— Так зачем я здесь, Джайдин?

Думаю, мы оба хотим получить ответ на этот вопрос.


***

После эпически долгого взгляда Рис смотрит на маленький городок и бормочет, что он совершенно не изменился. Я поворачиваюсь к его надгробию и убеждаюсь, что он мертв всего лишь год. Интересно, осознает ли он это. Могут ли мертвые отслеживать время?

— Хочешь, сходим куда-нибудь?

Он прищуривает на меня взгляд, словно вспомнив о моем присутствии. Глубоко вздохнув, он заявляет:

— Почему бы не начать с твоих объяснений, зачем ты пришла сюда? — За моей спиной его могила, и мне не надо поворачиваться, чтобы понять, что он имеет в виду.

Я пожимаю плечами, но его взгляд настойчив. Рис терпеливо ждет, когда я отвечу вслух чем-то большим, чем беззаботный жест.

— Думаю, я просто чувствую, что должна быть здесь, подальше от постоянных криков и болезненных ран.

Он прищуривается, но позволяет мне продолжить, пока слова потоком выливаются из меня.

— Я имею в виду, какой во всем смысл, если моя собственная мать терпеть меня не может? Какой смысл делать для нее что-то приятное? Только для того, чтобы бояться войти в собственную комнату или оказаться выставленной за дверь? Я готовлю и убираюсь в доме. Я стираю — главным образом потому, что иначе она будет стирать только свое. Я помогаю и стараюсь чертовски сильно, но не получаю от нее ничего, кроме криков. — Я немного задумываюсь и шепотом добавляю: — Она называет меня ведьмой.

Рис ничего не говорит и не приближается ко мне, а по моей щеке катится слеза. Я быстро вытираю ее рукавом рубашки, не желая испытывать никаких чувств по отношению к матери, но не получается. Мне просто хочется, чтобы она любила меня, как в детстве. До того, как мне стали являться умершие.

Рис засовывает руки в карманы джинсов и мыском своего черного кроссовка ковыряет землю.

— У некоторых людей есть истории, которые они хоронят глубоко в себе. И неясно, насколько сильно их воздействие, пока они не сожрут человека заживо. — Он смотрит на свою могилу.

— Думаешь, все дело в моей маме?

Он кивает, но мыслями где-то далеко, а яростный взгляд прикован к месту его последнего упокоения. Его мысли в прошлом, пока воспоминания, словно в режиме перемотки, тенями пробегают по его лицу. От злости к боли. От боли к подавленности. От подавленности к злобе. И снова по кругу.

Что произошло с Рисом?

Мой взгляд падает на блокнот и натыкается на рисунок, над которым я работала перед тем, как Рис вылез Бог знает откуда и испугал меня до чертиков. Я знаю, что он был застрелен, но не знаю, почему.

Он следит за моим взглядом и напрягается. Рис смотрит на меня — его глаза буквально обжигают мое лицо. Грудь сдавливает тревожное предчувствие.

— Откуда ты узнала?

— Узнала что? — шепчу я.

— Это, — шепчет он. Его дыхание касается моей кожи, словно прохладный ветерок. Это только лишний раз доказывает, что он не из плоти и крови.

Он не живой.

Я поднимаю на него взгляд — в его глазах нет осуждения. Ничего, кроме любопытства.

— Я почувствовала это.

Между его бровями образовывается морщинка, и он перемещает взгляд на мою грудь. От того, что он разглядывает меня там, мое лицо снова вспыхивает. Морщинки на лбу выдают его беспокойство.

— Я в порядке, — говорю я ему.

Он кивает, но не отводит взгляда от моей груди. Я обхожу его, стараясь отдалиться от этого пытливого взгляда, поднимаю с земли блокнот и закрываю его с громким хлопком. Когда запихиваю его в рюкзак, Рис заметно расслабляется.

Еще не готовая покинуть это место, которое считала своим убежищем, я облокачиваюсь на надгробный камень и, откинув голову назад, смотрю в ночное небо. Достав из рюкзака телефон, проверяю время. Сейчас 1:15, а мама даже не звонила. Она никогда этого не делает, но это не мешает мне надеяться, что в одну прекрасную ночь она будет волноваться, если я не вернусь.

— Ты дрожишь.

Я скрещиваю руки в знак протеста — и чтобы удержать тепло — и качаю головой, но Рис возникает рядом со мной раньше, чем я успеваю осознать это.

— Жаль, что я не могу согреть тебя. — Он скользит пальцами по моим рукам, не касаясь их, и только от одного этого моя дрожь усиливается. — Может быть, тогда у меня получится успокоить тебя.

Эти слова пугают меня, я поворачиваюсь к нему лицом и вздрагиваю, осознав, насколько близко он находится ко мне. Наши лица в нескольких сантиметрах, мы вдыхаем выдохи друг друга.

Я облизываю губы.

Его взгляд опускается на мой рот.

— Ты не сможешь поцеловать меня, — шепчет он.

— Я и не собиралась, — отвечаю я так же тихо.

— Ладно.

Не стану обманывать, это немного больно, но я стараюсь, чтобы по моему лицу не было видно, как его слова ранили меня. Он щурится, словно уже знает, но я не собираюсь подтверждать этого, даже если мне хочется попробовать его на вкус, почувствовать его, сделать так, чтобы эти слова не покидали его рта. Он продолжает смотреть на меня, пока я таращусь в темноту, отвернувшись от огней маленького городка позади нас.

— Тебе пора домой, Джайдин.

— Почему? — От своего резкого ответа я сама вздрагиваю, но его это не беспокоит.

— Потому что холодно, и если ты останешься, то можешь заболеть.

— Как будто это кого-нибудь волнует.

Мы сидим, молча глядя перед собой.

— Меня волнует, — бормочет он едва слышно, но я слышу. И этот простой факт, эти два слова ободряют меня. Даже если он просто призрак. Факт, что кто-то в этот момент заботится о моей безопасности и благополучии. С моих губ слетает дрожащий вздох — именно сейчас я готова признать, что замерзла, и, потирая ладонями плечи, киваю, признавая его правоту. Вскочив с земли, я закидываю на спину рюкзак и иду по дорожке в сторону выхода с кладбища. Оглянувшись, я ожидаю увидеть Риса, но он не идет за мной, а все еще сидит возле своего надгробия, не отрывая от меня взгляда.

— Ты не пойдешь со мной? — кричу я.

Уголки его губ приподнимаются, и через секунду он уже стоит передо мной.

— До тех пор, пока ты этого хочешь.


***

Рис останавливается напротив кофейни на углу в нескольких кварталах от моего дома. Развернувшись на пятках, я останавливаюсь рядом с ним. Он смотрит внутрь. Кафе закрыто. Свет выключен, стулья задвинуты, пол идеально чистый. Этой ночью в городе царит безмолвие. Тишину мира нарушают только звуки нашего дыхания.

Я перевожу взгляд на отражение Риса в стекле витрины. Он кривит рот в отвращении, его глаза кажутся пылающими в свете висящего над нами фонаря. Вздрогнув, я поворачиваюсь к нему.

— Ты в порядке?

Не глядя мне в глаза, он кивает. Его губы крепко сжаты, брови сведены в линию, ноздри раздуваются.

— Здесь все началось, — говорит он тихо, но меня поражает, какой яростью наполнен его голос.

Он был застрелен — я помню то ощущение жгучего проникновения в мою грудь — но в кафе? Я что-то упустила. Он смотрит на меня и коротко улыбается, но эта улыбка с примесью злобы.

— Нет, я умер не здесь, хотя мог бы. — Он последний раз окидывает взглядом кафе и выходит на дорогу. В маленьком городке ночью на дорогах спокойно, поэтому я не удерживаю его.

Его гнев виден в том, как он сжимает и разжимает кулаки, после чего вцепляется пальцами себе в волосы. Он останавливается у желтой разделительной линии, поднимает голову к небу и издает крик, исполненный такой яростью, что каждый волосок на моем теле встает дыбом.

Инстинктивно я прижимаю одну руку к груди, а другую ко рту, чтобы заглушить любые стоны боли. Его мучения впиваются в меня жаркими осколками боли, а перед глазами мелькают вспышки света. Белый. Черный. Белый. Я не хочу мешать этому его моменту, хотя, чем сильнее его отчаяние, тем сильнее становятся ощущения в моей груди. Всю свою муку Рис вкладывает в эти напряженные крики. Слезы струятся по его щекам, но он не смахивает их.

Мне хочется подбежать к нему, обнять и сказать, что все будет хорошо. Но я не могу этого знать. Я не знаю, что произошло с Рисом. Все, что мне известно — это то, что он притягивает меня, словно яркая вспышка света в самой темной ночи, и я сделаю все, чтобы добраться до нее. За исключением того, что боль его смерти заставляет меня сгибаться пополам, пока он криками пронзает тишину ночи. Словно дает понять каждому, кто может услышать его, что ему все еще больно.

В здании через дорогу включается свет. Я не думаю. Я просто двигаюсь. Заставив свое тело разогнуться, я выбегаю на дорогу и врезаюсь в Риса с такой силой, что он, пошатнувшись, падает на дорогу, а я сверху на него. Его глаза широко открыты — то ли от беспокойства, то ли от любопытства, то ли от всего этого вместе. Мой взгляд прикован к светящемуся окну в здании напротив в ожидании, что кто-то выйдет оттуда посмотреть, что происходит.

— Что…

— Ш-ш-ш. — Я прижимаю ладонь ко рту Риса. Его губы растягиваются в ухмылку под моей рукой, а тело подо мной расслабляется. Его руки находятся на моей талии, и мое тело напрягается от такой опасной близости. Я постепенно опускаю взгляд на него и убираю руку, открывая его потрясающую улыбку.

— Что ты сделала? — спрашивает он, и в глазах его пляшут искорки удивления.

Смущенная, я слезаю с него, освобождаясь от его головокружительных объятий.

— Я спасла нас от того, что кто-нибудь вызвал бы полицию, Мистер Кричащий На Улице, как оперная прима, — шепчу я и шлепаю его по руке.

Он усмехается, потирая место удара, словно самый счастливый парень на земле.

— Они не могут меня слышать.

Я качаю головой, указывая на здание.

— Но там зажегся свет…

— Возможно, кто-то решил выпить воды или проснулся от плохого сна.