Маша взяла его за руку и снова ужаснулась – ладонь была ледяная и твердая, как у покойника. Пока ехали до города, она изо всех сил сжимала его ладонь, чувствуя, как перетекает ее тепло в обезумевшего от горя Антона…

Когда надо было выходить, он вдруг повернул голову и произнес уже намного спокойнее:

– Спасибо, Маш. Мне рядом с тобой легче, правда. И тогда тоже… Когда я тебе из Праги звонил… Сразу стало легче. Ты держи меня за руку все время, ладно? Не отпускай…

И, помолчав, добавил в тихом недоумении:

– Надо же… Жил и не знал, что я такой слабый на самом деле… Как дед Иван говорил – недотык…

И потом, где бы они ни находились, он все время искал ее руку. Маша и сама себя чувствовала почти бескровной, но впереди еще были похороны, и надо было как-то держаться. Чтобы отдать тепло, надо уметь аккумулировать его в себе, хотя бы подсознательно. Хотя бы силой воли. Или божьим даром… А как еще?

Татьяна успела прилететь на отпевание и похороны и, казалось, по праву должна была занять свое законное место рядом с сыном. Она же мать, в конце концов.

Но не тут-то было. Антон все равно выискивал Машу глазами, и она двигалась на его горестный зов, как сомнамбула. Вставала рядом, касалась его руки, и Антон успокаивался, если можно так сказать о человеке, который переживает горе. Его ведь тоже можно переживать по-разному. Можно сгореть в нем полностью, а можно зацепиться за эту каплю спокойствия, как утопающий цепляется за соломинку.

Поминки устроили в городской квартире Антона. Вика с Платоном посидели немного и быстро ушли, сославшись на плохое Викино самочувствие. Она и впрямь выглядела измученной, все время выбегала из-за стола в ванную. Платон, пока ее не было, сидел, опустив глаза в стол, прислушивался болезненно к звукам, доносящимся из ванной. Понятное дело, переживал. Как любящий муж и потенциальный отец. На Машу не взглянул ни разу, будто ее совсем не было.

Последние поминающие собрались уходить, и Антон вызвался проводить их до машины.

– Иди, сынок, иди… Подыши немного воздухом, – согласилась Татьяна и многозначительно взглянула на Машу – вот теперь-то, мол, мы и поговорим…

– Ну что? Видела, как Платон со своей Викой носится? – спросила грустно, когда за Антоном и гостями захлопнулась дверь.

– Видела… – тихо подтвердила Маша, пожав плечами.

– Научилась чему-нибудь наконец? Больше не захочешь принести себя в жертву?

– Я вовсе не жертва, Татьяна. По крайней мере, я таковой себя не чувствую.

– Да мало ли, что ты чувствуешь или не чувствуешь, я не о чувствах твоих сейчас говорю!

– А о чем?

– А о том, что нельзя так поступать, девочка. Надо уважать себя, понимаешь?

– Но это не жертва, это… Это другое что-то. И это помимо меня происходит, будто само собой так получается. Не знаю, как объяснить…

– Да, ладно, я ж понимаю, что ты. Только, знаешь… Хорошо понимать по большому счету, в общем и целом, а когда оно вот, рядом, на твоих глазах происходит… Да, действительно, много на свете женщин, жертвенных по природе. И ты из таких, видимо. Не буду тебя судить. Кто я такая, чтобы судить? Просто мне жалко тебя, и все.

– Не надо меня жалеть, – произнесла Маша, – я и впрямь не чувствую себя жертвой. Жертва же всегда обижена и слаба, а я никого не обвиняю. И я сильная. Я чувствую, какая я сильная. И в то же время сама себя до конца не понимаю, вы правы…

– А человек редко сам себя понимает. Иногда до конца жизни не понимает, только вдруг ощущает в одночасье, что не своей природой живет. А ты… Ты больше о себе понимаешь, чем некоторые…

Татьяна не успела договорить – в прихожей хлопнула дверь, вернулся Антон. Зашел в гостиную, пробежал взглядом по их лицам.

– Я вам помешал, да? У вас был какой-то важный разговор? – спросил он нервно.

– Нет, сынок, что ты… – тут же торопливо заговорила Татьяна. – Нам и говорить-то, собственно, не о чем. А вот с тобой мне надо поговорить. Маша сейчас уйдет, и мы поговорим.

– Она никуда не уйдет, мама. Я не хочу, чтобы она уходила.

Татьяна застыла, словно ей в лицо бросили оскорбление, и Антон глянул на Машу, попросил тихо:

– Не уходи, пожалуйста, хорошо? Прошу тебя. Я умру, если ты уйдешь. Ты же знаешь…

– Сынок, но как же так? Я летела сюда, чтобы поддержать тебя как-то… Я думала, что поживу у тебя…

– Мам, да ты живи конечно. Сколько тебе надо, столько и живи.

– Мне?! Мне надо? А тебе разве не надо?

– Мам… Я повторяю тебе – живи сколько надо. А со своими проблемами я сам разберусь, хорошо?

– С проблемами? Ты называешь все это проблемой, сынок? Всего лишь проблемой?

Татьяна снова застыла, глядя, как Антон встает с дивана и пытается удержать за руку Машу, собравшуюся уходить. Как сильно держит ее за предплечье, как усаживает рядом с собой на диван… Потом усмехнулась и спросила с вызовом, глядя на Машу:

– И ты с ним останешься, да? Тебе не кажется, что это уже перебор, девочка? Тебе не хватило Платона, да? Неужели ты ничему не научилась?

Маша снова сделала попытку подняться, но Антон удержал ее около себя. Руки его снова дрожали, на лбу появилась холодная испарина.

– Ему же плохо, Татьяна. Как же я могу… – только и смогла произнести Маша, чуть не плача.

– А я не мать, да? Я не вижу, что моему сыну плохо, да? Я для своего сына ничего сделать не могу? Так, по-твоему? Или ты думаешь, я никуда не годная мать?

– Мам… Она останется. Я хочу, чтобы она осталась. Мы сами разберемся, ладно? – снова тихо повторил Антон.

– Маша, детка… – взмолилась Татьяна, с отчаянием глядя на Машу. – Опомнись, прошу тебя! Это же безумие, то, что сейчас происходит. Неужели ты сама этого не понимаешь? Или я одна схожу с ума от этого дежавю?

Маша ничего не ответила. Антон тоже молчал, глядел в сторону, будто ждал, что материнская истерика иссякнет сама собой. Татьяна всплеснула руками, потом поднесла их к лицу, будто собиралась заплакать. Но не заплакала, а только произнесла медленно, будто говорила сама с собой:

– Что ж, сынок, тебе виднее… Да и что я могу по сути? Разве я могу это безумие запретить? Видимо, сама виновата, если вы такими выросли. Бедные, бедные мои мальчики, простите меня… И закажи мне билет на первый же рейс, Антон, я не буду на все это смотреть. Увольте меня, ради бога!

* * *

Антон долго и тяжело переживал смерть жены. Все время говорил только о ней, вспоминал прожитые рядом с Ольгой годы, начиная с детства, когда их усадили за одну парту. И это было бы нормально, наверное, если бы не одно обстоятельство… Говорить про Ольгу он мог только с Машей. Вообще про что-то говорить, не касающееся дел на его фирме, мог только с ней. И все время искал ее руку, как перепуганный ребенок неосознанно ищет руку матери, чтобы вцепиться в нее и обрести покой, хотя бы недолгий. Если б можно было, он бы и на фирме, проводя очередное совещание, сжимал холодными пальцами Машину руку. Она даже пыталась осторожно пошутить на этот счет, но Антон ее шутливой тональности не принял, поморщился с горечью:

– Машенька, ты прости меня, но что делать, если я никак не могу выйти из этого состояния… Если тебя не будет рядом, я умру. Я совершенно точно это знаю – мое сердце остановится. Только твое присутствие ему какой-то импульс дает, только твоя доброта, твоя искренность… Это как электроприбор из розетки выдернуть. Да, люди думают, что я сильный, а я слаб. Ужасно слаб. И я очень боюсь обнаружить эту свою слабость, понимаешь?

– Ты все преувеличиваешь, Антон. Ты очень сильный. Зачем на себя наговариваешь? Пройдет время, ты окрепнешь. И полюбишь кого-нибудь так же сильно, как Ольгу.

– Машенька, милая, не говори глупостей. Никого я не полюблю. Не смогу никого полюбить. Не бросай меня, пожалуйста, Машенька.

– Но я не могу так, пойми…

– Чего ты не можешь?

– Не могу так долго жить в твоем доме, Антон. Твоя мама права – это похоже на наше с тобой обоюдное сумасшествие. Ну сам подумай, кто я тебе? Даже не родственница! Всего лишь бывшая невеста твоего брата! А если уж быть совсем честной и не щадить себя, то получается, что бывшая невеста обоих твоих братьев. Ужасно звучит, правда?

– Да мне все равно, Машенька, как ты этого не понимаешь? Пусть хоть десять раз невеста, пусть двадцать раз бывшая… Какая разница? А если тебя так пугает неопределенность, если тебе статус важен… Что ж, выходи за меня замуж тогда.

– Хм… – усмехнулась Маша. – Тогда. Как ты забавно сказал – тогда.

– Ну, не придирайся к словам, милая… Давай, я сделаю все красиво, если тебе это нужно. Куплю цветы, куплю кольцо, встану на одно колено… Я все сделаю, как ты хочешь, только бы ты рядом была. Потому что я точно знаю, что умру без тебя, Машенька.

– Антон… Прекрати повторять все время – умру, умру… Ты не умрешь, ты будешь жить долго и счастливо.

– Нет, нет! – капризно повторял Антон. – Ты не понимаешь…

– Да все я прекрасно понимаю! И еще раз тебе говорю – пусть время пройдет, и ты научишься жить сам, без аккумулятора…

– А я не хочу! Я хочу жить с тобой! Засыпать с тобой, просыпаться с тобой! И всегда чувствовать твое тепло рядом! Чтобы мы вместе садились завтракать, чтобы ты провожала меня на работу… Нет, не так! Чтобы мы вместе ехали на фирму, чтобы ты была моим партнером, другом, советчиком… Я всему тебя научу, Машенька, не надо бояться!

– О, как ты далеко зашел… – снова усмехнулась Маша. – И уже все за меня решаешь.

– Извини, я не хотел тебя обидеть. И я вполне ответственно тебе предлагаю быть моим партнером по бизнесу. Я знаю, у тебя получится, ты очень умная!

– Я не умная, Антон. И я не боюсь. И вообще, дело в другом… Я никогда не смогу стать для тебя еще одной Ольгой, как ты не понимаешь? Не надо пытаться меня переделать, Антон! Ольга – это Ольга, а я – это я…

– Ну хорошо… Может, ты и права, Машенька. Ты не будешь моим партнером, ты будешь просто женой. Любимой женой. Хранительницей очага. Ты родишь мне ребенка… Нет, двоих детей, мальчика и девочку… А лучше троих…