— Да? — в тон ему отзываюсь, закалывая перед зеркалом челку невидимками. Достала — сил нет! Второй час не могу ни строчки написать, потому что то и дело нервно дергаю головой, откидывая волосню с глаз. Дебильная стрижка — надо было мне до такой додуматься! Пришлось сходить в магазин за заколками.

— Это… — Яр замирает, разглядывая меня. — А у тебя глаза красивые, — неожиданно выдает он.

— Эммм… Спасибо, — киваю и возвращаюсь в комнату. К ненавистному роману. — Я занята. Поэтому все сам. И чтобы тебя не слышно было!

— Подожди, — он хватает меня за руку. — У меня для тебя героиня рассказа есть.

— Мне некогда! — отрывисто бросаю, усаживаясь за рабочий стол.

— Аня… — тянет Ярик, хвостиком следуя за мной. — Ей очень нужна сказка со счастливым концом, — облокачивается на спинку кресла. Задираю голову — он смотрит на меня сверху вниз и улыбается.

— Слушай, — пытаюсь принять серьезный вид, но его физиономия при таком ракурсе меня веселит, — я тебе фея-крестная, что ли? — смеюсь.

— Но ведь работает же! — Ярик раскручивает меня на кресле, разворачивая к себе, и присаживается на корточки передо мной.

— Это просто совпадения, — отмахиваюсь.

— Нет, — упрямо качает головой он. — Не просто. Все сбывается! — говорит с такой искренностью, что я уже готова пойти у него на поводу. А фиг с ним! Сроки сдачи я и так прошлепала — хуже не будет.

— Что за героиня? — интересуюсь.

— Таня. С третьего этажа. У папы на предприятии секретарем работает. И отец ее иногда до дома подвозит, — объясняет Яр, вставая и присаживаясь на диван рядом с рабочим столом.

— Даже так? — почему-то новость о том, что Николай Валентинович кого-то там куда-то подвозит меня неожиданно раздражает. Хотя мы даже до сих пор не знакомы.

— Ну да, они ж там, кто из руководства, порой допоздна торчат. Особенно если новую линию производства запускают. И Таня должна вместе с ними работать — кофе подавать, все за всеми записывать… А папа мой никогда не позволит молоденькой девушке возвращаться домой без присмотра, тем более, если уже стемнело, — с гордостью заканчивает Ярик.

— Молоденькой? — зачем-то уточняю.

— Ей то ли двадцать три, то ли двадцать четыре года, — пожимает плечами мой приятель.

— Ну-ну, — свожу брови к переносице. Понятно. Таких девочек-то, конечно, приятно подвозить до дома. Это ж не какая-нибудь там Зинаида Ивановна пятидесяти лет от роду. И отец Ярослава благодаря моей буйной фантазии вдруг превращается в этакого тайного ловеласа — любителя секретарш, чем жутко меня разочаровывает. Я уже привыкла думать о нем, как об исключительно положительном персонаже.

— Папа не только ее подвозит, — добавляет Яр. — А еще и бухгалтершу, и завскладом, и начальницу отдела маркетинга, — перечисляет он.

— И всем по двадцать три или двадцать четыре года? — с независимым видом кидаю взгляд в окно. Типа мне все равно. Правда, мне действительно должно быть все равно. Но я без всякого логического обоснования злюсь.

— П-почему? — растерянно уточняет Ярик. — Я бы сказал, что это уже тети со стажем, всем за сорок… Просто мой папа — порядочный человек, — заканчивает он снова с нотками гордости.

— Это хорошо, — киваю, чувствуя облегчение. Мне очень важно, чтобы Николай Валентинович оставался в моей иерархии героев положительным. Что плохого в том, если одинокий мужчина приударит за молоденькой девушкой, непонятно, но… Нет. Нельзя. Пусть вон… Ярика воспитывает.

— Я тебя с ним обязательно познакомлю! — вдруг с воодушевлением выдает Яр. — у него скоро отпуск! — счастливо выдыхает.

— Зачем? — настороженно спрашиваю.

— Как зачем? — удивляется он. — Папа клевый. Ты тоже клевая.

— Так, стопэ, тормозни! Ты что задумал? — свожу брови к переносице.

— Ничего, — с независимым видом пожимает плечами Ярослав. — Просто хочу вас познакомить.

Прищуриваю глаза, пристально на него глядя. Интересно, а когда отпуск у папы-то? Встряхиваю головой. Так, не о том думаю.

— Что там с этой Таней? — напоминаю

— А, да! — восклицает Ярик. — Короче… Она очень долго встречалась с парнем. Вроде любовь там, все дела. Но они расстались. Вообще непонятно из-за чего. Таня сказала, что из-за… — он напряг лоб, — стеклянного колпака, — почесал с недоумевающим видом затылок. — Мол, перестали слышать друг друга.

— Такое часто бывает, — вздыхаю. — А ты откуда знаешь?

— Мы с ней как-то раз пиво… эммм, чай вместе пили, — и виновато прячет глаза.

— Понятно, чай. Ага. И что?

— Ну и болтали. Я к ней за документами ходил для папы. А она заплаканная сидела. Разговорились. И вот. Она правда все время так странно говорит… Такими заумными, длинными фразами. А тут я ее недавно опять встретил — все несчастная ходит. По-прежнему его любит.

Задумчиво смотрю на Ярика — хороший он все-таки парень. Сострадательный. Чуткий. Редкие качества.

— Ладно. Напишу, — согласно киваю.

Ярослав широко улыбается и приподнимает брови.

— Только чтоб все хорошо закончилось! — последнее напутствие.

— Да уж понятно.

Таня… В моем воображении она рисуется романтично-ранимой барышней, очень много думающей. «Стеклянный колпак». Обычная девушка не определила бы так причину расставания.

Отчуждение. Есть любовь, но нет нужных слов, чтобы сказать об этом.

***

Анины истории

Зона отчуждения

«Неясные предчувствия, внутреннее томление, разбегающиеся мысли и невозможность облечь их в слова. Что-то зреет во мне, доставляя бесконечное беспокойство, но я никак не могу подобрать нужный код к тайникам моего подсознания. Что-то останавливает меня. Страх оказаться несостоятельной? Возможно, вполне возможно.

Ты дарил мне розы: оранжевые (мои самые любимые), кроваво-красные, бархатисто-бордовые, нежно-розовые, болезненно-белые, ревниво-желтые. Дарил сказочно-волшебные, безумные по цене, чувственные орхидеи, которые не увядали бесподобно долго. Дарил гвоздики, гладиолусы, пионы, астры, нарциссы, хризантемы, тюльпаны, сирень. А однажды подарил случайно по дороге купленный букет из желтых полевых ромашек и радующих глаз васильков. Такое вот сочетание: пронзительная синева неба и золото солнечных лучей. Гениальная простота. Никакой вычурности, никаких элитных ароматов, только запах заболоченного бескрайнего поля. Я долго сжимала в руке букет, чувствуя влажность связанных вместе стебельков.

Цветы почти неделю украшали мой журнальный столик. Потом их постигла участь тех, кто навсегда потерял свои корни: они завяли, превратившись в мусор. Вместе с ними, кажется, увяла и вся романтика наших отношений. Период цветов закончился.

Недавно просматривала свои старые дневниковые записи. Была у меня такая привычка в нежном возрасте — записывать важнейшие события дня. Иногда их не было — лишь одни эмоции, ощущения, переживания. Листала истрепанные листы и удивлялась себе. Боже, сколько энергии, энтузиазма, сколько плещущей через край страницы жизненной радости, предвкушения большого будущего, ожидания чудесно-неизвестного и обязательно прекрасного! Какой наивный, надуманный пессимизм, едва прикрывающий ненастоящими страданиями всеобъемлющее желание быть цветущей и счастливой! Где же теперь мои романтические грезы, кому они принадлежат? Почему я больше не испытываю трепетного волнения только от одного случайного взгляда симпатичного мальчишки, почему не придумываю головокружительных историй на ночь, рассказывая их самой себе, спрятав счастливое лицо в подушку? Неужели очерствела душа, или просто я взрослею, оставляя где-то далеко в прошлом зыбкие иллюзии?

«Что в имени тебе моем, прекрасный небожитель? Ты ждешь, что я уйду, но я останусь. Только на мгновение. Меня чарует взор, мне дорога твоя улыбка, в меня вдохнул ты жизнь, о, маг и чародей… Постой, мой призрак, подожди, услышать смех хочу волшебный, сыграй на лире, и я покорно голову склоню перед твоим талантом. Твой лик суров, тебе мое присутствие лишь в тягость, но я уйду. Клянусь, уйду и больше докучать не стану, ты только подари мне час блаженства, тогда я воспарю, и этим мигом буду жизнь в своих таких простых воспоминаниях. Ты бог искусства Аполлон, ты гений, вечности синоним. Я ноль, земная пустота, без формы и без содержания. Так забери меня скорей, впитай в себя и уничтожь. Зачем нужна сама себе я?»

Кому же были посвящены эти почти стихотворные строки в дневнике, какой очередной химере? Не помню. Но в них была вся я. Готовность идеализировать выбранную избалованным воображением жертву, превратить ее в идол для поклонения. Отдать свое «я» взамен нескольких мгновений счастья и пару ничего не значащих поцелуев. Меня это устраивало. Без постоянного чувства влюбленности в неясного избранника мое существование теряло обоснованность, поступки лишались смысла, исчезала потребность в исполнении придуманной мною роли в непрекращающемся спектакле. Приходилось быть собой. А это скучно.

С возрастом все изменилось. Романтизм должен был уступить реализму.

Горько разрушать воздушный замок призрачной мечты, но жить в нем тоже невозможно. Действительность окружающая не даст. Заест. И не подавится. Подавишься ты. Своими же мечтами.

Главное не просто подобрать вовремя правильные, нужные слова, но еще их отважиться произнести, переборов, возможно, свою гордость или глупость, тут уж с какой стороны посмотреть.

Мы не смогли найти друг для друга душеспасительных, точных и единственных слов прощения, оставшись каждый в своем отчаянии. Не прошло и пяти минут, как вместо нашей общей судьбы образовались две параллельные, не соприкасающиеся друг с другом линии одиночества.

Порой я пытаюсь в своем уставшем от бесплодных мечтаний воображении смоделировать иную ситуацию, в которой ты во всем виноват, и я могу свалить вину нашего расставания на тебя. Но, увы! Ты не флиртовал с другими девушками, никогда не повышал на меня голоса, уважал мои интересы, любил меня… Как свою самую необходимую привычку. Я, кажется, тоже. Наверное, отсутствие похороненной где-то глубоко в душе романтики нас и сгубило.