Держа руку в кармане пальто, Себастьян остановился, позволил Джейми Ноксу подойти ближе и спокойно поинтересовался:

– Меня разыскиваете?

Нокс встал как вкопанный. Желтые глаза сузились до тонких щелочек, челюсть напряглась.

– Джад Фой мертв.

– Я знаю.

– Ваших рук дело?

– Нет.

Владелец «Черного дьявола» пожевал щеку.

– Думаю, он убит, потому что я разболтал вам, где его найти.

– Я так не считаю. Но я могу ошибаться.

Нокс кивнул.

– Помните, вы когда-то грозились, что если вдруг выяснится, будто это я застрелил того французского лейтенанта, то вы позаботитесь, чтобы меня вздернули?

– Помню.

– Значит, вы поймете мои слова: ежели узнаю, что это вы прикончили Фоя, считайте, вы труп, – начал отворачиваться Нокс.

– Я не знал, что Фой доводился вам другом, – окликнул его виконт.

Запнувшись, хозяин таверны оглянулся:

– Еще чего! Этот парень был сумасшедшим, черт подери.

Себастьян рассмеялся. И через мгновение Нокс присоединился к нему.


Войдя в дом, виконт налил себе стакан бургундского и встал у окна столовой, задумчиво глядя на черного кота, который разлегся на верхней ступеньке террасы, погрузившись в нескончаемое и дотошное вылизывание своей длинной, шелковистой шерстки. В голове Себастьяна вызревала некая мысль, подозрение, порожденное рядом едва заметных расхождений и нестыковок, слишком неопределенных, чтобы четко их сформулировать.

Он допил вино и послал за Жюлем Калхоуном.

– Что можешь сообщить мне о Бертраме Ли-Джонсе? – спросил Девлин камердинера, когда тот появился.

Калхоун выглядел слегка удивленным.

– Имеете в виду главного магистрата участка на Ламбет-стрит?

– Да, его.

Слуга широко распахнул глаза и протяжно выдохнул:

– Нечего и сомневаться, он тот еще фрукт.

– В смысле?

– Ли-Джонс заправляет приходом, как своей вотчиной. Трактирщики должны отстегивать ему долю от выручки, если хотят, чтобы магистрат продлил их разрешения. И подозреваю, его обращение с приходской благотворительной кассой также не выдержало бы дотошной проверки.

– Другими словами, Ли-Джонса не назовешь честным человеком.

– На самом деле, я бы сказал, он примерно такой же, как и все ист-эндские магистраты.

– Я слышал, кому-то на Ламбет-стрит вдруг пришло в голову допросить торговку из зеленной лавки на углу Фаунтин-лейн. Желательно узнать, когда состоялся этот разговор.

– Я посмотрю, что удастся выяснить, милорд.

Девлин кивнул.

– Только будь осторожен. Ли-Джонс из тех магистратов, для кого повесить полдюжины людей перед завтраком – неплохое развлечение.


ГЛАВА 51

Вечером, пока Кэт собиралась в театр, от реки поднялся сильный туман. Город поглотила густая белая пелена.

Актриса стояла в холле, накидывая капюшон плаща, когда в дверях библиотеки с бокалом бренди в руке появился Йейтс. С момента освобождения из Ньюгейта он  пил не переставая, хотя Кэт не сказала бы, что осуждает его.

– Пожалуй, будет лучше, если сегодня я съезжу с тобой, – обронил он.

– Бог мой, но почему?

Муж встретил ее взгляд и удержал его.

– Ты знаешь, почему.

Негромкий смешок Кэт прозвучал деланно даже для ее собственных ушей.

– Никогда не слышала, чтобы посреди Лондона нападали на кареты, если ты переживаешь из-за этого. 

– Все когда-нибудь случается впервые.

– Коль на то пошло, со мной для защиты лакей и кучер.

Осушив бокал, Йейтс отставил его в сторону.

– Сделай дураку приятность.

Кэт улыбнулась, на этот раз искренне:

– Ладно.


Они ехали по улицам, затянутым белой мглой и непривычно малолюдным.

– Девлин заявил мне, что намерен продолжать поиски убийцы Эйслера, – заговорил Йейтс.

– Тебя это удивляет?

– В определенном смысле, да. Эйслер был мерзким образчиком человеческой породы. Разве имеет значение, кто его пристрелил? Мир ничего не потерял с его смертью.

– Возможно. Но теперь гибнут другие люди.

– Подтоптанный французский вор и полоумный бывший солдат?

– Ты считаешь, с их смертью мир тоже ничего не потерял? Подозреваю, многие выразятся точно так же и о ковент-гарденской актриске – или о бывшем пирате, имеющем склонность наведываться в самые скандальные «дома молли». 

Губы Йейтса дернулись в кривоватой усмешке.

– Пожалуй, ты права. Но все же… – Он запнулся, внезапно подавшись вперед.

Они как раз въехали в длинный, пологий поворот с Оксфорд-стрит на Брод-стрит. Здесь, у реки, туман был гуще, среди его мути призрачно маячили темные деревья и приземистая колокольня Святого Джайлса.

– Что такое? – спросила Кэт, и в этот момент из узкого переулка слева от них вылетела четверка вороных лошадей: дикие глаза, мелькающие копыта, широко раздувающиеся в холодной ночи ноздри. За упряжкой из стороны в сторону мотался тяжелый, старомодный рыдван, его возница правил прямо на изящную городскую карету актрисы.

– Что за дьявольщина? – ругнулся Йейтс на встревоженный окрик их собственного кучера. Лошади пронзительно заржали, экипаж опасно накренился, когда кучер резко принял вправо. Перед глазами Кэт покачнулись покосившиеся серые надгробия и ржавые шпили, венчавшие  кладбищенскую ограду. 

Карета, вздрогнув, остановилась.

– Ты в порядке? – поинтересовался муж.

– Да, но…

Ночь прорезал испуганный возглас их слуги, следом раздался неприятный звук глухого удара.

– Йейтс… – негромко, настойчиво начала Кэт, и в этот момент дверцу кареты распахнул мужчина в лакейской ливрее и напудренном парике, державший в руке мушкетный пистолет. 

– Какого черта?! – рявкнул Йейтс.

Ухватив Кэт за запястье, незнакомец дернул ее к себе.

– Если вы умны, то не станете вмешиваться, – предостерег он Йейтса неожиданно культурной речью.

– Это какое-то сумасшествие, – выдохнула актриса, тяжело наваливаясь на налетчика, который вытаскивал ее сквозь дверной проем на тротуар. Воздух обдавал лицо холодом и  сыростью, землистый дух кладбищенского тлена забивал ноздри. – При нас нет ничего ценного!