Бэйли словно окаменел. Он еще даже сесть не успел — а тут такое.

— Без паники! — громко произносит медсестра, стремительно пересекает палату и нажимает кнопку. Писк мгновенно умолкает. — Это не связано с ее сердцем. Просто нужно было поменять флакон на капельнице, — объясняет она.

Через несколько секунд, когда мы начинаем постепенно приходить в себя, появляется врач и вкратце рассказывает Бэйли о случившемся и о нынешнем состоянии Гретхен. Мы с Томом снова уходим в комнату ожидания для родственников. Том очень взволнован. И не только он.

— Он ничего не запомнит из того, что ему говорят! Абсурд! — Он начинает нервно ходить по комнате. — Он только что приехал, и не нужно быть самым умным человеком в Британии, чтобы понять: он не может всего осознать. Кто-то из нас должен быть рядом с ним — если не я, то ты.

Я понимаю, как тяжело ему сказать такое.

— Наберись терпения, Том, он через минуту придет сюда.

— Набраться терпения? — Том смотрит на меня так, будто не верит своим ушам — Если бы такое случилось с тобой…

Но тут он начинает кусать губы и не заканчивает начатую фразу.

Дверь приоткрывается, выглядывает медсестра.

— Том? Вы не могли бы вернуться?

Не дожидаясь меня, Том практически отшвыривает медсестру в сторону, чтобы пройти за дверь. Я встаю, но медсестра загораживает мне дорогу и спокойно, серьезно говорит:

— Давайте дадим им возможность поговорить.

Я сажусь, инстинктивно догадываясь: что-то происходит.

Медсестра садится рядом со мной.

— Вы давно дружите с Гретхен? — дружелюбно интересуется она, рассеянно вертя на пальце обручальное кольцо.

Я смотрю на нее с тревогой и опаской.

— Больше года. А почему вы спрашиваете?

— Значит, не так уж долго.

Она склоняет голову к плечу. Ее светлые волосы чуть поблескивают. Она ждет.

— Но мы очень близки, — говорю я, чтобы заполнить паузу. — Знаете, у некоторых людей так бывает.

Она улыбается.

— Конечно. Родство душ и всякое такое. Я со своей лучшей подругой знакома со школьных лет. Я ее безумно люблю, но порой она меня доводит до бешенства. Догадываюсь, что у вас с Гретхен тоже примерно так все обстоит?

Я молчу. И смотрю за окно.

— Иногда бывает, — наконец произношу я. — Порою с ней очень трудно… но, в конце концов, у нее маниакально-депрессивный психоз. — Я перевожу взгляд на медсестру. — Думаю, вам это уже известно. Поэтому она порой не в состоянии отвечать за свои поступки.

— Понимаю, — кивает медсестра. — Но наверняка вам бывает очень тяжело.

Да она понятия не имеет, как мне порой бывает тяжело.

— Все же ей тяжелее, я так думаю.

— Конечно, но точно так же может быть очень больно видеть, как кто-то, дорогой для тебя, борется за жизнь. А еще труднее, когда оказывается, что на самом деле твой близкий человек жить не хочет.

— Это вы обнаружили Гретхен? — мягко спрашивает она. — В ее квартире?

— Да, — еле слышно отвечаю я. Я предчувствовала, что этот вопрос прозвучит. — Дверь была приоткрыта. Я вошла и увидела ее.

— Интересно, почему она оставила дверь открытой? — спрашивает медсестра.

— Она была не в себе, — быстро отвечаю я.

— Так значит, вы с ней говорили?

Я искоса смотрю на дверь.

— Нет. Я хотела сказать: я думаю, что она была не в себе — если сотворила такое.

Я порывисто встаю. Мне хочется уйти. Медсестра протягивает мне руку.

— Ее состояние ужасно, Элис, но смотреть на это не легче. Я просто пытаюсь дать вам возможность выговориться. Мы могли бы определить вас в одну из групп, где…

— Помощь нужна ей, — поспешно прерываю я медсестру. — Она ведь должна уметь контролировать свое состояние, но у нее не всегда это получается. — Я вдруг ловлю себя на том, что говорю более энергично, чем могла бы посреди ночи, особенно учитывая все случившееся. — Ей нужно лечение. Есть таблетки, выравнивающие настроение, снимающие стресс. И только тогда, когда ты не принимаешь соответствующие лекарства, когда ты настолько самонадеян, что отказываешься от них, считая, будто они тебе не нужны, хотя люди, любящие тебя, и специалисты утверждают обратное, — вот тогда это действительно проблема.

Медсестра явно немного удивлена моей вспышкой, но не обескуражена.

— Ваш гнев вполне понятен, Элис, — говорит она, и я вдруг понимаю, насколько крепко сжала кулаки — даже костяшки пальцев побелели. — Это обычная реакция, и…

Но уже слишком поздно. Чаша моего терпения переполнилась. Я вижу Гретхен, сидящую на полу в гостиной, потом ее же — неподвижную, на больничной кровати… Кровь пульсирует у меня в висках, в горле встает ком.

— Просто чудовищный эгоизм! — наконец взрываюсь я. — Она знает, что творит, — это не то, чем она не в силах управлять! Она решает не принимать свои лекарства, хотя понимает, каковы могут быть последствия! Она знает, что Бэйли и Том, и… о черт!

Я ищу в сумке бумажные носовые платочки. У меня течет из носа, глаза наполняются горячими сердитыми слезами. Я зла на Гретхен, на себя, я вся дрожу.

Но я понимаю, что наговорила уже слишком много, и мне хочется замолчать и уйти от этой медсестры. На ватных ногах я бреду к двери и готова выскочить в коридор. Но слышу оклик медсестры:

— Элис!

Я не собираюсь слушать ее.

Когда я возвращаюсь в палату, там только Том и новая медсестра. Где Бэйли — я понятия не имею.

— Ты как? — спрашивает Том, глядя на мое залитое слезами лицо, когда я обессиленно опускаюсь на стул рядом с ним.

— Отлично.

— Ты знаешь что-то, чего не знаю я? — резко спрашивает он. — Бэйли еще разговаривает с врачами. Что? В чем дело, Элис?

Он тянется ко мне и берет меня под руку.

— Все нормально, Том, — устало произношу я, чувствуя, что близка к полному изнеможению. «Лгунья, лгунья, какая же я лгунья…» — Все нормально.

Ничего более ненормального в моей жизни не было.

Я опускаю голову на руки, пытаясь совладать с собой. Какого черта я здесь делаю? Как это все случилось? Том наклоняется ко мне и не слишком ловко массирует мне спину. Я выпрямляюсь.

— Лучше? — неуверенно спрашивает он.

Я киваю, хотя, если честно, мне нисколечко не лучше.

— Наверное, тебе надо поесть, — говорит Том. — Думаю…

Но я не слушаю его, потому что в этот самый момент — неужели мне только показалось?! — нет, я уверена… Я вижу, как мизинец лежащей на простыне руки Гретхен едва заметно дрогнул. Неужели она действительно шевельнула рукой?

О боже всевышний!

Я бросаю взгляд на Тома, но он смотрит только на меня.

Она действительно пошевелила рукой, я уверена. О господи. О господи!

Меня снова пробирает дрожь, но я пытаюсь вести себя так, будто ничего не случилось, будто я ничего не видела. Совсем ничего. Она приходит в себя? Но она не может прийти в себя! Не может, и все!

— Ты очень бледная, — говорит Том. — Хорошо бы тебе сейчас батончик шоколадный съесть. Думаю, станет лучше. Хочешь, я тебе дам мелочи?

В дверях появляется медсестра, которая только что допрашивала меня.

— Элис, не могла бы я…

И тут мы все видим, как Гретхен чуть заметно шевелит головой. Тут уже ошибиться невозможно. Снова звучит сигнализация. Я вскакиваю, будто меня ударило током. Стул отлетает к стене и ударяется о нее. Раздается треск пластика. Я не могу слышать, как эта треклятая сирена завывает каждую секунду. Оставшиеся у меня нервы рвутся на куски.

— Черт! — потрясенно восклицает Том, и его губы расплываются в улыбке. — Ты видела? — кричит он, оборачивается ко мне и тут же отворачивается. — Она пошевелилась!

Я прикрываю губы ладонью и выбегаю из палаты. Я слышу, как медсестра окликает меня.

Я мчусь по коридору, пулей влетаю в женский туалет, вбегаю в кабинку. Меня рвет. У меня начинают стучать зубы. Кажется, с моих губ стоном срывается:

— Черт, черт, черт…

Но я даже в этом не уверена.

Я слышу, как открывается дверь. До меня доносится голос медсестры.

— Элис?

На этот раз она произносит мое имя более спокойно. Она толкает дверь кабинки. Я не заперлась изнутри, кабинка очень тесная. Дверь задевает мой локоть, я вижу в просвете лицо медсестры.

— Элис, вам плохо?

— Она приходит в себя? Приходит в себя? — бормочу я в отчаянии, а потом произношу эти ужасные слова. Они сами срываются с моих губ. — Она не может прийти в себя, не может!

Медсестра, надо отдать ей должное, все так же невозмутима. Она очень медленно произносит:

— Вы очень расстроены, у вас стресс, но…

Я едва слышу ее. Я снова вижу, как Гретхен глотает таблетки. О боже, боже… Это не значит, что я плохая. Она попросила меня помочь ей…

— Помочь ей? — переспрашивает медсестра, и тут до меня доходит, что я все это произнесла вслух.

Молчание длится целую вечность.

— Элис, — наконец нарушает его медсестра. — Вы ведь не помогали Гретхен сделать это?

Я смотрю на нее и понимаю, что она, несмотря на внешнее спокойствие, перебирает в уме заученные фразы вроде: «Помощь в совершении самоубийства… оказание содействия больному, находящемуся в состоянии тяжелой депрессии и желающему умереть… Насколько бы добрыми ни были намерения… противозаконно… осуждается… наказуемо тюремным заключением… сроком долее десяти лет. Отнять у себя жизнь своими руками не противозаконно. Помощь кому-то другому сделать это квалифицируется как преступление».

— Вот почему вы не хотите, чтобы Гретхен очнулась, Элис? — спрашивает медсестра.

Я издаю сдавленный звук. Меня наконец прорывает.

— Я этого совсем не хотела.