— Знаю, он тот еще похабник, да и Джорджина не сахар, но мне действительно нужно отметиться на этой вечеринке. У них дома. Он пригласил всех с работы. Насчет подарка я сам соображу, так что ты не напрягайся.

Я вздохнула.

— Прости, дорогая. А ты хотела навестить кого-то из своих друзей в эти выходные? — спросил Том.

— Кого, например? Я уже несколько недель ни с кем не виделась — работы было по горло. Натуральная социальная затворница.

— Вот поэтому-то тебе и надо оторваться на всю катушку, пока будешь в отъезде, — ласково проговорил Том, обнял меня и поцеловал в губы.

— Постараюсь, — пообещала я.

Сколько же всего на меня сразу обрушилось. Вечеринки, ипотеки, свадьбы. А еще не было восьми утра.

— Я хорошо выгляжу? — нервно спросила я, осматривая свое пальто телесного цвета, надетое поверх черного платья-туники и плотных черных колготок. — Думаю, колготки я смогу снять по прилете, если будет жарко. У меня в сумке босоножки. Нормально будет, как думаешь?

— Ты выглядишь потрясающе. Пошли мне эсэмэску, когда самолет приземлится. — Том открыл дверцу машины.

Я села и опустила стекло в окошке.

— Я люблю тебя, Эл, — сказал Том. — Доброго пути.

— И я тебя люблю, — автоматически ответила я. — Ну так позвони этому испанцу, пусть переезжает. Но только больше ничего не делай, ладно? О, и еще не забудь своей маме позвонить — скажи, что мы приедем к ним на День подарков[10]. А к моим родителям заедем на Рождество.

— Есть, сэр!

Том шутливо отдал мне честь. Я одарила его веселым взглядом. Такси тронулось с места. В конце дорожки я обернулась, чтобы посмотреть на Тома. Он все продолжал махать мне рукой. Я помахала в ответ, но, стоило машине повернуть за угол, тяжело вздохнула, прижалась к спинке сиденья и с неудовольствием поймала себя на мысли о том, что три дня в Лос-Анджелесе, быть может, не так уж плохо.


Уже сидя в салоне самолета, пристегнувшись к креслу и читая проспект с правилами безопасности, я все еще не могла успокоиться, а это было глупо, потому что Том ведь не сказал: «Ты выйдешь за меня?» Мы с ним всего лишь согласились сдать свободную комнату в квартире. Но он размышлял насчет ипотеки и, судя по тому, как он об этом говорил, всерьез подумывал о женитьбе.

Но ведь это хорошо? Дело было вовсе не в том, что я себе не представляла, как отец ведет меня к алтарю, а Том медленно поворачивает голову и улыбается. Представляла. Почему же тогда я так расстроилась?

Честно говоря, в последнее время меня почти все расстраивало. Не так просто было постоянно самой искать себе работу. Но мне нужны были деньги. Я не могла попросить мать и отца выручить меня, потому что свадьба Френсис их порядком разорила. Положа руку на сердце, я думала, папа просто взорвется, когда он получил счет за цветы. И потом, с какой стати мать с отцом должны меня содержать? Да, мне все давалось нелегко, но я многого добилась сама, чем втайне гордилась, хотя чаще мне приходилось заниматься тем, от чего я вовсе не была в восторге. Вот и предстоящая работа меня совсем не радовала.

Я представляла себе, как буду говорить: «Замечательно, просто блестяще, а теперь посмотрите на меня так, словно мой фотоаппарат вас любит!», и это было так мучительно. Я терпеть не могла заставлять себя быть такой, какой на самом деле не была. Вот видовая съемка — это да. Тут никому не нужно было себя навязывать. Снимай себе все, как оно есть, будто меня тут и не было, а потом спокойно уезжай. Однако сейчас мне предстояло нечто совершенно другое. Фотосессия. Как ни приятно фотографировать хорошенькую девушку на фоне города, все равно тягостно постоянно находиться на публике и делать снимки кого-то, одетого как… (я заглянула в присланный мне план фотосессии) британская офисная служащая/развязная школьница, расставившая ноги над звездой на Аллее славы. О боже… Я мысленно поежилась, у меня засосало под ложечкой. Это было так дешево.

Пластиковая упаковка с самолетной едой не улучшила моего настроения. Еда была безвкусная, хотя пахла нормально. Но, посмотрев пару фильмов и немного вздремнув (правда, синтетическое одеяло трижды ударило меня током, а в тесной туалетной кабинке я глянула на себя в зеркало и обнаружила, что прическа у меня похожа на всклокоченную гриву дока Брауна из «Назад в будущее»[11]), я начала немного успокаиваться.

Мне просто нужно было выполнить все по программе. Я летела в Лос-Анджелес. Новый опыт — весьма полезный, новая отметка в паспорте и возможность хорошо заработать, а это даст мне шанс заработать еще больше и получить ту работу, которая мне будет нравиться.

«Все нормально, Элис, — мысленно сказала я себе, глядя на свое отражение в зеркале. — А эти два красных пятнышка у тебя на щеке — ерунда. Мало ли откуда они могли взяться. Давление на такой высоте повышенное, вот и выскочили».

Я твердо вознамерилась выжать из этой поездки все самое лучшее для себя.

В конце концов, большинство людей были бы готовы отдать кое-какие части своего тела за то, чтобы полететь в Лос-Анджелес, поселиться в шикарной гостинице и познакомиться со знаменитой телеведущей, а мне нужно было всего-навсего нацеливать на нее фотоаппарат. Наконец, я же не всю жизнь таким занималась. Всю прошлую неделю, к примеру, я фотографировала тюбики с губной помадой двадцати видов в разных ракурсах, и ничего веселого в этом не было. «Да здравствует Голливуд, — напевала я тихонько, более придирчиво разглядывая себя в зеркале и настраиваясь на лучшее, — где ты звезда, если только на что-то способен… или что-то в таком роде»[12]. Я могла сделать это! Я собиралась это сделать.


— Славненькая гостиница, — весело объявила мне Гретхен Бартоломью, пока гримерша покрывала ее лицо тональным кремом. — Мне нравится, а вам, милая?

— Очень, — искренне ответила я, гадая, каково это — быть такой, как Гретхен. Незнакомая женщина накладывает тебе грим, незнакомые люди читают про тебя в журналах, смотрят на твои фотки, мысленно тебя раздевают. Бррр.

— Видимо, далай-лама остановился в этой же гостинице, — невозмутимо проговорила Гретхен, — так что у нас отличная компания.

Только я собралась спросить у нее, откуда она об этом знает, как мимо нас в какой уже раз проехал автобус, битком набитый туристами. Они, раззявив рты и прижавшись носом к стеклам, пялились на нас, сжимая в руках цифровые видеокамеры. Надо же — им довелось увидеть живую фотосессионную команду!

Экскурсовод прокричал:

— Привет! Как дела?

Я отвернулась. Гретхен, глазом не моргнув, каким-то образом ухитрилась показать гиду два поднятых вверх больших пальца. Следовало отдать ей должное: работала она без устали и с большим энтузиазмом с того самого момента, как мы встретились на первом месте съемки — в ювелирном магазине на Родео-драйв.

— А вы, наверное, Элис, — сказала она, проворно встав и протянув мне руку — маленькую и нежную, как у ребенка, но вот рукопожатие у нее оказалось неожиданно крепким. — А я Гретхен. Рада с вами познакомиться.

Она ослепительно улыбнулась мне, и я сразу поняла, почему она так нравилась миллионам детей, в чьи дома приходила с телеэкранов. Она выглядела в точности такой девушкой, какой мечтают стать шестилетние девочки, когда вырастут.

Стилистка уже вырядила ее так, как должна выглядеть образцовая ведущая детской программы. Она расчесала светлые пышные волосы Гретхен на пробор и связала их в два хвостика, скрепив пушистыми ярко-розовыми резиночками, казалось сплетенными из перьев, которые выдернули из возмущенного фламинго. На Гретхен была желтая футболка, до неприличия обтягивающая и подчеркивающая ее тугую грудь. На футболке красовалась надпись: «Полижи нас». Для того чтобы все поняли, что Лос-Анджелес — это тот город, где мечты больших девочек сбываются, стилистка пожелала, чтобы Гретхен нацепила на себя как можно больше гламурных побрякушек — столько, сколько готов предоставить магазин.

В конце концов нам удалось сделать снимок Гретхен, по обе стороны от которой застыли двое здоровенных неулыбчивых охранников, в то время как она с восторгом любовалась своим отражением в зеркале. Широко раскрыв глаза, она разглядывала серьги с желтыми бриллиантами размером с лакричные конфеты, свисавшие чуть не до подбородка, и украшавшие ее пальцы толстенные кольца, похожие на комки пережеванной жевательной резинки. Весьма впечатляющий образ, пусть и довольно предсказуемый. Желание клиента — закон. Опять же следовало отдать должное Гретхен: она сделала все в точности так, как я попросила. Не капризничала, не жаловалась — выдала все как надо.

— Вы, наверное, всю жизнь этим занимаетесь, — сказала она мне, когда мы собирали вещи перед переездом на следующее место съемки. — Вы такая спокойная, организованная. Пожалуй, у меня такой неистеричной съемки давно не было.

Я подняла голову и благодарно улыбнулась ей.

— Вы очень добры. Честно говоря, такая работа у меня бывает не слишком часто — может быть, как раз поэтому все так и получается. Может быть, я слишком хладнокровна?

Гретхен протестующе подняла руки.

— Нет-нет, все просто отлично, поверьте мне. Я такая расслабленная, даже несмотря на нее. — Она кивком указала на стилистку из глянцевого журнала, которая все утро отвечала по мобильнику на ОЧЕНЬ СРОЧНЫЕ ЗВОНКИ. — Не поверю, что она такая уж незаменимая. Глупая корова. Чуть не каждые пять секунд ей кто-нибудь трезвонил. И кстати, что такое «селебрити-эдитор»?[13]

Я пожала плечами, всем своим видом показывая: «понятия не имею, но она в некотором роде мой босс».

Обстановка приобрела чуть более творческий характер, когда мы начали фотосессию на Аллее славы. Правда, здорово мешали машины, замедляющие ход около нас, и случайные зеваки. Я немного нервничала, глядя на Гретхен в объектив и замечая при этом людей, которые с интересом следили за мной, как за фокусницей, сложив руки на груди. А Гретхен усиленное внимание, похоже, нисколечко не волновало. Она была наряжена в облегающий коротенький черный пиджачок, блузку, верхние пуговицы которой были расстегнуты, и в черные шорты, едва прикрывавшие живот. Она все делала дисциплинированно и любое мое распоряжение исполняла мгновенно. Она стояла, расставив стройные ноги над звездой на Аллее славы, опираясь на жуткий черный британский зонт, и поглядывала на меня из-под длинных ресниц и лихо сдвинутой набекрень шляпы-котелка.