Татьяна Герцик - Чудеса всё же возможны…

Голос Алевтины в телефонной трубке звенел настоящим недовольством:

– Все идут, Настя, одна ты кобенишься! После окончания школы десять лет прошло, давно встретиться пора! – После неопределенного хмыканья собеседницы голос стал строже: – Чтобы больше никаких отговорок! Ровно в три в кафе «Радуга»! Не опаздывай! Я тебя с Володькой посажу, посмотришь, каким он стал.

Положив трубку, Настя посмотрела по сторонам, будто ища, где же ей скрыться от вездесущего ока старосты. Эта весть выбила ее из привычной жизни, как пушинку. Боль и горечь, казалось, так хорошо похороненные, вспыли со дна души и понесли по волнам памяти.

Владимир… Или, как она всегда звала его, Влад. Почему-то она не любила имена Вова или Володя и всегда называла его только так – Влад. Одно это имя принесло такую боль, что на висках забились тоненькие сеточки вен.

Настя прижала к вискам прохладные пальцы и закрыла глаза. Память тут же воскресила белозубое насмешливое лицо, глядящее на нее с удрученным отрицанием. Сколько же раз она признавалась ему в любви? Сотню, не меньше…

Началось всё в детском саду. Она не помнила, как они познакомились, но мама говорила, что она была самым рослым ребенком в группе, и привыкла, чтобы все подчинялись исключительно ей. И когда привели нового мальчика, она попробовала командовать и им. Но он этого не стерпел и двинул ее машинкой по голове. Видимо, после этого удара у нее в мозгах что-то заклинило и она в него влюбилась. Как выяснилось, навсегда.

Сколько она себя помнила, они всегда были вместе – и в детском саду, где ходили неразлучной парой и сидели за одним столом, и в школе, где пересели за одну парту. Он был снисходительным парнем и позволял ей за собой ухаживать, несмотря на всю ее некрасивость. Иногда даже заступался за нее.

Перед глазами тут же всплыла сцена, после которой она в первый раз призналась ему в любви.

В каком это было классе? Четвертом или пятом? Они с Любой Городиловой, о чем-то болтая, шли домой после школы, когда на них налетел школьный хулиган Игорь Овчинников. Толкнув ее в сугроб, стал бросать в нее плотно слепленные мокрые снежки и вопить:

– Кому ты нужна, глупая уродка!

Любашка, спасаясь, тут же убежала, а она хотела подняться, но ноги скользили по чуть прикрытому снегом льду. В нее безжалостно летели твердые снежки, с силой ударяя по полудетскому телу и оставляя болезненные синяки на тонкой коже. Она почувствовала себя беспомощной и униженной, и когда поняла, что по лицу невольно потекли слезы, доставляя хулигану истинное наслаждение, даже произнесла запрещенное в их семье ругательство, отчего сконфузилась еще больше и чуть не заплакала навзрыд, чего и добивался подловатый Овчинников.

Он бы еще долго над ней куражился, если бы не Влад. Он спокойно подошел к ним, протянул ей руку, помог встать, и на вопль Игорька:

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – всё с тем же спокойным достоинством попросил повторить.

Овчинников оглянулся, увидел позади себя изучающе оглядывающего его Славку, друга Влада, вспомнил, что оба они занимаются в секции рукопашного боя, и решил смотаться от греха подальше. Его дружки, только что поощрительно хохотавшие, моментально рассеялись, стоило им остаться без главаря, и вот тогда у нее вырвалось:

– Я тебя люблю!

Владимир со снисходительной усмешкой посмотрел на нее и мягко посоветовал:

– Иди домой и умойся!

Она старательно отряхнулась и пошла домой со странным чувством невесомости, улыбаясь сквозь невысохшие слезы. Умылась и впервые по-женски придирчиво посмотрела на себя в зеркало. И поняла, что шансов у нее нет никаких.

В кого она удалась такой некрасивой, никто не знал. Мама у нее женщина приятная, даже симпатичная. Отец от них давно ушел, но, судя по старым фотографиям, он тоже уродом не был, а вот она…

Длинный крючковатый нос, как у бабы-яги в фильмах Александра Роу, узенькие, чуть косящие глазки, да еще длинный большой рот с траурно опущенными вниз уголками губ. Ей страшилищ можно играть без грима.

Но она всегда была оптимисткой и считала глупостью ныть, каким бы существенным не был повод. Поняв, что на конкурсах красоты ей ничего не светит, переключилась на книги. Забавные приключения и выдуманные страсти здорово отвлекали от сознания собственной неполноценности, но учиться не помогали. По русскому с литературой, ну еще по ботанике-биологии у нее стабильно были пятерки, а вот по алгебре-физике, то бишь точным наукам, она не вылезала из троек.

На путь истинный ее наставил всё тот же Влад, который всегда был отличником и не понимал, как можно умному человеку, а он не скрывал, что считает ее умным человеком, учиться на трояки. После очередной полученной ею двойки по геометрии, он, скривившись, сказал, что с такими оценками, как у нее, можно рассчитывать лишь на поступление в кулинарный техникум, так как в десятый класс ее точно не примут.

В ее ушах до сих пор стоял его уничижительный голос:

– Будешь пирожные украшать. Это у тебя хорошо получится.

У нее и в самом деле были изящные ловкие пальцы, но этот сомнительный комплимент заставил ее взяться за ум. Это да еще страшная мысль о том, что иначе ей за одной партой с Владом больше не сидеть. Она начала усердно заниматься и скоро догнала других, более успешных одноклассников. Правда, несколько раз пришлось обращаться за помощью к Владу – по алгебре с физикой самостоятельно восполнить пробелы не получалось.

Он приходил к ней домой, по-свойски пил с ней чай на кухне, потом доступно объяснял ей всё, что она не понимала. Им было очень хорошо вместе, когда никого не было рядом, и никто не глазел на них круглыми глазами, удивляясь их неравной дружбе.

Настя знала точно, что он чувствует то же, что и она – иначе Влад просто не стал бы тратить на нее свое драгоценное время. С другими, даже самыми красивыми девчонками, он так не валандался. Она прекрасно помнила, с каким пренебрежением он ответил на кокетливую просьбу первой красавицы школы Светы, учившейся в параллельном А классе, объяснить ей теорему. Давая понять, что прекрасно понимает: дело здесь вовсе не в теореме, Влад окинул красотку с ног до головы полупрезрительным взглядом и холодно заявил, что подобными пустяками ему заниматься некогда.

Светлана жутко покраснела, а Настя с благодарностью подумала, что с ней Влад никогда подобным тоном не говорил, и для нее у него время всегда находилось. Позже, правда, неприятная мысль, что делает он это исключительно из жалости, несколько омрачила ее радость, но уж тут она ничего поделать не могла. Пусть даже и из жалости, она была искренне благодарна ему и за такую малость.

В общем, девятый класс она закончила всего с двумя четверками – по физике и физкультуре, и в десятый ее перевели без проблем.

Первого сентября им, как взрослым и ответственным людям, разрешили сидеть с кем хочется. Все парни класса, утверждая мужское достоинство, демонстративно отгородились от девчонок на задних партах. Она была уверена, что Влад сядет со Славкой, и приготовилась куковать в одиночестве. Устроившись на своем старом месте на третьей парте у окна, с нарочитой бравадой утешилась: зато теперь жить она будет очень привольно, ведь на пятнадцать двухместных парт в их классе всего семнадцать человек. С ней наверняка никто сидеть не будет. Сплошной простор!

Когда Влад, еще более выросший и возмужавший за летние каникулы, так же, как и все предыдущие девять лет, небрежно шмякнул рядом с ней свою сумку, она не нашла ничего лучшего, как потрясенно сказать:

– Ты же здесь больше не сидишь…

Медленно выпрямившись, он сердито посмотрел на нее и холодно спросил:

– Почему? Ты не хочешь, чтобы я здесь сидел? У тебя другой компаньон?

Смутившись, она неловко пробормотала:

– Да нет, но разве ты хочешь сидеть со мной?

Ей показалось, что он с облегчением вздохнул, но тут же нахмурился, уселся за партой и бросил:

– Не решай ты за меня ничего, пожалуйста! У меня и у самого голова на плечах есть!

Она до сих пор помнит то ощущение неземного счастья, даже блаженства, охватившего ее тогда. Влад как-то странно на нее посмотрел и неопределенно хмыкнул. Посмотрев по сторонам, она заметила, что смешанная пара среди одноклассников только одна – их.

Она оценила самоотверженность Влада, ведь наверняка над ним будут подшучивать все его друзья. Хотя вряд ли кто-то решился бы на откровенную издевку – Влад никогда не спускал шутникам обиды, особенно, если это касалось Насти.

Два года пролетели как одно мгновенье. Она бежала в школу, как на свидание, и уходила неохотно, как девушка, насильно разлучаемая с любимым. Но ее грела мысль, что на следующий день она снова будет сидеть рядом с Владом, болтать с ним, смеяться.

Выпускные экзамены принесли ей настоящее горе. Нет, оценки у нее были хорошие, но вот что дальше? Она знала, что больше никогда, никогда не будет счастлива. Больше не сидеть ей рядом с Владом на одной парте, не слышать искренний вопрос «как дела?», не ходить с ним на баскетбол или хоккей.

В предчувствии разлуки болезненная пустота захватывала ее всё сильнее и с каждым днем становилось всё труднее и труднее скрывать свои чувства.

В мае занятий уже не было, но она еще встречалась с Владом на консультациях, снова чувствовала рядом с собой тепло его сильного тела, и эти редкие встречи приносили столько сладко-щемящего чувства, что она потом весь день молча шаталась по квартире, прощаясь и с детством, и со своей единственной непризнанной любовью.

А потом был выпускной вечер…

Не в состоянии спокойно вспоминать о том ужасном дне, Настя вскочила и, обхватив голову руками, забегала по комнате, пытаясь убежать от унизительно-сентиментальных воспоминаний.

На выпускной вечер мама сшила ей красивое бело-розовое платье, подчеркивающее ее единственное достояние – неплохую фигурку. Кружева и блестящие пуговки делали его похожим на платье юной принцессы. Она даже вообразила, что выглядит в нем лучше, чем всегда.