Джудит Айвори - Чудовище

– А он правда хромой? – чуть слышно прозвучал ее голос, словно она обращалась сама к себе.

– Да, – твердо ответил молодой человек.

«Нет! – хотелось крикнуть Шарлю в свою защиту. – Я иногда прихрамываю, и когда это случается, то слегка опираюсь на изящную трость». В этот миг он почувствовал, что его колено начало ныть – то ли от сырости, то ли от ночной прохлады. Как некстати! Корабль снова качнулся, и Шарль был вынужден ухватиться за нижнюю ступеньку трапа.

– Странно, – пробормотала она, – мои родители ничего мне об этом не сказали. – Потом добавила: – Правда, они говорили мне, что князя д'Аркура нельзя назвать красавцем.

– Он отвратителен, – убежденно заявил лейтенант.

Шарль готов был зарычать от ярости, но только плотнее сжал губы.

Лайнер снова качнуло, девушка расправила юбки, сидя на ступеньке. Что-то зашевелилось под пальцами Шарля – он случайно оперся ладонью о подол ее платья, когда ухватился за ступеньку.

Она наклонилась и с силой дернула за подол.

Шарль поспешно отдернул руку.

– Что случилось? – спросил ее спутник.

– Ничего. Платье за что-то зацепилось.

Они оба склонились, почти соприкасаясь головами, пытаясь разглядеть, за что зацепилось платье. В таком положении лейтенант приблизил свое лицо к ее губам, и в следующую секунду загадочно зацепившийся подол платья был забыт – лейтенант целовал ее.

Она тихо вздохнула и откинулась на ступеньки, запрокинув голову. На этот раз она позволила ему даже обнять себя за плечи.

Молодой человек наслаждался своей победой не более десяти секунд, в течение которых лейтенант перестал быть объектом раздражения Шарля. Гнев последнего теперь обратился на зеленую девчонку без капли воображения, чьи утонченные чувства он, «хромой дьявол», оскорбил, хотя она его еще ни разу не видела.

Самолюбие Шарля нашептывало ему во тьме: «Я великолепен, знаменит, богат. Ко мне нельзя подходить с обычными мерками. Я единственный и неповторимый». Ярость Шарля достигла своей высшей отметки. Боже правый, и это его невеста, женщина, которой он намеревался дать свое имя, титул, состояние, которую он хотел окружить почестями, приличествующими высокому положению его супруги! А что делает она? Под самым носом у него целуется с незнакомцем, которого случайно встретила на корабле по пути к своему жениху. Маленькая шлюха. Распутная девчонка.

«Довольно!» – приказал себе Шарль. Посмотрим, что она сможет сказать в свое оправдание. Почему, черт возьми, ей вздумалось выйти на палубу? Что она замышляет? (И куда смотрят ее родители?) Он готов был выйти из своего укрытия под лестницей и потребовать объяснений.

Неуклюжий бедняга лейтенант потянулся к Луизе и вцепился руками в лиф ее платья. Она резко отпрянула, отпихнула его от себя и вскочила на ноги. Презрительно фыркнув, девушка уставилась на своего незадачливого кавалера, и тут на нее упал луч света.

Шарль замер. Свет с нижней палубы частично озарил ее фигуру, и платье теперь отливало серебристо-розовым светом. Ее пальцы теребили украшение. Это было колье из нескольких нитей черного жемчуга. Маленькие, одинакового размера жемчужинки, гладкие и блестящие, похожие на черную икру, обвивали ее белоснежную шею. Она гордо вздернула подбородок, и ее лицо выступило из мрака.

Боже правый, невероятно, но Гарольд Вандермеер был чересчур скромен в своих оценках!

«Дорогая Лулу» была не просто красавица. Перечисление всех ее достоинств (золотистые волосы, светлые глаза, высокие скулы, алые губы, пухлые, как у ребенка) не могло передать ее очарования. Она не пленяла, она околдовывала своей красотой, которую деньги заставили сиять еще ярче. Шарль вдруг подумал, что если он женится на этой девушке, то сделает очень ценное приобретение. Луиза Вандермеер по сравнению с другими женщинами была тем же, чем стал Тадж-Махал в архитектуре. Она поистине блистательна, элегантна. Никакая фотография не могла в полной мере передать ее очарования.

И еще кое-что фотография, посланная ее отцом, не могла передать: Луиза была совсем юной.

Глядя на нее, Шарль понял, что до сего момента и не подозревал, что такое восемнадцатилетняя девушка. Поигрывая жемчужным ожерельем, она слегка выпятила нижнюю губу и стала похожа на капризного подростка – хорошенькую своенравную девочку, пахнущую жасмином. Шарль застыл, очарованный.

И это юное существо взглянуло на лейтенанта с холодным высокомерием. Она произнесла всего одно слово: «Болван», – но оно прозвучало в ее устах как суровый приговор, и даже Шарль невольно почувствовал жалость к неумехе лейтенанту.

Затем она повернулась, легко взмахнув своими пышными юбками, и неторопливо направилась обратно в зал.

Перед рассветом Шарль, наконец-то одевшись в ночную сорочку и халат, вышел на палубу у своей каюты. Погода не предвещала ничего хорошего. Дул сильный ветер, надвигался шторм. В отдалении слышался шум дождя, который, казалось, надвигался со всех сторон. Шарль подставил лицо освежающему влажному ветру. Полы его просторного арабского халата развевались подобно парусам диковинного заморского корабля. Странно, но, несмотря на непогоду, он чувствовал необъяснимое спокойствие. Пия уже дважды позвонила ему по телефону, говоря шепотом, чтобы не разбудить храпящего Роланда. «Я с тобой порвала, – злобно шипела она, – так и знай, все кончено. Ты хам и предатель. Я тебя ненавижу».

Шарль прекрасно понимал, что если кто-то всерьез желает порвать отношения, то вряд ли будет названивать: скорее всего он вообще не позвонит. Сейчас Шарль был абсолютно уверен, что Пия никуда от него не денется.

Шарль закрыл глаза, ветер приятно обдувал лицо. Он ощущал гармоничное единение со всем миром: ночь сменял пурпурно-серый рассвет, воздух был напоен ожиданием бури. События прошедшей ночи остались далеко позади, уверял он себя. Пия по-прежнему с ним. А что касается того разговора, который он невольно подслушал, – так что с того? Луиза Вандермеер, как и бесчисленное множество других юных девушек, наверняка испытывает вполне понятный страх перед замужеством, которое должно перевернуть всю ее жизнь. Впрочем, Шарль вынужден был признать, что Луиза слишком большое значение придает внешности. Но ведь она молода и, будучи очаровательным созданием, высоко ценит свою красоту. Что же тут удивительного? Она совсем не знает жизни, и это простительно в ее возрасте. Конечно, Луиза чересчур легкомысленна, но ведь это всего лишь легкий флирт, которому она сама решительно положила конец.

Да, он все забыл и простил. В том, что произошло, нет ее вины: она страшится встречи с ним, и этот страх погнал ее ночью на палубу флиртовать с пустоголовым офицером. Вот если бы Луиза увидела его, тогда…

Что ж, в его внешности нет ничего отталкивающего, заверил себя Шарль, а прекрасные манеры и обаяние делают его достаточно привлекательным. У него множество друзей и знакомых. И, не без гордости заметил он, среди его многочисленных любовниц были самые красивые и утонченные дамы Лазурного берега. Более того, он блестяще образован, преуспел в делах. Любая женщина была бы счастлива стать его женой – это могли бы подтвердить десятки известных ему дам в Провансе, из тех, что ценят деньги и роскошь.

Так почему, мысленно негодовал он, его торговля драгоценной амброй должна зависеть от женитьбы на легкомысленной девчонке, кичащейся собственной красотой? Из страха перед неизвестностью она готова вообразить невесть что, хотя действительность, может статься, вовсе не так ужасна.

Черт бы побрал всех этих юных вертихвосток – они только и знают, что наряжаться и прихорашиваться, и при этом наивны и смешны в своем незнании жизни. Они ему никогда не нравились. Он не мог позволить себе терять на них время, ибо требовалось немалое знание жизни, чтобы по достоинству оценить его выдающиеся качества.

Тут его оскорбленное самолюбие взяло верх, и он вернулся в гостиную.

– И что хуже всего, – произнес он вслух, остановившись у рояля (играть он не умел; рояль был поставлен тут на случай, если ему вздумается устраивать вечеринки), – эта капризная и избалованная девчонка шляется по темным закоулкам корабля, строит из себя святую невинность, а сама только о том и думает, как бы завлечь кого-нибудь в свои сети.

Все худшие опасения Шарля моментально выплыли наружу: он вдруг понял, что если бы Луизе Вандермеер не подвернулся тупоголовый лейтенант, она наверняка продолжила бы эксперимент. Она нашла бы еще кого-нибудь, чья внешность отвечала бы ее банальным представлениям о совершенстве.

Она собирается оставить Шарля в дураках, это ясно, как Божий день.

«Ты слишком торопишься с выводами, – твердил он себе, – ты оскорбляешь ее своими подозрениями. Ты должен подавить обиду, которую она нанесла твоему самолюбию».

Чуть прихрамывая, он решительно пересек комнату по ковру мимо горящего камина, муарового дивана и стульев, картины Джона Сингера Сарджента, обогнул огромный стол рядом с роялем и направился к стене с застекленными французскими дверями, две из которых вели в спальню. Пройдя в спальню, он остановился рядом с огромной кроватью из орехового дерева с пологом и принялся рыться в аптечке, стоявшей на прикроватном столике. Он искал там эмульсию из рыбьего жира и солода – эту смесь можно было проглотить только с добавлением эфира и перечной мяты. Иногда это средство помогало ему против болей в колене, иногда – нет. Сейчас нога болела ужасно.

Он принял эликсир, потом выпил еще одно средство, хотя ни одно из лекарств не гарантировало немедленного эффекта. Затем Шарль отыскал свою трость и похромал обратно через гостиную в холл. Там он опустился в кресло, закинул ногу на ногу и развернул на коленях записную книжку.