— Обещаю, что с этим покончено, — с жаром сказала я.

Целый час я разгружала себя на тренажерах, а оставшуюся часть дня занималась. Вечером в компашке соседей со своего этажа я отправилась поужинать в Китайский город. С нами пошла Эми. С Эми всегда было удобно ходить по китайским ресторанам, потому что с официантами она говорила по-китайски и нам подавали то, чего не было в меню и что гораздо вкуснее обычных блюд. Но оказалось, что я не получаю от ужина прежнего удовольствия. Мне не хватало высокой драмы, не хватало торжественности La Grenouille. Мне не хватало острых ощущений борьбы и интриги. Я гадала, где сейчас Али и с кем.

Я не могла выбросить его из головы.

В последующие несколько дней ничего не произошло, и моя жизнь вошла в нормальную колею. Но непонятно почему, нормальность эту я переносила с трудом. Я не находила себе места. Я продолжала думать об Али и о Зви Авриле. Я думала, что если мистеру Аврилю понравится мой отчет, он завербует меня в агенты Моссада. Я воображала всякие героические дела и приключения в экзотических странах. Честно говоря, все это отдавало ребячеством.

Во вторник и среду я видела Али на занятиях. Оба раза мы едва кивнули друг другу. Я испытывала смутное разочарование. Я бы с удовольствием обменялась с ним колкостями.

В пятницу утром мне наконец позвонил Зви Авриль. Сказал, что есть вопросы, которые надо обсудить, и что он хотел бы встретиться со мной лично в полдень, если только это возможно. Я сразу же согласилась. Он дал мне адрес на Флашинг в Квинсе. Я заколебалась.

— Для меня это далековато, — сказала я. — Целый час уйдет на метро. Может, мне просто прийти в консульство? — У меня не хватило духу предложить холл «Уолдорф Астории» или что-либо подобное в качестве более подходящего, на мой взгляд, места для встречи шпионов.

— В консульстве вам появляться нежелательно. Мы не знаем, ведется ли за входом наблюдение. Никто не должен знать о вашей связи с нами. Возьмите такси. Расходы будут возмещены.

Так в полдень я оказалась на широком, обсаженном деревьями бульваре Флашинг перед тяжелой дубовой дверью нарядного особняка. Я позвонила в колокол. Дверь открыл Зви Авриль.

— Благодарю, что вы нашли время приехать, — сказал он, приглашая меня в гостиную. — Вы, наверно, заняты в колледже?

— Не очень, — быстро сказала я. — То есть занята, конечно, но это для меня более важно и интересно.

Он серьезно кивнул и указал на обтянутое ситцем кресло. Я села и с любопытством огляделась. Куча мебели, еврейские журналы на кофейном столике из красного дерева. На стенах картины, изображающие библейские сюжеты — Авраам, готовый пожертвовать Исааком, Моисей и горящий куст. В доме пахло чем-то затхлым и нежилым.

— Это дом для явок? — осмелилась спросить я.

Зви Авриль улыбнулся. Должно быть, он уловил нотку неодобрения в моем голосе:

— Слишком уж он еврейский для дома явок, не правда ли?

Я кивнула.

— А может, в этом-то все и дело. Никто ведь не ожидает, что в доме для явок мы будем держать еврейские журналы? — Видя мое смущение, он хмыкнул. — Нет, это, конечно, просто шутка. В подобных вещах вредно быть слишком умным и тонким. Это вовсе не дом для явок. Он принадлежит одному служащему, который сейчас в Израиле. Мы не нуждаемся в явочных домах в Нью-Йорке, если уж говорить о прямом значении этих слов.

— Понятно, — сказала я, слегка разочарованная.

— Выпьете что-нибудь?

— Апельсиновый сок, если можно.

Он скрылся за сводчатым проходом на кухне. Я услышала, как открылась дверца холодильника.

— Боюсь, что тут нет ничего скоропортящегося, — отозвался он. — Но есть кока-кола, тоник, содовая, джин и виски.

— Тогда коку, — сказала я, хотя не любила ее и за все это время, проведенное в Штатах, так и не привыкла к ее вкусу. Я бы охотно предпочла джин и тоник, но я много раз слышала, что когда у тебя берут интервью, то лучше не пить ничего крепкого, даже если предлагают. Строго говоря, мне предстояло не интервью, но, даже с поправкой на Моссад, это было все-таки очень близко к нему.

Зви Авриль принес два стакана с кока-колой и сел на диван возле портфеля, который он открыл не без торжественности. Он вынул пачку бумаг и разложил их на кофейном столике. Я с изумлением увидела среди них несколько копий своего отчета, на которых было аккуратно вымарано мое имя. На полях этих копий разными чернилами и почерками были написаны комментарии.

— Я поделился вашим отчетом с некоторыми моими коллегами в Израиле, — сказал мистер Авриль, — и он вызвал там значительный интерес. Могу даже сказать, что кое-что из этой информации вызвало переполох.

— О, — выдохнула я.

Он заглянул в свои бумаги.

— Среди тех, с кем я консультировался, есть эксперты по Саудовской Аравии, так же как и специалисты по компьютерной защите. И все мы сходимся на том, что данный случай потенциально может вылиться в крупную операцию. Да, история действительно многообещающая. — Он улыбнулся и удовлетворенно потер ладони. — Но чтобы двинуться с этим дальше, необходимо, чтобы на какое-то время вы продолжили сотрудничество с нами. Можем ли мы на это рассчитывать?

— О, да, конечно… Если вам кажется, что я могу еще что-то сделать для вас, — неуверенно сказала я. Меня вдруг охватила паника при мысли, что снова придется встречаться с Али. Обратно ты приползешь, сказал он. Я бы не хотела, чтобы он убедился в своей правоте, пусть даже ошибочно. — Боюсь, что мне это не под силу, — сказала я грустно. — Я почти ничего не знаю о компьютерах… И у него могут возникнуть подозрения, если я начну снова его спрашивать об этой армейской базе.

— Вот именно. Вам, естественно, не надо проявлять любопытство по поводу армейской базы. Да и нет необходимости. Лучше вовсе не говорить о компьютерах, по крайней мере, какое-то время. Нет, то, что нас интересует, вы можете почерпнуть из самого обычного разговора. В частности, мы хотели бы больше узнать о его семье. Видимо, Шалаби — это старинное и уважаемое в Рияде имя. Наши саудовские эксперты больше знакомы с неким шейхом Салман бин Абдул Рахман аль-Шалаби. Он — хорошо известный религиозный деятель и человек, близкий к королю. Нам бы хотелось знать, какое отношение имеет к нему наш Али Шалаби? А также как зовут его брата, что работает в Министерстве обороны? Насколько важен его пост? Кому именно в министерстве он делает доклады? Любая информация такого рода была бы весьма ценной… Но, кажется, — это не очень-то вас привлекает, Марина. Нужно ли говорить, что я ни на чем не настаиваю. Вы и так сделали для нас более чем достаточно.

— Не в этом дело. Я не возражаю, честное слово. Я готова делать все, что нужно. Но мне только непонятно, зачем вам это? Я вот о чем: есть парень, который проник в военный компьютер. Ясней ясного, что он намерен передать эту информацию своему брату в Министерство обороны. Почему бы вам перво-наперво не позаботиться об этой армейской базе? Вместо этого вы просите меня узнать, имеет ли он отношение к тому или другому шейху Абдулу. Может, он его двоюродный кузен, ну и что с того? Дальше-то что? Какое это имеет отношение к разведке?

— Вы сочтете задание еще проще, — твердо возразил Зви Авриль, — если узнаете структуру арабских имен. Возьмем, к примеру, этого шейха. Его первое имя Салман. «Бин» означает «сын», иногда также пишется как «ибн». «Аль» означает «семья» или «клан». Этого человека зовут Салман, сын Абдула Рахмана семьи Шалаби. Для вас, русской, эта система не должна казаться странной. Насколько я знаю, русские тоже используют в обращении отчества — называя имя отца, так ведь?

— Да, — сказала я. — Это так. Про арабские имена я запомню. Но вы сменили тему. Вы мне не сказали, зачем вам знать о родственниках Али, как бы там их ни звали.

Наступило молчание. Зви Авриль встретился с моим взглядом. Глаза его смотрели холодно и изучающе. Я не отступила.

— Я должна это знать, — спокойно сказала я. — Я не могу выполнять приказы, которых не понимаю. Я не наемная прислуга.

Он забарабанил пальцами по портфелю и спросил, не глядя на меня:

— Хотите, чтобы вам платили? Это можно устроить.

— Нет, я не хочу, чтобы мне платили. Я хочу помочь Израилю. Но я не могу делать это слепо. Я должна знать, почему.

— Хорошо, — вздохнул он. — Я дам вам общую идею. Ничего страшного в этом нет. В конце концов, тот, кто знает, как идет игра, не будет ломать себе голову, почему мы охотно разрешаем кому-то влезть в наши компьютеры, тогда как мы могли бы его просто заблокировать.

— Да, именно этого я и не понимаю. Почему вы его просто-напросто не остановите?

— Вы, Марина, знаете, что такое двойной агент?

— Да. Тот, кто работает на одну сторону, делая вид, что работает на другую. А что?

— Вам понятно, как это получается? Как человек становится двойным агентом?

Я покачала головой.

— Как вы думаете, что мы делаем, когда обнаруживаем у себя вражеского шпиона?

— Берете под арест? Судите?

— Иногда случается и такое. Но тогда наш враг подошлет кого-нибудь другого. Может, еще более умного, на разоблачение которого у нас уйдут годы, если только мы вообще его разоблачим. Нет, гораздо лучше, если мы этого вражеского агента заставим работать на нас. Столкнувшись с необходимостью выбирать, многие из них соглашаются. В результате этот агент будет по-прежнему поставлять информацию своим бывшим хозяевам, но теперь она уже будет под нашим контролем. Кое в чем она будет верной, кое в чем ложной, в зависимости от обстоятельств, но всегда в нашу пользу. — Он замолчал и посмотрел на меня в ожидании моей реакции.

— Пока я не вполне понимаю, какое это имеет отношение к данному случаю, — неуверенно сказала я.

— Иногда даже предпочтительно, чтобы шпион продолжал свою деятельность, не подозревая, что он раскрыт. Тогда нет никакого риска, что он насторожит своих хозяев. Но это возможно лишь тогда, когда вражеский агент получает доступ только к ограниченной информации, которую мы можем контролировать. — Он снова выжидательно посмотрел на меня.