Стелла Грей - Чудовищное предложение

Он чуть вздрагивал в моей руке. Прямой, длинный, перевитый синими венками, вздувшимися под тонкой кожей. Необычный, странный… с прозрачной капелькой на розовой головке.

Не страшный, но вызывающий дико много вопросов.

Например, «как ЭТО во мне поместится?!»

Пока я пребывала в прострации от новых впечатлений, Аарон заставил мою ладонь скользнуть по члену вверх-вниз и тихо застонал. А после обхватил второй рукой за шею и прильнул к губам страстным поцелуем, не прекращая двигать нашими руками. Я ощущала, как скользит кожа о кожу, как размазывается смазка по моим пальцам, и осознавала, что то, что сейчас происходит – самое пошлое, самое возмутительное событие в моей жизни! И оно уж точно не входит в допустимый для примерной жены перечень, который я выдавала Аарону недавно.

Но несмотря на все это, происходящее мне… нравилось. Нравилось смотреть, как искажается лицо мужчины от каждого моего прикосновения. Нравилось осознавать, какое удовольствие он получает от этого. Нравились тихие стоны и сдавленный рык, который резонансом отзывался в моем теле, все еще подрагивающем от пережитого наслаждения, подаренного будущим мужем.

Движения все ускорялись и ускорялись, рык становился громче, и вот наконец Аарон рывком прижал меня к себе, запуская руку в волосы и жадно целуя. А по моим пальцам текло что-то горячее и жидкое.

Было стыдно. И сладко.

Самый необычный микс в моей жизни.

– Два-один, – хрипло протянул Аарон, покрывая мой висок мелкими поцелуями. – Пока ты ведешь и должна мне еще один оргазм, Одри. Вернусь завтра и сразу приду к тебе его требовать. Так и знай.

Следующим утром я проснулся со странным ощущением. Когда ты вроде бы абсолютно счастливый человек в жизни, у тебя все есть, но чего-то не хватает. Какой-то мелочи… И эта мысль зудит в голове, не переставая и не давая покоя.

Правда, в моем случае не хватало чего-то большего, чем мелочь, и зерно сомнений в этом поселила именно Одри. Ее мысль, что семья – это единственное, что нельзя купить или подделать, что других родителей никогда не будет и что нужно хотя бы попытаться узнать, кто такая эта женщина, Моника Зейн. Не по фотографиям, а вживую.

Хуже ведь уже точно не будет.

Вот только при всей своей решительности и несдержанном нраве я мысленно искал себе оправдания, чтобы не делать шаг к знакомству первым. Я попросту трусил, ждал еще какого-то знака свыше.

Зазвонил телефон.

– Слушаю, Донован, – подняв, ответил я, заодно поглядывая на часы.

Почти десять, и я впервые за несколько лет опаздывал на работу в собственную фирму.

– Мистер Харрис, доброго дня! – как всегда вежливо начал поверенный. – Я сейчас нахожусь в частной клинике, где содержится ваша предполагаемая мать, и у меня некоторые проблемы с доступом к ней.

– В смысле?

– К ней не пускают никого, кроме родственников. Боюсь, вам придется самому решать задачу по получению образцов ДНК от миссис Зейн. Юридически я бессилен в данном случае без специального разрешения.

– Понял тебя, – хмуро ответил, понимая, что, кажется, Бог несправедлив со мной, посылая знаки и пинки под задницу в столь откровенной форме. – Я разберусь сам.

С этими словами я отбил вызов и тут же набрал номер из памяти телефона, с которого когда-то звонил Клаус.

Немец ответил через два гудка.

– Приветствую, мистер Харрис. Правильно ли я понимаю, что вы звоните мне сообщить, что передумали отказываться от встречи с матерью?

– Вы удивительно проницательны, – согласился я.

– Это моя профессия, – не без гордости произнес детектив. – Мистер Матисон будет рад, что вы передумали. А ваша мать…

– Пока я не проведу анализы сам, не нужно называть эту женщину моей матерью. Ее вообще не нужно так называть. То, что она меня родила, матерью ее не сделало.

Немец не нашел, что ответить, поэтому пришлось продолжать мне:

– Я буду в ее клинике через три часа. Знаю, что мистер Матисон не доверяет моей адекватности, поэтому он может приехать и лично убедиться, что я постараюсь быть крайне вежлив и сдержан с этой женщиной. Сегодня меня интересуют только образцы ДНК.

– Хорошо, я предупрежу Томаса. Уверен, он будет на месте к назначенному времени, – спокойно заверил Клаус.

На этом и распрощались.

Через пять минут я спустился к завтраку. Слуги с готовностью сервировали передо мной стол, я же с удивлением понял, что не имею счастья наблюдать Одри.

– А где мисс Тосни? – поинтересовался, будучи уверенным, что после вчерашнего за завтраком буду с удовольствием созерцать ее краснеющее личико.

– Уже позавтракала и уехала в конюшни, – доложила мне Бри. – Попросила передать вам, чтобы вы не беспокоились. Сегодня она не будет ездить на лошадях, а только поухаживает за ними.

– Понятно, – отозвался я и отставил чашку с недопитым кофе. Похоже, у моей будущей супруги будет лошадиное хобби, и мне надо с этим смириться заранее. Впрочем, не самое плохое занятие. – Прикажи водителю подготовить машину. Через десять минут выезжаем в город.

– Вашей невесте что-нибудь передать, когда вернется? – вежливо уточнила Бри.

– Нет, – вначале категорично заявил я, а после передумал: – Хотя скажи, что я услышал ее вчерашние доводы и решил навестить Монику Зейн.

Служанка кивнула и удалилась.

В Нью-Йорке много больниц, но когда я называл водителю адрес именно этой клиники, не рассчитывал, что у нее будет «психический» уклон, хотя Донован говорил о чем-то таком.

– Это что, психушка? – почему-то спросил у Кевина я, на что шофер, сверившись с навигатором, прочел полное название клиники:

– «Центр реабилитации пациентов с тяжелыми нервными потрясениями». Скорее, это санаторий, – неуверенно ответил водитель. – Не похоже это на мозгоправку.

И тут я был вынужден с ним согласиться. Центр располагался в приличном районе на окраине города, имел собственный парк, несколько корпусов в современном стиле и явно заоблачный ценник на лечение.

Что там говорил Томас? Моника пострадала в аварии? Кто знает, может, она там головой стукнулась. Мне ведь никто не уточнял ее диагноз.

– Хорошо, жди меня здесь, – приказал я водителю, а сам вышел и двинулся к центральному зданию клиники.

Там на стойке регистрации сообщил приветливой медсестре свое имя, и она тут же оживилась:

– Да, вас уже ожидают, мисс Харрис. На пятом этаже в палате люкс. Мне проводить вас?

– Нет, думаю, я найду дорогу, – отказался я, лишь уточнив направление, в котором идти.

Надо же. Люкс. Мои губы невольно сжались в тонкую полоску, и всю дорогу до лифтов я раздумывал над тем, что когда в приюте у меня не было ничего, у этих людей всегда были свои «люксы». От этой мысли все внутри сжималось от ненависти к моей «потенциальной семье», причем я не понимал одного: зачем сейчас понадобился? Томасу явно не нужен брат, а Моника Зейн успешно нашла замену своему сыну. Так почему сейчас? С чего вдруг совесть проснулась?

Двери лифта разверзлись передо мной, являя вид на огромный холл; каждый шаг по нему отдавался эхом, а воздух был так стерилен, что я даже задумался, туда ли попал. Этаж казался необитаемым, и я уже решил вернуться обратно к стойке ресепшен, когда меня кто-то окликнул сзади:

– Мистер Харрис?

Обернулся и увидел стоящего в конце коридора Томаса, к которому тут же и поспешил.

– Не думал, что вы приедете сюда настолько раньше меня, – сообщил я ему, делая над собой усилие и протягивая руку для приветствия.

Тот несколько рассеянно пожал ладонь и ответил:

– Я тут уже больше получаса, жду вас. Но в моем ожидании нет ничего страшного. – Взгляд Томаса блуждал по панорамному стеклу одной из палат. – Страшно ее видеть такой…

Невольная дрожь обняла мое тело, когда я понял, кто лежит за стеклом. Шаг вперед, и я увидел то, на что все это время смотрел Томас.

К горлу подкатил ком. Я ожидал чего угодно, но это было как удар под дых…

Моника Зейн – седовласая, исхудавшая женщина с бледными губами, болезненно острыми скулами и выражением пустоты в поблекших голубых глазах. Она сидела в кресле-качалке и казалась легкой, как перышко – настолько тонкими были запястья и шея… Женщина не видела нас, это было очевидно. Ее бессмысленный, отрешенный взгляд был направлен в пустоту, а на лицо тенью набегал страх, и тогда она вжимала голову в плечи и жмурилась. По ее телу шла волна дрожи. Спустя миг тонкие пальцы стискивала в кулачки, и снова осторожно открывала глаза.

Это выглядело настолько жутко, что у меня воздух с трудом пробивался в горло.

Но самое неожиданное и даже мистическое случилось, когда отвел от нее взгляд. Просто хотел посмотреть, что за палату ей выделили, и… увидел у кровати на тумбочке игрушечного медведя.

Точнее медведицу.

То, что это та самая девочка Тедди из пары к игрушке, которую я купил Одри, стало понятно сразу. Их объединяла одинаковая ленточка на шее. Хотя… только ли ленточка?

Я снова посмотрел на Монику Зейн. Женщина беззвучно всхлипнула, по ее лицу полились слезы, и я вдруг отчетливо понял, что плачет она, а больно становится мне. Но такого быть не должно! Она ведь мне никто!

– Что с ней? Если ей так плохо, то почему не дадут обезболивающие? – обвинительно спросил я у Томаса.

– От ее боли нет лекарств. Мы с Клаусом кое-что скрыли от вас, мистер Харрис. В аварии моя тетушка пострадала не только физически, но и получила сильную травму головы, из-за которой возникла сильнейшая амнезия. Моника не помнит последние тридцать лет своей жизни. Ее крайние воспоминания о том, как приезжает в дом своих родителей беременная вами, а дальше провал… Понимаете ли, она родила вас не от мистера Зейна… Мы пытались рассказать ей правду, с ней говорили десятки психологов, но она отказывается воспринимать случившееся как реальность. Точнее, эта реальность ее убивает… Потому что в воспоминаниях ей двадцать два и она носит ребенка от любимого человека, а сейчас из зеркала на нее смотрит пожилая леди, которая бросила собственного сына, вышла замуж за того, кого навязали родители, и у которой нет никого.