Перед тем как готовить, я надела мамин фартук и убрала волосы в хвост. Представила, будто я знаменитый повар, и смешивала ингредиенты ловко и точно. Я ничего не уроню и не разобью. Я приготовлю идеальный ужин.

Я обжаривала в масле лук и бекон, предварительно хорошенько их поперчив, когда на кухню вышел Джон.

– Как вкусно пахнет!

До чего же просто его порадовать, доставить ему удовольствие. Как я раньше не догадалась?

– Я кое-что придумал. Рассказать? – предложил он.

– Конечно.

Я вытерла руки посудным полотенцем и повесила его на плечо, точь-в-точь как мама, когда готовит. Стряхнула в сковороду нарезанный чеснок, перемешала деревянной лопаткой. Чтобы карамелизировать лук, обжарьте его в растительном масле, периодически помешивая. Джон меня ничуть не смущал. Я чувствовала себя уверенной и взрослой, хозяйкой положения. Ничего не пригорит. Я не выставлю себя дурой. Никогда еще мне не было так легко находиться с ним в одной комнате.

– Я подумал вот что, – сказал Джон, – давай выясним, в какой гостинице они остановились, и сделаем им сюрприз: приедем в Брайтон.

– После ужина?

– Или вместо. Поужинаем там.

Я обернулась с деревянной лопаткой в руке, чтобы послать его нафиг с такими предложениями. Масло с лопатки капнуло на пол. Джон это заметил, впился в меня взглядом, открыл рот, чтобы сделать мне замечание, но решил не ссориться и промолчал. Я вздохнула и тоже подавила раздражение. «В конце концов, – подумала я, – мы оба стараемся изо всех сил».

– Нужно же показать маме, что мы ее любим и заботимся о ней, – продолжал Джон. – Мы недостаточно ее ценили. – Он уселся в кресло-качалку и принялся медленно раскачиваться. – Будет здорово, разве нет?

Я представила, как мы неожиданно заявимся в гостиницу. Может, и правда будет здорово? Обрадуется ли мама?

– Ты позвони ей, узнай название гостиницы, и мы через пару часов будем там. Выпьем в баре, поужинаем в ресторане, переночуем. Можете завтра прогулять школу. Устроим себе выходной.

Выходной? Пожалуй, он прав. А после ужина мы пойдем в темноте гулять по берегу. Интересно, есть ли там пирс с игровыми автоматами или какие-нибудь аттракционы? Проведем день, как настоящая семья. И мама скажет: «Как я рада, что вы с Джоном подружились. Я так счастлива, – добавит она. – У меня просто от сердца отлегло. Мне гораздо лучше. Теперь все будет совершенно по-другому».

– Кстати, я, кажется, догадался, почему мама утром не брала трубку, когда ты ей звонила, – вставил Джон. – Сказать? Может, тебе так будет проще решиться.

Я обернулась к нему.

– Скажи.

– Я же убрал твой телефон в сейф, так? Вот мама и подумала, что это звонишь не ты, а я.

Ну конечно! Вот и Касс не отвечал – думал, что это Керис. То есть меня никто не избегает.

– Оставь ей голосовое сообщение, – предложил Джон, – скажи, что телефон у тебя, попроси перезвонить. – Он достал из кармана мой мобильник. – На, держи. Только не проговорись, что мы хотим устроить ей сюрприз, хорошо?

Я позвонила маме и оставила голосовое сообщение, как велел Джон.

– Умница, – похвалил он.

Положила телефон на стол, вернулась к плите, перемешала лук на сковородке. Я спиной чувствовала, что Джон глаз не сводит с моего телефона, мечтает, чтобы раздался звонок. И мама действительно перезвонила. Я обрадовалась, что она позвонила сразу же, как только поняла, что это я.

Я снова повесила полотенце на плечо и взяла трубку.

– Мам?

– Лекс. Доченька, это ты? – Голос у нее был грустный и встревоженный. Похоже, она по мне соскучилась. – Я так беспокоилась. Мне никак не удавалось с тобой связаться.

Услышав маму, я испытала такое облегчение, что у меня невольно вырвалось:

– Могла бы оставить записку.

– Я не знала, что уеду. Айрис проснулась ни свет ни заря, и мне хотелось просто уйти куда-нибудь из дома. Вот я и решила немного прокатиться. Я и не думала, что уеду в Брайтон.

– То есть как это – не думала? – Меня бросило в жар от злости. – Нельзя же взять и случайно уехать в Брайтон!

В ответ мама наплела мне что-то про солнечное утро, тихую дорогу и полный бак бензина.

– У Айрис разболелся живот, так что в школу она все равно не пошла бы. Вот я и подумала, почему бы не прокатиться к морю. И только потом вспомнила, что у тебя же нет телефона.

Во мне кипела ярость. До этой минуты я даже не осознавала, как зла на мать. Словно целый день сжимала камни в кулаке и теперь вот наконец могла швырнуть.

– Ты могла бы позвонить в школу. Написать мне письмо. Передать сообщение через Мерьем. Или даже вернуться и забрать меня.

– Лекси, прости.

– Что ты за мать такая, если взяла с собой только одну дочь?

– Солнышко, честное слово, ты ничего не потеряла. Я сижу в какой-то задрипанной гостинице, рядом заброшенный ночной клуб. Телевизор не работает, заказать еду в номер невозможно.

– И плевать. Я рада, что все так плохо. Нечего было меня бросать. Даже если ты на меня разозлилась.

– Но я на тебя не злилась.

– Тогда почему ты оставила меня одну? – слезы щипали глаза, в горле стоял ком. – Я боялась, что ты умерла. Если бы я не позвонила Мерьем, мы бы так ничего и не узнали! Я думала, что Айрис заболела. Даже попросила Джона позвонить в больницу.

Я начало было говорить, но тут же осеклась. Как можно быть такой дурой? Я протянула телефон Джону, и он посмотрел на меня так ласково, словно понимал, каково это, когда тебя бросили.

– Как видишь, твоя дочь очень переживает, – сказал он.

Он стоял у окна, смотрел на сад. Я уселась в кресло-качалку, вытерла глаза рукавом. А ведь только вчера мама пела мне колыбельную. Я сказала ей: «Давай убежим и не скажем ему, где мы. И она так и сделала, но без меня.

– Ты должна вернуться, – продолжал Джон. – Нам тебя не хватает. Да, и мне тоже, разумеется. Господи, Джорджия, неужели ты еще не поняла, как сильно я тебя люблю?.. Нет, родная, послушай. Плевать на гостиницу и деньги. Нет, ты послушай.

Но слушать она явно не собиралась. Ей хотелось говорить. Я слышала ее пронзительный настойчивый голос, видела, как действуют на Джона ее слова. Сперва лицо его скривилось от злости, потом окаменело.

– Скажи мне, где ты, – потребовал он. – Как называется гостиница?

Она отвечала что-то неразборчивое, отчего в душе Джона медленно поднималась ярость, точно вода в запруженной реке: того и гляди захлестнет с головой.

– Ты хоть понимаешь, что я могу в срочном порядке получить судебное предписание, чтобы выяснить, где ты? Хочешь, чтобы я это сделал? – спросил он.

– Что на тебя нашло, женщина? Что на тебя нашло, черт побери? – спросил он.

– Нормальные люди так не поступают, – сказал он. – Разумные люди так себя не ведут. Не пустить ребенка в школу и сбежать без предупреждения способна только истеричка, которой вообще нельзя доверить детей. Если ты сейчас же не сядешь в машину и не поедешь домой, я тебе клянусь, последствия будут самые серьезные.

– Не смей указывать мне, что делать! – послышался мамин крик. – Не смей мне указывать!

– Позови Айрис.

Мама снова заорала, и Джон поднял руку, словно хотел ее утихомирить. Смешно, ведь она его не видит.

– Нет, я не позову Александру. Дай мне Айрис. Немедленно дай телефон моей дочери.

Но мама его не послушала. Еще бы, ведь он назвал ее дебилкой психованной. А потом, видимо, и вовсе повесила трубку, потому что Джон разъяренно зарычал и швырнул мой телефон в дверь кухни, тот отскочил на пол и разлетелся на куски. Меня так и подмывало закричать – дескать, ты чего, это же мой телефон, а не твой, но Джон обхватил голову руками, точно сумасшедший, и я тихонько собрала обломки. Корпус сломался, экран треснул и засиял каким-то странным молочным светом, иконки исчезли. Я уселась в кресло-качалку.

– Это же просто телефон, – сказал Джон. – Не смертельно.

И я снова подавила злость. Более того, даже попыталась обратить все в шутку:

– Тогда, может, купишь мне новый, получше?

– Ты только о себе и думаешь! – Джон посмотрел на меня, как на ненормальную, выбежал из кухни и бросился в кабинет.

Я сидела с разбитым телефоном на коленях, на плите шипела сковородка. Я молчала. На столе лежал список дел, стояла бутылка виски и стакан. Пять минут назад Джон улыбался, говорил: «Как вкусно пахнет!» Пять минут назад мы планировали поехать в Брайтон.

Зря я обернулась с ложкой в руке и капнула маслом на пол. Зря я ему нагрубила. И плакать тоже не следовало. Я ведь так и не выяснила название гостиницы. И не надо было подбирать с пола обломки телефона, словно это самая драгоценная вещь на свете. Да и про новый я пошутила зря.

Значит, вот так себя чувствует мама? Такое он с ней вытворяет?

Я сидела на кухне в ее тапочках и фартуке и гадала, что же дальше. Может, Джон вернется, скажет: «Извини, я не хотел, не бери в голову, не расстраивайся». Спросит, приготовлю ли я ужин. Обернет все в шутку. А может, спустится в прихожую, демонстративно оденется и объявит, что идет в кафе? Скажет: «Подавись ты своим ужином». Еще не хватало, чтобы он сидел за одним столом со святой великомученицей, которая считает его козлом. Ему, между прочим, тоже больно!

На месте мамы я приготовила бы ужин и согласилась, что это была шутка, или умоляла бы его не уходить. Ведь если он уйдет, то по возвращении будет либо отмалчиваться, либо мстить. А если начнет мстить, станет только хуже.

Не потому ли мама вечно без сил? Ее выматывает необходимость постоянно гадать, что будет дальше? Джон тянет из нее жилы?

А вот и он, легок на помине. Его шаги на лестнице. У меня свело живот. Пульс участился. Жить с ним под одной крышей – все равно что играть в игру с ужасными сложными правилами.

– Прости меня, Лекс. – Джон с улыбкой оперся рукой о дверной косяк.

Я этого не ожидала. «Не ведись», – шепнула я себе.

– Я вел себя как полный идиот, – продолжил он. – Разбил твой телефон.