— Хм, — бормочет он, его глаза округляются. — Да, но она запечатанная.

Верно. Не говоря ни слова, я бросаю презервативы в тумбочку. Не желаю представлять его с кем-то другим. Проклятье, что со мной происходит? В конце концов, он мертв, но почему-то в моей груди вспыхивает ревность. Подхожу к шкафу и натыкаюсь на большую черную толстовку с надписью на спине «Иди или умри». Я натягиваю ее через голову и встряхиваю волосами. Она длинная — мне до середины бедра и полностью закрывает шорты. Взглянув на Риса, я замечаю, что его глаза из шоколадных превратились в почти черные.

— Она чертовски здорово смотрится на тебе. — Голос Риса хриплый, и от этого мое лицо вспыхивает, а ноги холодеют. Я отворачиваюсь, собираясь уходить, но останавливаюсь у комода и хватаю пачку сигарет и зажигалку.

Мистер Винтерс ждет в гостиной.

— Спасибо, — говорю я, указывая на толстовку.

— Конечно. — Он провожает меня и снова благодарит. Я уже прохожу половину подъездной дорожки, когда он окликает меня. Подняв вверх указательный палец, он бежит внутрь, и через мгновение открываются гаражные ворота. Оттуда появляется мистер Винтерс и вывозит черный мотоцикл. — Может, ты захочешь взять его?

— Что? — У меня перехватывает дыхание. Он серьезно дарит мне мотоцикл?

— Это мотоцикл Риса, и я думаю, он тебе подойдет. — Он останавливается и пожимает плечами, прежде чем продолжить: — Он бы хотел, чтобы ты взяла его.

Встав рядом со мной, Рис говорит:

— Я хочу, чтобы он стал твоим.

— Не знаю, что сказать. — Я киваю и, подойдя к мотоциклу, сжимаю руль.

— Нет, Джайдин. Спасибо тебе. — Отец Риса вкладывает ключи мне в руку, крепко сжимает ее и, слегка встряхнув в знак благодарности, отпускает. Затем он возвращается в дом, и минуту спустя ворота гаража закрываются.

Я запрыгиваю на мотоцикл и завожу его. Сняв шлем с руля, надеваю его и спрашиваю Риса:

— Ты со мной?

Он с улыбкой медленно подходит ко мне и садится сзади. Руками сжимает мои бедра и старается придвинуться ко мне как можно ближе, заставляя наши тела соприкасаться.

— С тобой хоть на край света. — Он обнимает меня за талию, и мы выезжаем на дорогу.


***

Мы добираемся до кладбища, когда солнце начинает садиться. Я оставляю мотоцикл на гравийной дорожке прямо у ворот. Мы проходим мимо Джорджа, Беверли, Райана и Эммы, через холм, дальше на другую сторону и вниз — к одинокой надгробной плите Риса-без отчества-Винтерса. Вечерний летний воздух по-прежнему теплый, и в толстовке становится жарко, поэтому я тяну ее вверх за подол и снимаю через голову.

Тяжесть в кармане напоминает мне о пачке сигарет и зажигалке. Идея увидеть Риса таким, каким он был при жизни, пробуждает во мне какой-то голод. И чудовище во мне охотно готово его утолить. Я вытаскиваю сигареты, зажигалку и готовлюсь впервые в жизни закурить. Молниеносным движением Рис выхватывает пачку из моих рук и распечатывает ее. Когда наши взгляды встречаются, уголки его губ приподнимаются в улыбке, и мое сердце подпрыгивает. Мы оба чувствуем себя невероятно здорово. Он успокоился относительно своей семьи, а мне спокойно с ним.

Мы ложимся на траву лицом к лицу, наши головы почти соприкасаются. Он протягивает мне сигарету из пачки. Я беру ее, прикуриваю и делаю первую затяжку в своей жизни, уверенно вдыхая дым. Глядя на меня, он приподнимает брови.

— Что?

— Большинство людей в первый раз обычно кашляют.

Рис выхватывает сигарету из моих пальцев, затягивается и плавно выдыхает дым вверх. На его лице внезапно появляется выражение потери, и он возвращает сигарету мне.

Теперь моя очередь спросить.

— Что?

— Я не могу почувствовать вкус.

— Наверное, они слишком старые, — я бросаю окурок и топаю по нему, закапывая ногой в землю, но Рис по-прежнему молчит.

— Я не чувствую, — шепчет он отстраненно. Он не поворачивается ко мне, слишком погрузившись в другую жизнь. Ту, в которой меня никогда не было.

— Рис, — говорю я, пытаясь вернуть его обратно. Дотянувшись, я провожу пальцами по его волосам. Он ведь может это почувствовать, правда? Раньше чувствовал. Прошлой ночью. Этим утром. Почему же не может чувствовать сейчас?

Вернись ко мне.

— Мне просто хочется иметь возможность снова чувствовать. — На этот раз, когда он смотрит на меня, его взгляд твердый и решительный. — Я хочу чувствовать твои руки на своих волосах. Я знаю, что они там, — говорит он и тянется, чтобы взять меня за руку, — но ощущения исчезли. Я хочу быть в состоянии ощутить вкус. — Он опускает взгляд на мои губы, разливая тепло по моему телу. Я слегка поворачиваю лицо и медленно тянусь губами к его губам. Рис замечает мое движение, но не смотрит мне в глаза. Он по-прежнему внимательно смотрит на мой рот, и когда я слегка высовываю язык, его глаза темнеют. — Ты не должна целовать меня.

— Почему нет? — На этот раз я набираюсь смелости спросить. Сейчас я хочу знать, почему он боится, потому что в этот раз мне не страшно.

— Я ненастоящий, — раздраженно говорит он и поднимается на ноги, оставляя меня лежать на земле. Тяжелая правда его слов давит на меня, и я не могу сдвинуться с места. Не могу дышать. Он думает, что ненастоящий, и, возможно, для большинства людей так и есть. Разве он ненастоящий, если я могу его видеть? Разве он ненастоящий, если я могу с ним разговаривать? Разве он ненастоящий, если я могу прикасаться к нему? Даже если он больше не может этого ощущать. Пусть он не может больше чувствовать меня, но я могу чувствовать его. Я сажусь, собираясь задать ему эти вопросы, когда вижу, что Рис копается в моем телефоне. — Что ты…— Я не успеваю закончить свой вопрос. Он прерывает меня, нажимая на кнопку. Начинает звучать медленная музыка, и я знаю эту песню. Она старая.

— «Как прекрасен этот мир»? — спрашиваю я.

Рис выпрямляется и, протянув мне руку, тихо спрашивает:

— Могу я потанцевать с тобой?

Положив мою руку на свое плечо, он притягивает меня к себе. Я обнимаю его за плечи и перебираю пальцами короткие волосы у него на затылке. Он обнимает меня за талию, и мы медленно танцуем под нежную музыку.

— Джаз? — Улыбка расплывается на моем лице, а он качает головой, глядя вверх, словно у неба есть ответы на его вопросы.

— Моя мама всегда его слушала, когда я был маленьким. — Рис пожимает плечами и продолжает: — Я так и не перерос это. Во всяком случае, чем старше я становился, тем больше он мне нравился.

Я кладу голову ему на плечо, и мы медленно танцуем над его могилой.

— В моей истории единственное чудовище — это я, Джайдин. Я не только сгубил свою жизнь, но и жизни всех членов моей семьи. Сейчас я это понял. Никто не был виноват. Только я. Но теперь я здесь. У тебя есть возможность видеть, слышать и чувствовать меня, и я, черт возьми, не мог позволить себе упустить такой шанс. Поэтому не сдавайся.

Песня заканчивается, и он перестает раскачиваться. Мягко приподняв пальцем мое лицо за подбородок, он заглядывает мне в глаза.

— Я знаю, зачем ты ночью приходишь на кладбище. Обещай мне, что не сдашься.

— Но что, если это будет слишком тяжело? Что, если ее ненависть слишком сильна?

Рис улыбается и говорит:

— Все равно не сдавайся.

— Но мы могли бы быть вместе.

Ужасно думать и говорить такое — и я знаю это — но мне никогда не было лучше, чем сейчас, когда я с ним. Наконец-то в моей жизни появился кто-то, кто заботится обо мне и не считает ведьмой. Это эгоистично, но я никогда этого не отрицала.

— Я не хочу для тебя такого. Не этого. Я хочу, чтобы ты жила. Живи ради меня.

— Ты прощаешься?

Рис кивает, после чего добавляет:

— Я думаю, есть причина, по которой я больше не могу чувствовать. Ты дала мне то, в чем я нуждался все это время.

— Что?

— Покой. Ты подарила мне последнюю встречу с отцом. Он смог услышать меня в последний раз. И на этот раз я не был ни пьяным, ни под кайфом. Мертвый, конечно, но… — он пожимает плечами и продолжает, — он смог услышать меня.

Вот и все. Я не хочу, чтобы это заканчивалось. Не хочу, чтобы это было прощанием, но не знаю, что сделать. На что я надеялась? Что он станет моим призрачным возлюбленным? Что я смогу ходить с ним на свидания? Любить его? Быть с ним? У живой девушки и призрака не может быть будущего.

— Я должен отпустить тебя, Джайдин. Должен позволить тебе жить.

— Я не хочу потерять тебя, Рис. — Мой голос дрожит от страха. Одна мысль о том, что я могу потерять его, пробирает меня до костей.

— Вот что я тебе скажу. Каждый год в этот день ты можешь возвращаться сюда. Но это все. Ты должна забыть меня. Должна жить своей жизнью. Без меня. Но если ты все еще будешь меня помнить, все еще будешь хотеть меня увидеть, то в этот день можешь вернуться.

— Только на один день?

— Ты живая, Джайдин. Перед тобой весь мир. Ты можешь отправиться, куда захочешь, делать все, что угодно, быть той, кем хочешь быть. У тебя все это есть, и ты не должна держаться за мертвого парня с кладбища.

Я хочу возразить, но он не позволяет.

— Я мертв, Джайдин. В другой жизни у нас могло бы быть гораздо больше, чем сейчас, но я не могу удерживать тебя здесь. Ты помогла мне. Ты помогла моему отцу. Теперь моя очередь помочь тебе. Не оставайся в этом дерьмовом городишке. Ни ради меня, ни ради твоей мамы. Уезжай туда, куда сочтешь нужным. Помоги другим, как помогла мне. У тебя есть дар. Не теряй его.

По моим щекам струятся слезы. Часть меня, которую я не хочу выпускать наружу, понимает, что он прав. Крепко уцепившись руками, я обнимаю его сильное тело. Целый год без него. Но я знаю, что справлюсь. Как бы ему ни хотелось, чтобы я двигалась дальше, знаю, что никогда его не забуду. Благодаря ему я поняла, что не все мертвые являются в ночи, чтобы посмотреть, как кто-то переживает их смерть. Без него я не узнала бы, что мертвые могут понимать меня лучше, чем живые.