Справедливости ради надо сказать, что в доме Ставрова практически все металлические изделия были сделаны им самим, даже ручки и защелки на дверях и мелкая фурнитура. Кроме, разумеется, каких-то специальных агрегатов и техники.

Так что хвалебные речи затянулись. А Ставров просто плавился внутри от ее искреннего, неподдельного восхищения и дивился самому себе – ну надо же, он и не подозревал в себе такого тщеславия, что ему так важна и приятна чья-то похвала.

Нет, понятно, что любому творческому человеку приятна и необходима позитивная оценка его работы. И даже более того: полезно получать хвалебные отзывы о деле, которое ты достойно делаешь. Но эта чистая, искренняя восторженность Полины, вот именно ее, оказалось, так сильно и глубоко радовала и согревала Клима, что он чувствовал это тепло физически.

И все смотрел на девушку, посмеивался ее задору и тонким шуткам и улыбался. Он за всю жизнь столько не улыбался, как за эти часы с момента их встречи в селе Красивое.

Но все кончается, и экскурсия по музею Климента Ставрова, как назвала их прогулку Полина, тоже. Они соорудили обед, в основном разогрев щедрые дары купальского стола, а Полина еще и успела сделать на скорую руку легкий овощной супец из того, что нашла в холодильнике. Суп, невзирая на его простоту, сумел по достоинству оценить Клим.

– Знаешь, я понимаю, что имела в виду Алина, когда говорила мне о том, что надо смешать наши стили, – заметила Полина.

– А она такое говорила? – спросил Клим, уплетая с энтузиазмом ее супчик.

– Мне говорила, – задумчиво мешала ложкой в тарелке Поля. – Алина, как всегда, на своей волне исключительно дизайна, но она очень точно подметила. У тебя здесь замечательно, и вещи твои необыкновенные, только все рационально, минимально и абсолютно мужской брутальный стиль. Нет, я понимаю, кузнец, это обязывает. Но немножко мягкости не помешает. Видел бы ты мою квартиру, там как раз перебор в обратную сторону, во-первых, потому что иногда приходят заказчики и надо им свои работы показывать, а не прятать в шкаф, ну и тоже, знаешь, рукодельница, это сильно обязывает. А вот хотя бы твой гостевой домик, там явно живет женщина, и мягкость и уют присутствуют.

– Две, – усмехнулся Клим.

– Что две?

– Две женщины, – пояснил он. – Этот дом оккупировали мои бабушки. Когда он еще строился, так приглянулся им, что они его сразу «застолбили». Обычно они перебираются из города ко мне на все лето, но нынче бабушка Дуся расхворалась, а бабушка Лара от нее никуда. Сейчас ей полегче, мы решили, где-то через недельку их перевезем.

– А родители твои приезжают? – поинтересовалась Поля.

– А как же. Иногда в выходные, праздники мы здесь проводим.

– Тогда почему твоя мама и бабушки не смягчили интерьер твоего дома? Не добавили что-то женское? – любопытствовала она.

– Пробовали, но я не разрешил, – пожал плечами Клим и объяснил свою позицию: – Именно потому, что не надо ничего сюда добавлять или наполнять их вкусом и представлениями об уюте. Хотя дома у каждой из них мне уютно и хорошо. Но по моим представлениям, наполнить уютом этот дом должна женщина, которая будет здесь жить. Это просто.

– Это сложно, – рассмеялась Полина. – А если тебе не понравится то, что нравится ей? Или ваши представления об уюте совершенно не совпадут, но при этом вы друг без друга жить не сможете?

– Тогда придется привыкать жить как сложится, – снова пожал плечами Клим.

– Ладно, – перевела разговор Полина, поднимаясь из-за стола и собирая посуду. – Надо ехать в Москву. Наверное, сначала к Алине, показать, что получилось. А потом я домой. Займусь делом.

– Кстати, насчет твоего дела, – проявил неожиданный интерес Ставров. – Я вот подумал, тебе ведь все равно где сидеть и вязать или вышивать, или что ты там еще делаешь?

– Что значит «все равно»? – переспросила Поля.

– В том смысле, что ты же можешь работать и здесь, – толкнул идею Клим, – перевезем сюда все необходимое.

– Ты меня что, переехать к тебе приглашаешь? – поразилась Полина.

– Да, – спокойно подтвердил он. – Я не хочу с тобой расставаться надолго. А если ты в Москве, а я здесь, то это надолго, как минимум на пять рабочих дней.

– Клим, вот так сразу и переехать к тебе? – переспросила она и попыталась удержать затрепыхавшееся птичкой от радости сердечко и все-таки удержалась: – Мне надо подумать, я не могу скоропалительно сделать такой шаг.

– Да, – помолчав, согласился он. – Я понимаю.


Выезжали они из поселка каким-то иным путем, не тем, которым заезжали. И только когда Клим остановил машину и указал Поле наверх, на пригорок, Полина поняла почему.

– Это мое производство. Цеха кузницы. Я думал тебя туда привезти и все показать. Но потом понял, что обязательно зацеплюсь за какие-нибудь дела или кто-то меня дернет по вопросам насущным, и мы с тобой оттуда до вечера не выберемся. В другой раз покажу.

– Хорошо, – согласилась Полина.

Замолчали. После предложения Клима переехать и Полининого отказа они говорили только по теме сборов и отъезда. И каждый испытывал неловкость. Полине так казалось, что каждый, она-то точно испытывала, а Ставров просто молчал. И что он там себе думал, пойди пойми. И хотя у нее трепетало все внутри от осознания, что ему не хочется с ней расставаться, но решиться на такой серьезный шаг вот так сразу девушка пока не могла.

А как хотелось!! Как хотелось-то, господи!

– Расскажи мне, как ты начал свое дело? – не выдержала напряженной тишины Полина и выстрелила вопросом, когда они выехали на шоссе.

– Знаешь, Поленька, – усмехнулся Ставров и посмотрел на нее. – Я свой разговорный лимит на неделю вперед исчерпал за эти несколько часов. Прямо такой веселый, улыбчивый и разговорчивый стал, другой человек. Это ты на меня так магически действуешь.

– Это плохо или хорошо? – усмехнулась девушка.

– Действуешь ты на меня хорошо, я бы сказал, изумительно и волшебно, но болтать постоянно мне тягостно. Только тебе и удалось меня так разговорить необычайно. Я молчун по натуре, и мне в этом состоянии комфортно. Но я с огромным удовольствием слушаю тебя. Ты знаешь, что у тебя дар рассказчицы?

– Мне говорили, – кивнула она, – детям нравится, как я сказки рассказываю и книжки им читаю.

– Не только детям, поверь мне, – уверил Ставров и попросил: – Поэтому я попрошу тебя мне что-нибудь рассказать.

– Что? – улыбалась она ему солнечно.

– Я хотел спросить про ваши этнические экспедиции. Ты говорила, и Костромин не раз упоминал про них. Как вообще в них попала? И в чем смысл таких экспедиций? Мне интересно.

– Все просто, – пояснила она. – Основной смысл – искать различные источники информации, старожилов и носителей традиций и знаний, передающихся из поколения в поколение в самых дальних и разных уголках страны, и сохранять, фиксировать эти этнические памятники культуры, то бишь сказания, легенды, предания, песни, традиции, праздники, уклад жизни, утварь, наречия и говор, промыслы и ремесла. На деле это происходит так: руководитель выбирает маршрут и ставит задачу, скажем: едем в Карелию изучать быт и уклад жизни народов того региона. Идет в архив, находит различные данные, прокладывает маршрут. Приезжаем в районный центр и сразу в краеведческий музей и архив, расспрашиваем краеведов, наводим справки и отправляемся по селам, где, возможно, есть люди, которые что-то знают, что-то умеют и что-то могут вам показать и рассказать. И вперед! И этих сел перепахать придется, мама дорогая! Но интересно.

Полина попала в эту группу практически случайно, но судьбоносно.

Папин хороший знакомый, преподаватель из МГУ, на праздновании его дня рождения, куда был приглашен и Андрей Олегович, в разговоре с ним спрашивая про семью, вдруг вспомнил:

– Слушай, твоя Полинка вроде как на народных промыслах учится?

– Да, – подтвердил Андрей Олегович, – поступила в прошлом году в университет.

– У нас тут на истфаке организовывают интересную этническую экспедицию, как раз по теме старинных народных промыслов, на Алтай. Руководитель толковый мужик, профессор Костромин, я его хорошо знаю, приятельствуем. Я почему вспомнил, Павел Евгеньевич серьезный ученый, и экспедиции его всегда очень солидные и глубокие по научной работе. Если хочешь, я могу туда Полю твою устроить, ей наверняка интересно будет, да и полезно, может, и наукой займется. Я же помню, как она за какой-то там необычной схемой вязания аж в Астрахань ездила сама, лет в пятнадцать.

– Да, было такое дело, – улыбнулся воспоминаниям Андрей Олегович. – Я ее спрошу и свяжусь с тобой сразу.

Поля поехала в первую экспедицию, когда ей было восемнадцать лет, и осталась верной участницей каждой такой экспедиции до окончания своего института. Куда они только не ездили – Среднерусская полоса, Алтай, Заполярье и, разумеется, Сибирь. Порой в такие непролазные дебри залезали, что дальше только лешие да снежные люди живут и бродят, и в такие ситуации попадали, иногда просто с конкретным риском для жизни. Всякое случалось.

Но коллектив подобрался особенный, большая часть преподаватели, а одна треть студенты и аспиранты, всего пятнадцать человек. В первую же экспедицию за Полиной принялись активно ухаживать четверо мужчин. Двое из которых объявили о серьезных намерениях по отношению к ней через неделю. А через две предложили руку и сердце на век.

Полина к такому вниманию и поведению мужчин привыкла давно, с подросткового возраста, и так же давно научилась с этим вниманием справляться без ненужных драм и неприязненных испорченных отношений.

Она никогда не была красавицей. Никогда! Лет до одиннадцати так вообще больше походила на гадкого серого утенка. Но к двенадцати неожиданно расцвела, изменилась и вдруг стала такой симпатяшкой с милым вздернутым носиком и очаровательными веснушками, с румянцем и ямочками на щечках, и пошла расти ее грудь. Но это все не самое главное. Главное, что начало зреть и развиваться в ней нечто особенное, некая утонченная женственность, редчайшая манкость и уникальная мягкая энергия уюта и светлой радости, которую Поля излучала.