– Возмутительная неосмотрительность с его стороны, – согласился могущественный родственник правителя, лорд Чарльз Джарвис тоном, в котором не проскальзывало ни малейшего намека на иронию. – Но прошу, ваше высочество, успокойтесь, вы же не хотите вызвать у себя спазмы. – Вельможа переглянулся с личным врачом принца, переминавшимся неподалеку.

Доктор отвесил поклон и удалился.

Огромная власть Джарвиса проистекала не из его родства с королевской семьей, которое было весьма отдаленным.  Незаменимым для Георга III, а затем и для принца-регента барон сделался благодаря непревзойденному сплаву впечатляющего ума и неуклонной преданности делу сохранения монархии с холодной, невозмутимой беспощадностью. В течение тридцати лет он руководил из тени, ловко ослабляя неизбежные последствия опасного сочетания королевской слабости и некомпетентности, осложненных наследственной предрасположенностью к душевным болезням. Если бы не умелое маневрирование Джарвиса, английская монархия вполне могла бы пойти по пути французской, и Ганноверы это понимали.

 – Есть предположения, кто повинен в совершенном злодеянии? – требовательно вопросил принц.

 – Пока нет, милорд.

Собеседники находились в Круглом зале Карлтон-хауса, где Георг давал музыкальный вечер,  когда какой-то глупец в пределах слышимости принца неосторожно сболтнул новость об убийстве Даниэля Эйслера.

Гостям пришлось срочно покинуть помещение.

Регент продолжал метаться. Для человека такой полноты Георг двигался на удивление быстро и энергично. Когда-то принц был красивым юношей,  которого подданные любили и приветствовали аплодисментами, где бы он ни появился. Но эти времена давно миновали. Принцу Уэльскому – или Принни, как частенько называли правителя, – нынче шел пятидесятый год. Георг растолстел от потворства собственным слабостям и разгульного образа жизни и был презираем своим народом за стремительно растущие долги, нескончаемые экстравагантные строительные проекты и страсть к дорогим безделушкам.

– Я уже поручил Бельмонту изготовить особую оправу, – пожаловался принц, – а теперь вы сообщаете, что мой камень пропал?! Исчез! Где я найду второй голубой бриллиант такой величины и чистоты?! А?

– Когда арестуют убийцу, весьма вероятно, отыщется и драгоценность, – обронил Джарвис, между тем как королевский медик вернулся в зал с небольшим пузырьком. Вслед за доктором проскользнул один из людей барона: высокий, усатый, из той породы бывших военных, которыми предпочитал окружать себя вельможа.

– Ну что? – вопросительно глянул на подручного Джарвис.  

Подавшись вперед, офицер шепотом доложил патрону на ухо:

– Убийцу застигли на месте преступления. Думаю, его личность вас заинтересует.

– Вот как? – Джарвис не сводил глаз с принца, послушно глотавшего лечебный отвар. – И почему же?

– Это Йейтс. Рассел Йейтс.

Барон откинул голову и рассмеялся.


Держа у носа ароматический шарик, Джарвис шагал по холодному, тускло освещенному коридору, постукивая каблуками нарядных туфель по истертым каменным плитам. Как правило, могущественный королевский родственник приказывал доставлять заключенных в свои дворцовые покои. Но в данном случае вид арестанта в тюремной  камере обещал гораздо большее… удовольствие.

Коренастый надзиратель остановился перед толстой, утыканной гвоздями дверью, поднял тяжелый железный ключ и вскинул кустистую бровь в молчаливом вопросе.

– Давайте, открывайте, – велел Джарвис, вдыхая аромат гвоздики и душистой руты.

Вставив ключ в массивный замок, тюремщик со щелчком повернул его.

Тусклый свет единственной сальной свечи наполнял узкую камеру темными тенями. Из-за возникшего сквозняка слабый огонек заморгал и едва не погас. Стоявший возле зарешеченного окна человек резко повернулся, лязгнув кандалами. Это был молодой мужчина лет тридцати с мощным мускулистым телом. Ожидающее выражение исчезло с привлекательного лица, когда взгляд заключенного упал на посетителя.

Любопытно, кого он надеялся увидеть? Наверное, свою обворожительную супругу? Эта мысль вызвала у барона улыбку.

Через пространство тесной камеры мужчины смерили друг друга взглядами. Затем Джарвис выудил из кармана инкрустированную драгоценными камнями табакерку и произнес:

– Надо поговорить.


ГЛАВА 3

Понедельник, 21 сентября 1812 года


Утро занималось пасмурное и облачное, в воздухе не по сезону тянуло морозцем, предвещавшем грядущие зимние дни. Себастьян Сен-Сир, виконт Девлин, остановил экипаж на обочине дороги. Породистые гнедые кони фыркнули, выдыхая белые облачка пара, и опустили головы. Было почти семь часов утра, а они мотались по городу всю ночь.

Себастьян какой-то миг помедлил, сузив глаза при виде толпившихся на берегу канала констеблей. Дело происходило на юго-западной окраине Гайд-парка, вдали от столь любимых обитателями Мейфэра тщательно ухоженных дорожек для верховой езды и променада. Здесь высокая трава стояла некошеная, деревья обросли кустарником, а редкие тропинки были узкими и малопротоптанными.

Виконт передал вожжи своему юному груму Тому, поспешившему перелезть с запяток в передок коляски.

– Лошадей лучше поводить, – обронил Себастьян, легко спрыгивая на землю. – Ветер кусачий, а они устали.

– Лады, хозяин. – На бледной коже подростка резко проступала россыпь веснушек. Тонкие черты заострились от усталости и сдерживаемых эмоций. Этот тринадцатилетний парнишка, бывший уличный беспризорник и карманный воришка, служил у виконта уже почти два года. Однако отношения между ними были гораздо большим, нежели отношения хозяина и слуги, и это побудило Тома добавить:

– Очень жаль вашего друга.

Девлин кивнул и пошел через луг, оставляя на примятой траве слабый след от подошв высоких сапог. Последние десять часов он провел в становившихся все более тревожными поисках пропавшего товарища, бесшабашного и обаятельного шалопая-валлийца, майора Риса Уилкинсона. Когда жена майора попросила о помощи, Себастьян поначалу задался вопросом, не слишком ли бурно она реагирует на отлучку мужа. Виконт подозревал, что тот всего-навсего заскочил без предупреждения в какой-нибудь паб выпить пинту эля, случайно встретил старых приятелей и забыл про время. Однако Энни Уилкинсон продолжал настаивать, что Рис никогда бы так не поступил. А когда ночь медленно перетекла в рассвет, Себастьян и сам убедился, что дело неладно.

Когда Девлин приблизился к ряду росших над каналом дубов, знакомый невысокий человечек средних лет в очках и теплом пальто, предназначенном скорее для глубокой зимы, нежели для зябкого сентябрьского утра, прервал свой разговор с одним из констеблей и пошел навстречу виконту.

– Сэр Генри, – поздоровался Себастьян. – Благодарю, что известили меня.

– Боюсь, вести печальные, – отозвался сэр Генри Лавджой. Послужив одно время в полицейском участке на Куин-сквер, теперь он был одним из трех состоявших на государственном жалованье магистратов на Боу-стрит. Этот человек относился к исполнению своих обязанностей с серьезностью, проистекавшей из личной трагедии и строгих религиозных взглядов. Дружба между ним и Сен-Сиром казалась маловероятной, и все же они были друзьями.

Девлин устремил взгляд мимо магистрата туда, где возле грубо сработанной лавочки лежало на боку безжизненное тело высокого, темноволосого мужчины лет тридцати с небольшим.

– Что с ним случилось?

– К сожалению, пока не ясно, – ответил Лавджой, между тем как они направились к трупу. – Нет никаких видимых признаков насилия. Мистера Уилкинсона нашли почти в такой позе, как вы сейчас видите. Словно человек присел отдохнуть, а потом свалился без чувств. Насколько мне известно, ваш друг некоторое время болел?

Себастьян кивнул.

– Вальхеренская лихорадка. Рис боролся с недугом так долго, как только мог, но в итоге был все же демобилизован по инвалидности.

Магистрат сочувственно поцокал языком: