Дженни Даунхэм - Чудовище

В офисе доктора Лимана мы провели ровно полтора часа. Он собрал наш социальный анамнез (часто ли мы переезжали? Испытываем ли финансовые трудности? Болеет ли кто-то из членов семьи? Были ли в роду случаи психических заболеваний?). Джон на все вопросы отвечал отрицательно, и лишь когда доктор переключился на симптоматику, принялся поддакивать – дескать, я невнимательная, импульсивная, бестолковая, причем всю жизнь.

Наконец доктор попросил оставить нас с ним одних.

– Стандартная процедура, – пояснил он, и мама с Джоном неохотно вышли из кабинета.

Доктор улыбнулся и сказал мне:

– Все, о чем мы будем с тобой говорить, совершенно конфиденциально. Это значит, что я не имею права ничего рассказывать Джону, несмотря на то, что мы с ним друзья.

На мгновение я даже подумала, не ухватиться ли за такую возможность. Например, признаться, что дело, скорее всего, не во мне, а в Джоне, и спросить, бывают ли такие психические расстройства, из-за которых другие чувствуют себя виноватыми? Возможно ли это?

Но это какая-то паранойя, а мне вовсе не хотелось, чтобы меня упекли в психушку, так что, как ни допытывался доктор, я не проронила ни слова, и он, отчаявшись, позвал маму и Джона.

Лиман посоветовал отвести меня к семейному врачу и к окулисту, проверить зрение и слух, дабы исключить физические причины. Джон спросил, не назначит ли он мне препараты, доктор дал ему какие-то брошюры и пообещал, что варианты лечения мы обсудим в следующий раз.

Наконец доктор посмотрел на часы и сказал: что ж, рад был вас видеть. Пожал руки маме и Джону. Сказал мне, что надеется скоро меня увидеть.

В регистратуре Джон оплатил счет. Без малого пятьсот фунтов. Я с жалостью наблюдала, как он протягивает кредитку и набирает пин-код. Однако на обратном пути в машине он сказал: «Я рад, что Дерек готов обсудить препараты. Ты слышала, Джорджия?» – и я тут же перестала его жалеть.

– Но ведь он пока не поставил диагноз, – ответила мама.

– Разумеется, никому из родителей не хочется пичкать ребенка таблетками, но какое же счастье, что мы наконец получили профессиональную помощь. Тебе ведь стало легче, Джорджия?

– Да, пожалуй, – согласилась мама.

Джон поймал мой взгляд в зеркале заднего вида. Я не отвернулась.

– Молчанкой ты себе не поможешь, – заметил Джон.

Я медленно глубоко вздохнула, но взгляд не отвела.

– Считаешь, ты поступила умно?

Я моргнула в знак согласия.

– Отмалчиваться глупо и по-детски.

Я моргнула пять раз, чтобы сказать: «Я научилась этому у тебя».

Джон покачал головой.

– Тебе не выиграть, Александра.

Вечером мама зашла ко мне в комнату, закрыла за собой дверь и села на ковер у моей кровати. Я уже легла. Джон ушел, и я надеялась, вдруг мама скажет, что он ушел навсегда, собрал вещи и свалил. Я надеялась, что его прогнало мое молчание, а может, он прикинул, что не потянет расходы на врача, сдался и решил поискать себе новую семью.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила мама негромко, словно боялась, что нас услышат.

Я приподнялась на локте и посмотрела на нее.

– Значит, теперь я официально сумасшедшая?

– Мы этого не говорили. – Мама покачала головой.

– Зато вы так думаете.

– Я думаю, что у тебя выдался трудный период.

– И ты допустишь, чтобы меня пичкали лекарствами?

– Этого мне хочется меньше всего, уж поверь.

– Тем, у кого СДВГ, прописывают риталин. Я посмотрела.

– Давай подождем, что скажет доктор в следующий раз, хорошо?

– Наверняка он сделает, как хочет Джон.

– Я уверена, он сделает так, как будет лучше для тебя.

– Джон всегда добивается своего. Ты разве не замечала? Отправил меня к психиатру, и это при том, что я соблюдаю его новые правила.

– Ты же выбросила из окна его ноутбук.

– Что-то на меня накатило.

Мама посмотрела на меня долгим взглядом. Потом обняла меня рукой, а я ее – двумя.

– Как бы я хотела все исправить.

И замурлыкала песенку. Она сто лет мне не пела. Ту, старую, про солнышко. Когда я была маленькая, еще до того, как появился Джон, мама перед сном каждый вечер читала мне сказку и пела колыбельную.

– Громче, мам.

Она смущенно рассмеялась.

– Ну, мам, пожалуйста, спой.

Мама опустилась на пол, я откинулась на подушки. Голос у нее дрожал, потому что она старалась петь тихо, но все-таки она пела. Для меня одной.

Я ее солнышко. Я ее счастье. Со мной ей светло даже в дождливый день. Она так сильно меня любит, что если я уйду или разлюблю ее, солнце ее погаснет.

Я чувствовала, что мама меня любит и дорожит мной. И что мы можем поговорить о чем угодно.

– Из-за чего вы поссорились в субботу? – спросила я. – Когда мы с Айрис вернулись домой?

– Не из-за чего.

– Из-за чего-то.

– Тебе не о чем беспокоиться.

– Джон с тобой после этого три дня не разговаривал.

– Ссоры бывают у всех. – Она провела рукой по постели, разгладив одеяло. Подоткнула его под меня, как в детстве.

– Ты можешь мне об этом рассказать. Я умею слушать.

– Я всего лишь заглянула тебя проведать.

– Я могу дать тебе какой-нибудь совет.

– Ладно, поздно уже. Спокойной ночи.

– Или задавать наводящие вопросы. Например, где сейчас Джон? Ты в курсе?

– Не надо, Лекс. У меня сил нет.

– Надо будет нам как-нибудь тоже уйти. Втроем – ты, я и Айрис. Оставим записку, что пошли в кино, а сами поедем в гостиницу и останемся там на ночь. А Джон пусть мечется по квартире и гадает, куда это мы подевались.

Не знаю, почему я это сказала. Как-то само вырвалось, неосознанно. Мама пристально посмотрела на меня, и мне показалось, что в ее глазах мелькнула жажда мести.

– Вот интересно, что бы он сделал? – подхватила она весело, как девчонка, и снова разгладила одеяло.

– Он бы очень удивился, – ответила я.

– Да уж еще бы! – рассмеялась мама.

Как же я люблю ее смех. И как приятно, что я могу ее рассмешить, предложив такую замечательную идею.

– Он бы без тебя точно не справился, – добавила я. – Забыл бы пойти на работу. Не поел бы. А может, даже умер с голода.

Наверное, я хватила через край, потому что мама встала и стряхнула с джинсов невидимую грязь.

– Ну все, хватит.

– Мам, не уходи. Смешно же.

Она покачала головой.

– Мне вот не очень.

– Не расстраивайся ты так.

– Ты, наверное, не понимаешь, но каждый раз, как ты нападаешь на Джона, мне приходится его защищать. – Мама печально взглянула на меня. – Как же мне надоело оправдывать его перед тобой.

– Прости. Я больше ничего не скажу. Я просто хочу, чтобы ты была счастлива.

– Да ну тебя, – отмахнулась мама, словно я пожелала ей невозможного – например, помолодеть лет на десять.

– Ты ведь была счастлива, – не унималась я. – Помнишь? Раньше ты была счастливее.

– Пора спать, – ответила мама.

На следующее утро ко мне в комнату заглянул Джон. Уже рассвело, но до звонка будильника оставалась уйма времени.

– Где мама и Айрис? – спросил он.

Я натянула одеяло до подбородка.

– Не знаю.

– То есть как не знаешь? Вчера же они были дома?

– Я думала, они еще спят.

– Нет. Я проверил. Ни записки, ничего.

– Ты хочешь сказать, их нет дома?

Он посмотрел на меня как на дуру.

– Проверь телефон.

– Ты же сам убрал его в сейф.

Джон раздраженно вздохнул и скрылся за дверью. Я накинула халат, пытаясь сообразить, какой сегодня день. Четверг, надо в школу. Может, они пошли за молоком? Но магазин за углом, зачем бы мама взяла с собой Айрис? И почему в такую рань?

Вернулся Джон с моим телефоном, встал на пороге. Я проверила – ни сообщений, ни пропущенных звонков.

Джон шагнул в комнату.

– Когда ты видела их в последний раз?

От него пахло табаком и перегаром. Такое ощущение, будто он только что вернулся домой. Меня осенила ужасная догадка: а вдруг он с ними что-то сделал и теперь пытается свалить вину на меня? Но на убийцу он не похож. Джон сел у изножья кровати. Вид у него был встревоженный.

– Александра, когда ты видела их в последний раз? – повторил он.

– Вчера вечером. Айрис легла спать, а потом и я. Чуть погодя ко мне зашла мама, мы поболтали. Это было где-то в половину двенадцатого.

– О чем вы говорили?

Терпеть не могу, когда он меня допрашивает. Ишь, еще и за сердце схватился. Можно подумать, стряслась беда. Я ему ответила, что мы с мамой обсуждали визит к врачу. Ни о том, что мама пела, ни о моем предложении я ему не сказала.

– И все? Больше ничего?

– Ничего.

Он впился в меня подозрительным взглядом, как будто я что-то знаю, но скрываю.

– Позвони ей. Тебе она должна ответить.

Как-то неловко было звонить маме при нем. А если она сбежала, собиралась послать за мной, и теперь он узнает ее планы? Но сразу включился автоответчик.

Джон словно обмяк.

– Да где же они?

Я покачала головой.

– Может, Айрис нужно было пораньше в школу?

– В семь часов утра? – Джон съежился еще сильнее. Вдруг его озарило; он вскочил, выбежал из комнаты, но скоро вернулся и показал паспорта мамы и Айрис.

– По крайней мере, документы они не взяли.

– Думаешь, мама увезла бы Айрис за границу, не сообщив нам? – прошептала я.

Он снова позвонил ей на мобильный, но она не взяла трубку. Оставил ей сообщение, что она не имеет права скрывать от него информацию о дочери. Нужно ли Айрис сегодня в школу? Знает ли мама, что незаконно вот так увозить ребенка посреди учебного процесса? В конце велел немедленно ему перезвонить. Проверил ее «Фейсбук» и «Вотсап», но последний раз мама была в сети вчера.

Меня уже подташнивало от волнения.

Джон проверил гардероб и сообщил, что исчезли их пальто и туфли. Рюкзачок Айрис оказался на вешалке, значит, дело не в том, что ей сегодня понадобилось пораньше в школу. А вот мамина сумочка пропала, зато чемодан, как всегда, лежал на верхней полке. Я пошла в комнату Айрис – проверить, не оставила ли она мне подсказки. Не хватало ее игрушечного слоненка и пижамы. Неужели мама унесла ее спящую?