Я еще целый час лежала, сосредоточенно глядя в потолок. Я себя этот тоскливый час непрерывно жалела, но обошлось без слез – внутри горело от жгучей обиды и все высохло. Потом вспомнила про Ричарда: что и ему, наверное, сейчас тоже невыносимо. Мне необходимо с ним поговорить, если я все равно вынуждена страдать.

У него вначале никто трубку не брал, я испугалась, что вообще не возьмут, но тут гудки прервались:

– Ричард! – радостно вскричала я.

– Миссис Киган, я получил вашу записку!

– Это не я ее написала! Это Фрэнк написал! Он меня на свой остров заманил, а сам написал, чтобы ты меня не искал! Он мне сказал, что я из-за гангстеров должна там оставаться, пока он с ними не разберется. Он это выдумал, чтобы развестись без помех и жениться на мне, а сам меня нисколько не любит! Я для него жалкое чучело!

– Кэтти, где ты?!

– Он не должен был жениться, если чучело не любит!

– Дорогая, откуда ты звонишь?!

– Ты приехать хочешь?

– Конечно, как можно скорее!

– Нет, не надо, он меня не отпустит, хоть и не любит. У него это дело принципа: один раз я от него с Сидом убежала, а теперь он не позволит. Я его знаю. Он пригрозил, что если я попытаюсь, для меня это плохо кончится, а тебя он свободно может убить, чистый зверь теперь, думает, я его законная добыча.

– Этот сукин сын плохо с тобой обращается?!

– Хуже некуда! Он меня совсем не любит! Но поправить уже ничего нельзя! Мне очень жаль, что так получилось. Прощай, Ричард! Передавай привет Аннабел. Я завтра ответ ей напишу. Спасибо, что трубку не бросил. Я тебе еще как-нибудь позвоню. Ты меня не разыскивай, а то мне здесь не с кем поговорить. Сейчас уже не так тяжело. Я, вот думаю, по парку пойду погуляю и спать буду. Назло ему спокойно засну и ни разу о нем не вспомню! Я тебе завтра позвоню в это же время, не вздумай засыпать, пока не позвоню! До свидания!

– До свидания, дорогая! Я люблю тебя!

Я вздохнула и положила трубку. Вот так всегда! Хорошие люди любят, несмотря на разные происки и превратности, а плохие… плохие спокойно дрыхнут, наверное.

Мимо его комнат я прошагала, не останавливаясь, гордой поступью, и долго гуляла по парку, пока тучи луну не закрыли, тогда вдруг всякая жуткая чертовщина замерещилась, которая гналась за мной по пятам до комнаты Ларри.

Во сне он был очень похож на своего отца. Я забралась в кресло, и сидела там, глядя на своего любимого голубчика, пока не заснула.

Если бы я не спала как убитая, я бы почувствовала, как Фрэнк взял меня на руки и понес в свою комнату, а так я лишь утром почувствовала, что мне жарко и хочется отодвинуться, а чьи-то руки не позволяют мне это сделать.

Но ничего спросить у Фрэнка не успела, нимало не медля, он приступил к выполнению своих супружеских обязанностей.

Когда я открыла глаза, после сморившего меня еще одного глубокого сна, мне показалось, что мне это приснилось. В комнате никого не было, одна я с разбитым сердцем.

Только я его неумело склеила, как вдруг заметила, что это не моя спальня. Сердце выскользнуло и опять разбилось. Выходило, что мне не приснилось, он меня по-прежнему не любит. Надо как можно скорее выбираться из этой ловушки.

Я благополучно перебралась в свою комнату и успела привести себя в порядок.

Когда вошел Фрэнк, я стояла у открытого окна и не знаю почему у меня это вырвалось. Возможно, из-за слишком невозмутимого выражения его лица.

– Я вчера Ричарду звонила, он меня еще любит!

Фрэнк остановился, словно наткнулся на преграду и лицо его будто закаменело.

– Я ему и сегодня позвоню!

– Вряд ли, – проговорил Фрэнк. Он подошел к телефону и выбросил его вмести с красной розой (она у него за спиной была) за окно.

Розу я подобрала и поставила в воду. За завтраком Фрэнка не было. Весь день мы провели без него – в подвале кладку расшатывали. Дело оказалось трудное, не одного дня, но чрезвычайно увлекательное. Каждый получил собственный замурованный участок и спешил раньше других обнародовать свои сенсационные находки. Не без труда мне удалось уговорить партнеров прерваться, чтобы прогуляться к озеру. День выдался жарким. По дороге мы порядком поджарились и, дойдя, с гиканьем побросались с обрыва в озеро и плескались там до самого обеда.

Глава 38. Под арестом

Фрэнк приехал поздно ночью. Мне уже надоело бестолково высовываться из окна. И, когда показались огни фар на подъездной дороге, я обрадовалась и спряталась за занавесками.

Выйдя из машины, Фрэнк долго стоял и курил, посматривая на мое открытое окно.

Я тоже на него смотрела и едва успела юркнуть в постель и притвориться спящей. Я так старалась, чтобы ресницы не дрожали, так добросовестно жмурилась, что забыла про плохо склеенное сердце, оно-то и выдало меня с головой своим грохотом. Потому что Фрэнк постоял, постоял рядом с моей кроватью и язвительно проговорил:

– Не осточертело притворяться?

– Я не притворяюсь. У меня оба глаза закрыты! Оставь меня, мне просыпаться неохота!

– По-моему, ты не ложилась. Меня караулила.

– Из-за луны увидел? Я думала, не будет видно, в следующий раз не заметишь, далеко отойду.

Продолжать добросовестно жмуриться уже не имело смысла. Я села и посмотрела на Фрэнка.

Шляпа у него была бесшабашно сдвинута на затылок, и остальной вид был такой же опасно довольный, особенно выделялись глаза в разбойничьем прищуре, мне они совсем не понравились.

– Чем ты занимался? – подозрительно спросила я.

Фрэнк пожал плечами.

– Не хочешь говорить?

– Готовил кое-что к встрече с твоим приятелем.

– Он не приедет, я ему не велела.

– Парень тебя не послушался.

– Фрэнк, я этого не хочу!

– Неужели? Об этом надо было подумать вчера, сейчас слишком поздно, машина запущена.

– Пожалуйста, останови ее! Я тебя очень прошу!

– Это не в моей власти, Твикхэм будет искать встречи с тобой и с неизбежностью нарвется на меня.

– Я не собираюсь с ним убегать! Честное слово!

– У тебя не будет для этого возможности.

– Я сама не хочу! Я буду жить с тобой до самой смерти! Я это твердо решила!

– К сожалению, ничего не могу обещать, все будет зависеть от благоразумия Твикхэма и моего терпения.

– А если я его отговорю запиской?

– Твикхэм не поверит.

– Тогда я с ним встречусь. У тебя Ларри с Денни останутся, я без них не сбегу.

– Ты, разумеется, не сбежишь, но станет ли Твикхэм с тобой считаться? Нет, это слишком опасно. Парень давно сшивается возле тебя, у него могут сдать нервы.

– Вот именно давно! Я его прекрасно знаю. Он глубоко порядочный человек.

– Я в этом не уверен, порядочных в любви, как и на войне, не бывает! Спокойной ночи, Рыжая!

Фрэнк нагнулся, чтобы небрежно поцеловать меня. Я спросила:

– Ты не останешься?

– Завтра трудный день, я должен выспаться. Не думай, что мне легко отказаться от твоего предложения. Выглядишь ты чертовски соблазнительно. Ты здорово помучила беднягу Твикхэма.

– А он благородный, не то что ты!

Завтра посмотрим, какой он благородный. Я не намерен запирать тебя. Надеюсь, у тебя хватит здравого смысла не делать глупостей? Поместье хорошо охраняется, мышь не проскочит, так что спи спокойно, детка, ты к Твикхэму не попадешь, ты моя, детка!

Я не сразу вскочила, как Фрэнк ушел, выждала, досчитала до ста и лишь после этого осторожно соскользнула на пол, не включая света, на ощупь оделась и высунулась в окно и полторы минуты зорко вглядывалась в подозрительно-неподвижные тени, потом перекинула ногу на выступ (давно хотелось попробовать), за ним на другой и так до последнего, осталось на землю ловко спрыгнуть. Я и спрыгнула, как кошка, бесшумно сразу на четыре конечности, и только хотела рвануть в кусты, как прямо перед собой увидела чьи-то превосходные, ручной работы итальянские башмаки.

С полминуты мы смотрели друг на друга: я смущенно-виновато с корточек, а Фрэнк укоризненно, будто ничего иного от меня и не ожидал, с высоты своего внушительного роста. Наконец этот ракурс мне совсем разонравился, я встала и, понурив голову, поплелась обратно. Фрэнк направил меня к себе в комнату, в своей комнате я у него из доверия вышла.

Покорно разделась и легла на край кровати, но Фрэнк меня к себе передвинул. Я напомнила ему, что у него завтра тяжелый день, но Фрэнк проворчал, что ничего не поделаешь, придется ему как следует заняться со мной, чтобы у меня не осталось сил сотворить еще одну глупость.

Он так постарался, что засыпала я с глубоким чувством вины.

Это совсем ненадолго задержало рассвет, лишь на тот краткий миг, пока у меня глаза закрывались, потому что, когда я их через какую-нибудь минуту-другую в панике распахнула, не то что рассвет, а и сам день был уже в полном разгаре.

На ходу натягивая джинсы, я подлетела к дверям, которые дергала и высаживала плечом, пока не убедилась в тщете своих комариных усилий. Оставалось окно, но и там с налета ничего не получилось, потому что прямо перед своим носом я обнаружила приклеенную скотчем записку.

В ней Фрэнк сообщал, что, во-первых, на этой стене нет никаких выступов, перед тем как вылезать, я должна в этом убедиться; во-вторых, окно находится под пристальным наблюдением его человека; в-третьих, если я проголодаюсь, мне достаточно позвонить по внутреннему телефону; в-четвертых, вместе с горничной зайдет охранник, предупрежденный о моих злостных намерениях; в-пятых, пацаны на несколько дней отправлены на побережье; в-шестых, он меня любит; в-седьмых, несмотря на шестой пункт, не пощадит, если я попытаюсь сбежать; в заключение целует и надеется, что я буду его послушной женой.

Я раз двести пятьдесят недоверчиво вчитывалась в шестой пункт и где он меня целует, опуская все остальное за ненадобностью, пока не поверила и не спрятала это замечательное послание поближе к ликующему сердцу.