Джулиана Грей - Чтобы встретиться вновь

– Послушай-ка, – вмешался Роланд, не в силах видеть эту дрожащую губу. – Я с радостью поселю твоего маленького приятеля у себя. У меня нет возражений против дюймовых насекомых. Надежная клетка – и все.

Лицо Филиппа просияло.

– О, сэр! Правда? Вы его правда возьмете?

– С удовольствием, – подтвердил Роланд, – только в надежной клетке.

– Право же, лорд Роланд, в этом нет необходимости, – сказала Лилибет.

Он улыбнулся ей.

– Моя дорогая, это совершенно необходимо. Каждый молодой человек должен иметь домашнего любимца. Почему бы не кузнечика?

– Это правда, мама! Норберт будет чудесным домашним любимцем!

Роланд поднял руку и начал загибать пальцы:

– Мяса не требует. Ежедневных прогулок не требует. Никакой шерсти на мебели. Никаких луж на обюссонских коврах. – Он торжествующе потряс сжатым кулаком. – Очень подходящий любимец. Даже и не знаю, почему я сам не завел себе стадо таких. Или… или их должна быть стая?

Лилибет уже хохотала.

– Ну, замечательно. Но вам придется разбираться с клеткой самостоятельно. И будьте так добры, клетка должна быть очень надежной.

– Думаю, мы справимся с этим, правда, Филипп? – Роланд хлопнул мальчика по плечу.

– Да, сэр! Я уверен, Абигайль поможет нам достать проволоку для цыплят. – Филипп помчался вперед по проходу. Его голос слышался все слабее. – Думаю, я выдрессирую его для блошиного цирка!

– О Боже, – выдохнула Лилибет.

Роланд снова взял ее за руку. Она не стала сопротивляться. Они приближались к концу ряда. Еще чуть-чуть, и они окажутся на открытом пространстве, и между ними и выложенным плитками кухонным двориком останется только небольшой лужок.

– Мы увидимся снова? – негромко спросил он.

– Зачем? – Она издала нервный смешок. – Еще одна попытка соблазнить меня?

– Если хочешь. Я буду счастлив повиноваться.

Еще один смешок.

– Ты очень стараешься, правда?

Филипп скрылся за виноградными лозами. Роланд остановился и повернулся лицом к Лилибет, взяв ее за другую руку тоже. Ее ладони были гладкими и хрупкими под его пальцами. Где-то по дороге у нее слегка сбилась набок шляпка. Он протянул руку и поправил ее, задев щеку большим пальцем.

– А у меня получается? – спросил он. Сердце в груди колотилось, ожидая ее ответа.

Ее взгляд на мгновение опустился на его губы.

– После обеда, – сказала она. – Я попрошу Франческу посидеть с Филиппом. Или Морини.

– Кто такая Морини?

– Экономка. Она не будет против.

Лилибет слегка задыхалась, ладони ее напряглись. От ее кожи пахло лавандой, дыхание было сладким. Розовые губки неотразимо манили.

В самом деле, зачем сопротивляться?

Прежде чем она успела запротестовать, он взял ее лицо в ладони и впился в губы – не легко, не вопрошающе, а так, словно пожирал нежную мякоть персика изнутри. Он ласкал ее язык, рот, атласную гладкость щек. Он вдыхал ее запах, как наркотик, несущийся по венам.

Потрясенно ахнув, она выгнула спину и отдалась его поцелую. Ее руки – Боже милостивый! – крепко, властно сжали округлость его ягодиц.

В ее горле родился голодный, рычащий звук. Роланд запустил пальцы в ее волосы под шляпкой и переступил ногами так, чтобы зажать между ними ее бедра.

– Мама!

Голос Филиппа раздался из-за рядов виноградных лоз.

Лилибет, негромко вскрикнув, отпрянула и оттолкнула Роланда.

– Иду! – хрипло отозвалась она. Ее руки метнулись к волосам, заталкивая на место шпильки, поправляя шляпку. Но взгляд не отрывался от Роланда, глаза были дикими и круглыми и такими синими, что ему хотелось в них нырнуть. – Я должна идти, – прошептала она и повернулась.

– Погоди! – Он схватил ее за руки. – Сегодня ночью.

Ее грудь тяжело вздымалась, словно ей не хватало воздуха. Груди натянули тонкую ткань платья. Роланд видел, как на горле лихорадочно бьется пульс.

– Да. Сегодня ночью.

– Во сколько?

– Поздно. Может быть, в одиннадцать. И на улице, там, где нас никто не найдет.

– Я что-нибудь придумаю. Пришлю записку.

Лилибет кивнула, вырвала руки и торопливо зашагала по проходу, исчезнув до того, как он успел шевельнуться. Его ошеломленному мозгу потребовалось некоторое время, чтобы переварить услышанное.

– Сегодня ночью. На улице. Записка. В одиннадцать.

Если, конечно, он столько времени выдержит.

Вина. Стыд.

Уши горели, пульс бился в горле, в запястьях, в груди.

– Мама, мне обязательно сегодня заниматься с Абигайль? Мне кажется, строительство клетки – это уже хороший урок, разве нет?

«Потаскушка. Прелюбодейка. Дрянь».

– Зависит от того, сколько времени вы будете эту клетку делать, – ответила она, – и от того, как сильно кузина Абигайль занята сегодня днем.

Абигайль пришла в восторг, узнав о клетке для кузнечика. Нет, это совсем не трудно. А письмом и арифметикой они займутся завтра и все нагонят. Конечно, у нее есть проволока для цыплят. Только петли в ней, наверное, слишком широкие и кузнечика не удержат, даже такого большущего, как Норберт. Ну, они найдут что-нибудь подходящее. Пойдем. Поцеловать Филиппа в лоб, помахать вслед. В коридоре тянет ароматным сквозняком с улицы, каменная стена, к которой она привалилась спиной, холодит, живот под ладонями пылает.

«Слабая. Порочная. Обуреваемая противоестественной похотью».

Она так сильно его хочет. Какая мука – идти рядом с ним, ощущать жар его тела и не сделать ни единого движения в его сторону! Кожа ее горела, пылала от желания упасть с ним на траву, прижаться к его прекрасному телу, обнаженному под этим солнцем.

Лилибет зажмурилась. Его поцелуй, о Боже, его восхитительные губы. Вожделение растеклось по ее членам, расплавилось между ног. Она будет гореть в аду; она умрет от стыда. Она уступила, снова, снова! И все равно поцеловала его в ответ и сжала бедрами его восставшую плоть.

Согласилась встретиться с ним сегодня ночью и довершить собственное падение.

– Синьора Сомертон? Вы плохо себя чувствуете?

Теплый запах пекущегося хлеба достиг ноздрей Лилибет в ту же секунду, что ласковый голос – ушей.

Она вздрогнула и выпрямилась.

– О! Синьорина Морини! Нет-нет, все хорошо. Просто… день такой теплый…

Экономка стояла рядом, почти вплотную, лицо ее сморщилось от сочувствия.

– Может быть, вам нужно выпить чашечку чаю? Теперь у меня получается очень хороший чай. Синьорина Абигайль меня учит.

С языка Лилибет чуть не сорвался отказ, но произнесла она другое:

– Чашечка чаю – это чудесно. Спасибо.

И пошла следом за изящной синьориной Морини по коридору в кухню, где почти догорел огонь и буханки хлеба остывали на столе. Рядом с ними уже ждал горячий чайник с чашкой.

Лилибет взяла чайник и налила чаю. Пар поднимался от него ароматными завитками. Она принюхалась и со вздохом опустилась на стул.

– Вот видите? – Морини устроилась на стуле во главе стола. – Так гораздо лучше, правда?

– Очень славно. Вы так добры, что приноравливаетесь к нашим английским обычаям. Завтрак и чай.

Экономка улыбнулась и пожала плечами.

– Ничего такого в этом нет. Ленч, обед – все это берется с тосканских холмов и долин. Все это мы выращиваем здесь, на нашей земле.

– И они восхитительны. В Англии все или пережарено, или переварено. Я и не знала, что артишоки такие вкусные.

Снова пожатие плечами.

– Я думаю, вы оставили в Англии много неприятного.

Лилибет уставилась в чашку.

– Да.

– Синьора, у вас на глазах все еще слезы. Вы несчастливы. Почему? У вас прекрасный ребенок, вас любит добрый синьор. Скоро у вас родится его ребенок. Господь улыбается вам.

Лилибет резко вскинула голову.

– Синьорина!

Морини улыбалась, лицо ее расслабилось и лучилось добротой.

– Это правда. Я знаю эти вещи. Вы ведь встречаетесь с ним сегодня ночью, да?

– Откуда вы… кто… – Лилибет беспомощно открывала и закрывала рот, не в силах мыслить логически. «Привидения!» – неожиданно вспомнился ей страстный голос Абигайль. Она решительно откинула эту мысль. Морини, продолжая улыбаться, покачивала головой.

– Я знаю, вот и все. Синьора, я помогаю вам. Присмотрю ночью за юным синьором. А вы идите на свидание с любимым. Он делает вас счастливее, вам становится лучше.

– Нет. – Голос ее дрогнул. – Он делает меня несчастной. Я не могу… я не должна… у меня уже есть муж, синьорина! Отец Филиппа.

Морини прихлопнула ладонью по столу и заговорила резким тоном:

– Плохой человек. Он не муж вам.

– И лорд Роланд тоже. И я не хочу его в мужья, синьорина. Не хочу выходить за него замуж, в этом все и дело. Я хочу его… о, я так его хочу… но это невозможно. – Она подавила рыдание.

– Ш-ш-ш. Ш-ш-ш. Povera donna [3]. Пейте чай. Это глупо, что вы за него не выходите. Он хороший человек и такой красивый мужчина. И любит вас очень сильно.

Лилибет сделала большой глоток, обрадовавшись, что чай обжег ей горло.

– Это пока. Но через год-два…

– Я так не думаю. Судя по тому, как он смотрит на вас. И учит вашего мальчика. – Морини сложила руки вместе и улыбнулась мудрой улыбкой. – Идите к нему, синьора.

– Я не могу сопротивляться. Просто не могу. Я такая слабая, синьорина! Это плохо, даже если все идет нормально, но сейчас, когда я жду ребенка… это просто невыносимо. Будто я вот-вот взорвусь. Я так сильно его хочу. Он так приятно пахнет и так чувствует… – Ее лицо пылало. Она пыталась остановить поток слов, но они выплескивались наружу, как река в половодье.