Татьяна замолчала, и Маша тоже молчала, понимая, как трудно женщине справиться с нахлынувшими переживаниями. Ей и самой было трудно продолжать разговор, который никоим образом не мог привести их к взаимопониманию, и потому произнесла, как могла, твердо:

– Пусть будет все так, как будет, Татьяна. Как сложилось. И передайте, пожалуйста, Лео, что я очень рада за него. Искренне рада. Он знает, что это так…

– Хорошо, девочка, я передам. Как бы то ни было, спасибо тебе. До встречи.

– До встречи, Татьяна.

Маша нажала на кнопку отбоя и долго еще сидела не шевелясь, будто ждала чего-то. Потом встала, пошла на кухню, открыла холодильник и так же долго глядела в его холодное нутро, и никак не могла вспомнить, чего ей нужно… Ах да, надо овощи достать и мясо, пора ужин готовить, скоро Платон придет. Голодный, веселый… Порой кажется, что слишком веселый. Показательно веселый. Будто хочет ее лишний раз убедить, что «все будет хорошо, Машенька».

Ну что же – пусть он будет веселый. Хоть и показательно. Веселый – не мертвый, правда? И слабый – тоже не мертвый. Если не брать в расчет ту самую слабость, когда всего несколько движений пальцев могут стать роковыми и смертельно большая порция выпитой но-шпы рвет сосуды в клочья…

Да, пусть время идет как идет. Как сложилось.

Оно и шло, куда ж денется. День за днем. Неделя за неделей. В один из таких дней она услышала, как в прихожей тихо открылась дверь. Обрадовалась – Платон! Решил сегодня раньше прийти! Выскочила навстречу… И остановилась как вкопанная.

В прихожей стояла Вика, и было заметно, как она тоже неприятно удивлена.

– Ты? А что ты здесь делаешь? – первая пришла в себя Вика, сбрасывая с ног туфли. – Ты ж в Америке должна быть… Или я что-то не догоняю? Объясни, милая, будь добра!

Маша вдохнула в себя больше воздуху, собираясь с духом. Знала уже, как необходимо это присутствие духа для разговора с Викой и как надо нажать в себе необходимые кнопки, чтобы встретить ее атаку. А еще лучше будет, если собрать свой мягкий пугливый характер в кулак и упредить эту атаку нападением.

– А что тут надо объяснять, милая? – театрально вздернула вверх подбородок Маша. – Ты ж сама знаешь, как говорят – свято место пустым не бывает! Тебе Платон не нужен, ты его бросила, ведь так? А мне нужен, и вот я здесь! Что еще нужно объяснять?

– Во идиотка… – распахнув глаза, искренне всплеснула Вика руками. – Это что же, вместо Америки… Ты здесь? Ты променяла своего Лео на Платона? Во дура так дура…

– Да называй как хочешь! А только мне и здесь хорошо! – войдя в раж атаки, надменно произнесла Маша, и Вика глянула на нее со смесью уважения и презрения. Было видно, что она растерялась немного – не ожидала, что Маша так поведет себя.

Впрочем, растерянность ее быстро сошла на нет. Проходя мимо Маши в гостиную, бросила через плечо небрежно:

– Да ладно тебе, уймись, глупенькая… Я не знаю, что ты там сама о себе вообразила, но запомни одно, пожалуйста, – Платон любит меня, и только меня. Он всегда будет любить меня одну, поняла? Я – его пожизненный крест. А ты… Ты и впрямь глупая девочка, только и всего. Но зато прыткая какая, а? Платона она себе выбрала, надо же… Интересно, чем тебе Лео не угодил?

– Да ты… Ты хоть знаешь, что Платон хотел из-за тебя умереть? – совсем забыла про вовремя «нажатые кнопки» Маша. – А если бы он и впрямь погиб, как бы ты… Как бы ты жить с этим стала, Вика?

– Ну… По крайней мере, это было бы очень красиво с его стороны – умереть от любви к женщине, – насмешливо проговорила Вика, плюхаясь на диван и красиво складывая ногу на ногу.

– Не понимаю… Не понимаю, как ты можешь так… – прошептала Маша, теряя последний запал вынужденной агрессии. – Какое же ты все-таки чудовище, Вика…

– Чудовище, говоришь? Ну да, может, и так… А только запомни раз и навсегда – чудовищ и любят, милая! А дурочек просто используют! Мотай на ус, пока я вообще с тобой разговариваю, и делай выводы! А вообще, я не для того сюда пришла, чтобы с тобой жизненный ликбез проводить…

– А зачем ты пришла?

– Да затем, что свадьба у меня скоро! Замуж я выхожу за любимого человека! И для этого мне с Платоном развестись надо! Но я, когда уходила, не нашла свидетельство о браке… Оно тебе на глаза не попадалось, случаем? Ведь наверняка в его бумагах рылась?

– Нет, не попадалось. Я не роюсь в бумагах Платона.

– Да неужели? – насмешливо подняла брови Вика. – А почему?

– Потому что надобности нет. Потому что я его уважаю. И себя тоже уважаю, и оттого не страдаю болезненным любопытством.

– Ух ты, какая честная Маша! Хотя и впрямь… Я забыла – ты же почти святая. Как ее… Святая Магдалина, правильно? Надеюсь, твоя святость не уменьшится от того, что я немного пороюсь в бумагах Платона и поищу свидетельство о браке?

Не дожидаясь ответа Маши, Вика поднялась с дивана и быстрыми шагами прошла в кабинет Платона, прикрыв за собой дверь. Маша еще постояла в растерянности, соображая – то ли за ней пойти, то ли вообще скрыться на кухне… И выбрала последнее, потому что иссякли силы на Вику – ей ли тягаться с ее напористой наглостью?

Вскоре она услышала, как хлопнула дверь в прихожей. Ушла, стало быть. Вместе со свидетельством о браке. Ну и ладно… Теперь надо решить – рассказывать ли Платону об этом визите. Лучше не рассказывать, наверное. Чтобы память лишний раз не будоражить, наверняка в памяти боль осталась, еще так мало времени прошло…

Однако Платон и сам все понял. Вечером, поужинав и уйдя в свой кабинет, он тут же вернулся на кухню, где Маша мыла посуду, спросил с нервной дрожью в голосе:

– Маша, кто был в моем кабинете? Это Вика приходила, да?

– Да, она приходила… – тихо подтвердила Маша.

– Почему?! Почему ты ее вообще сюда впустила? Не надо было!

– Но она сама открыла дверь, у нее были ключи!

– Да я не про то, Маша! Зачем ты впустила ее в мой кабинет?! Как ты позволила ей рыться в моих бумагах, Маша?

– Платон, ты чего? Ты почему кричишь на меня, Платон? – Маша подняла на него испуганные глаза.

– Я разве кричу?

– Да, ты кричишь…

– Да, я кричу… – вдруг быстро согласился Платон, будто и сам удивился своему напряженно нервному состоянию. – Ты прости меня, Маш… Что-то я… Потерялся немного, да… Прости, моя хорошая…

Он шагнул к Маше, обнял, прижался губами к затылку. Маша почувствовала, как дрожат его руки. Хотела снять с рук резиновые перчатки, в которых мыла посуду, и развернуться к нему, но не успела – Платон шагнул назад и проговорил тихо:

– Прости… Так нелепо все вышло… Просто она опять важные бумаги унесла…

И ушел в спальню, растянулся на кровати, сложив руки на грудь. Маша домыла посуду, пришла к нему, легла рядом, проговорила виновато:

– Она сказала, что за свидетельством о браке пришла… Что без него не разведут…

– Да бог с ней, Маш, не бери в голову… Ты думаешь, я так уж сильно расстроился из-за этих бумаг? Да ничуть… И не будем больше об этом, ладно? Все, забыли… Ну, иди ко мне, моя хорошая… Машенька моя милая…

* * *

Платон быстро прошел мимо секретаря Дины, поздоровался, зашел в свой кабинет, на ходу снимая пальто. Сел за стол и поежился от холода – так и есть, забыл с вечера закрыть окно… Теперь в кабинете, как на улице, снегом пахнет. Хотя снега еще нет, но все идет к тому – начало ноября на дворе.

В дверь заглянула Дина, спросила деловито:

– Вам кофе варить?

– Да, Диночка, и покрепче. Кто-нибудь звонил с утра?

– Да. Ярослав Михайлович звонил.

– Кто?!

– Ярослав Михайлович Ливанов… Вы же знаете…

– Да, конечно. Извини. А что ему надо?

– Сказал, приедет через полчаса. Что разговор очень важный, чтобы вы не отказывались.

– А с чего он взял, что я буду отказываться?

– Ну, не знаю… – пожала плечами Дина.

По ее лицу, по движению плеч Платон понял: конечно, все знает, чего там. Да все в конторе давно знают, что Ливанов увел жену у шефа. Деликатничают просто, виду не подают. Как будто подарок ему делают. И не понимают, что вовсе не нужны ему никакие подарки. Справился и без подарков, слава богу. Давно справился, да!

– Пусть сразу заходит, когда приедет. Я жду. И кофе давай, Диночка! И погорячее! Чувствуешь, как в кабинете холодно? Это я окно вчера забыл закрыть…

Ярик вошел в кабинет боком, встал у двери, глядел исподлобья. Будто выжидал, не набросится ли на него хозяин кабинета с кулаками. Платон усмехнулся немного нервно, хотя старался выглядеть расслабленным и спокойным.

– Ну чего ты встал? – обратился он к Ярику. – Заходи, садись… Будешь чего? Чай, кофе, коньяк?

– Нет, я ничего не хочу. Я только поговорить, – начал Ярослав. – И вот еще… Это я тебе возвращаю, прости, что так вышло…

Он сел в кресло напротив стола, положил перед Платоном красную пластиковую папку.

– Что это? – не отрывая глаз от папки, спросил Платон.

– Здесь все документы, которые… Все подлинники… Ну, те самые… Ты сам понимаешь…

– Которые Вика у меня украла, что ли?

– Ну да.

– Понятно… А почему ты решил их вернуть? Совесть замучила?

– Можно сказать, и так, если тебе это признание доставит удовольствие.

– Туманно говоришь… Значит, все-таки не совесть? Еще что-то есть, да?

– Ты прав, есть еще одно обстоятельство… Можно сказать, оно идет бонусом к совести.

– Ух ты, как интересно! Бонусом к совести! Хорошо сказал! Да ты поэт, батюшка!

– Ладно, хватит ёрничать, Платон. У меня к тебе действительно серьезный разговор есть, – помолчав, тихо проговорил Ярик.

– Ну, давай, я слушаю… – пожал плечами Платон. И добавил нарочито вежливо: – А может, все-таки коньяку? Какой же серьезный разговор без выпивки, правда? Мы ж с тобой люди бывалые, знаем, что перед серьезным разговором надо мозги освободить от напряжения, хотя бы самую малость.

– Нет… – задумчиво покачал головой Ярик. – Мои мозги сейчас полностью освобождены от напряжения, я для себя уже все решил. И у меня нет никаких сомнений по поводу принятого решения.