешь, да? Побалуешься с ней, уедешь, а она тут будет тосковать… И без того у девки жизнь не очень веселая, с мачехой-то! Тем более совсем недавно мать схоронила! Отец ее, Павлуша Майдалин, как жену похоронил, и месяца бобылем не проходил. Маргаритка его вмиг окрутила! Шустрая баба, эта Маргаритка, не баба, а крутой кипяток! Уж не знаю, каково Машутке с ней…

– Погоди, погоди, дед… – нетерпеливо перебил его Платон. – Выходит, фамилия у нашей Маши тоже Майдалина?

– Ну да… – пожал плечами дед. – А какая еще должна быть фамилия?

– Хм… Очень забавно, очень. Выходит, она Мария Майдалина?

– Ну да… И что в этом забавного, не пойму?

– Ну как же, дед… Ты только послушай… Мария Майдалина! Звучит-то как! Почти Мария Магдалина!

– Да, действительно… – подхватил Антон. – Теперь ты понял, Платоша, с кем мы дело имеем? Теперь понятно, почему она в первую же ночь в койку к Лео прыгнула! А выпрыгнув, начала смиренно рубашки стирать и стряпать хлеб насущный… Не только для Лео – для всех…

– Язык-то не отсохнет богохульствовать? – сердито проворчал дед, глядя исподлобья на внука. – И откуда в тебе столько яду скопилось, Антоха? Точно ведь раньше таким не был… Это все Танькины американские деньги, будь они неладны… Они вас испортили…

– Да мы ж не богохульствуем, дед, что ты! – приложив ладони к груди, начал насмешливо оправдываться Антон. – Наоборот, мы счастью брата радуемся!

– Знаю я, как вы радуетесь… Побалуетесь, посмеетесь и уедете! А влюбленная девка тут останется! Хоть бы совесть поимели, поганцы!

– Да мы-то почему поганцы? Она ж Лео предметом для своей любви выбрала, ему и отвечать! – парировал Антон, разведя руки в стороны.

– Ну да, ответит он… – грустно вздохнул дед. – Ты сам знаешь, какой с него спрос… Вишь, сидит, улыбается! Будто не про него речь! Ой, боюсь я, боюсь… А вдруг Машутка и в самом деле в него влюбиться успеет? Да чего говорить, уж успела поди… Если на все решилась… Она ведь не такая, чтобы с первым встречным в койку прыгать, я ее знаю! Она честная девушка! Душевная, умная, с переживанием!

– Ничего, дед, не отчаивайся, – попытался успокоить деда Антон. – Тоже нашел о чем горевать! Как влюбится, так и разлюбит, подумаешь. У нынешних девушек это все просто происходит, они сами знают, какую кнопку в себе нажать. Когда надо – полюбят, когда надо – разлюбят. Не переживай…

Лео вдруг рассмеялся тихо, будто только очнулся и успел прислушаться к разговору. Все глянули на него удивленно, и Лео снова рассмеялся, потом спросил весело:

– Значит, вы все за меня решили, да? Что ж, спасибо, братцы… Все варианты предусмотрели и деда успокоили… А о том не подумали, к примеру, что, может, я Машеньку с собой заберу? А? Как вам такой вариант? Может, мне как раз не хватает такой вот любви…

– Это какой же, интересно? – почти зло спросил Платон, и Антон глянул на него удивленно.

– А такой… – пожал плечами Лео. – Такой, над которой вы потешаетесь, сами того не понимая, что это всего лишь зависть скрипит на ваших зубах, как песок.

– Ой, давай без аллегорий, ладно? – весело рассмеялся Антон. – Уж поверь, на меня твои аллегории не действуют, я ж не девушка Маша родом из Камышей, слюни пускать не стану.

– А ты уже их пускаешь, злые и тягучие… Потому что завистливые. Завидовать надо молча, братец.

Антон хотел возразить, но его перебил Платон, проговорил насмешливо, но с нотками веселого вызова:

– Лео, не перегни палку, а? Ты же знаешь, как Антоха вполоборота заводится. И впрямь, будь аккуратнее в аллегориях. Или ты считаешь, что я тоже завидую?

– И ты завидуешь. Разве не так?

– Да брось… Чему я завидую? Что девушка Маша в тебя влюбилась, а не в меня?