– Не вини меня, – отпарировал Джереми. – Ты хотела меня так же сильно, как и я тебя. Согласен, твое приданое было очень привлекательным. Но и ты была красивой молодой женщиной и отнюдь не ребенком.

– Мне едва исполнилось семнадцать.

Он сжал зубы, но тут же расслабился.

– Это было, как ты сказала, тринадцать лет назад. Теперь ты, по собственным словам, выросла, а у меня появилось свое состояние. Подумай, что было бы, если бы все закончилось иначе, если бы твой отец не…

– Не спас меня, – перебила она. – При следующей встрече у меня с собой будет пистолет. И я не наделена такой сдержанностью, как отец.

С этими словами Шарлотта выплеснула содержимое бокала ему в лицо. Она была слишком взбешена, чтобы насладиться недоверчивой яростью, исказившей его черты.

– Гори ты в аду!

Она швырнула бокал к его ногам, повернулась и ушла.

Идя к выходу из бального зала, Шарлотта не заметила Стюарта. Не заметила лорда Роберта или герцога Уэра и вообще не узнала никого. Она едва соображала, куда идет. Каким-то образом она оказалась у выхода и спустилась по ступеням, а когда добралась до дома Дрейков, так и не поняла, как туда попала.

На ее стук дверь открыл лакей. Казалось, он был удивлен тем, что она так быстро вернулась. А может, и нет: Шарлотта не обратила на него особого внимания, просто прошла мимо, игнорируя недоуменный взгляд, которым он ее окинул, когда понял, что она не приехала в экипаже и не накинула ротонду. Отупляющий шок, позволявший держаться на ногах, постепенно проходил, и ее единственным желанием было добраться до спальни, прежде чем слезы польются рекой.

Тяжело дыша, Шарлотта кое-как поднялась по лестнице. Горло перехватило как тугой повязкой, и она дергала за ожерелье, пока не разорвала нить. Она уничтожена и погублена, безвозвратно погублена!

Нога зацепилась за ступеньку, и она упала на одно колено и прижалась к стене.

Все, что было для нее дорого, навеки пропало. Все надежды и мечты рассыпались в прах. Все покаяния и сожаления пропали втуне. Когда она впервые покинула Англию, она была слишком молода и глупа, чтобы учесть последствия своих поступков. Немного опомнившись после изгнания из дома, она поклялась жить одним днем, наслаждаясь тем, что посылает ей судьба. Шарлотта не намеревалась вести распутную жизнь. Это случилось само собой, постепенно, и она почти не замечала, насколько далеко ушла от тех принципов, которые ей внушали происхождение и воспитание. А потом… было почти невозможно вернуться.

Известия о смерти Джорджа и о назначении ее опекуном Сьюзен отрезвили Шарлотту. Это случилось почти сразу же после кончины Пьетро, когда она уже была вдовой. И Шарлотта увидела в этом шанс начать сначала. Благодаря доверию брата к ней вернулись дом и семья, а также на ее плечи легла огромная ответственность. Но хотя она старалась изо всех сил, с тех пор она не совершила ни одного верного поступка.

Охваченная отчаянием, Шарлотта прислонилась лбом к перилам. Она хотела быть любящим и добрым опекуном для Сьюзен, но девушка презирала ее и ненавидела, а потом сбежала. Она хотела быть респектабельной и целомудренной, но вместо этого завела роман со Стюартом, не делавшим тайны из своих планов жениться как можно скорее. Она хотела жить спокойной, безупречной жизнью, а теперь Джереми Хайд-Джонс снова обольет ее грязью.

В этот момент подбежали две горничные и стали встревожено над ней ахать. Шарлотта не обратила на них внимания: какая разница, смято ли платье или нет, когда вся жизнь трещит по швам!

Слишком потрясенная, чтобы протестовать, она позволила им помочь ей встать, после чего отослала, отказавшись от чая, бренди и горячей ванны.

Когда горничные ушли и в комнате стало тихо, она села и стала обдумывать, что делать. Нельзя уехать, не найдя Сьюзен и не убедившись в ее безопасности. Но она не может и дальше позволять Стюарту помогать ей. Чем раньше она с ним расстанется, тем лучше. Если повезет, он может объявить, что он в ней ошибся, что это она обманула его и сбила с толку. Люди поверят всему, как только Джереми распространит слухи о ее предполагаемом распутстве. Она знала, что Стюарт сам вряд ли согласится на такие меры, значит, следовало его убедить, а на это понадобятся все ее силы.


Стюарт протолкнулся сквозь толпу к тому месту, где в последний раз видел Шарлотту и Фэрфилда. Оглядевшись, он увидел Роберта среди танцующих и подумал, что Шарлотта, должно быть, с герцогиней. Но нет, ее светлость по-прежнему стояла в одиночестве. Куда пропала Шарлотта, черт возьми? В двадцати шагах от него виднелась дверь террасы. Он шагнул в том направлении. Сердце забилось сильнее при мысли о том, что сейчас он перехватит Шарлотту в саду и сообщит новости от Питни.

Но прежде чем он успел сделать еще шаг, его внимание привлекло что-то иное. Двое слуг суетились, помогая гостю стереть вино с лица и одежды. Гостем был Джереми Хайд-Джонс, которого трясло от ярости. Еще один лакей сидел на корточках у его ног, заметая что-то в совок. Кровь Стюарта похолодела. Но в этом совсем не обязательно может быть замешана Шарлотта. Этот негодяй мог оскорбить кого угодно в зале. Но Шарлотты нигде не было видно, а она когда-то едва не вышла замуж за Джереми.

– Дрейк! Вот ты где!

К нему подошел Роберт. При виде необычной сцены он замер.

– Что-то случилось? Где леди Гриффолино?

– Я задавал себе тот же вопрос.

Стюарт с каменным лицом наблюдал, как к Хайд-Джонсу спешит лорд Трокмортон, лицо которого выражало вежливое сожаление. Рассерженно жестикулируя, Джереми что-то ему говорил, но скоро успокоился, хотя продолжал говорить. Трокмортон слушал и хмурился и наконец, кивнув, вернулся туда, откуда пришел.

– Я оставил ее здесь, Дрейк, – тихо сказал Фэрфилд. – Думал, что вы вот-вот вернетесь. И она позволила мне уйти.

– Неважно. Попробуйте найти ее и оставайтесь рядом, пока я вас не отыщу.

Фэрфилд кивнул и исчез в толпе. Стюарт глубоко вздохнул, расправил плечи, чтобы ушло напряжение, и неторопливо направился к Хайд-Джонсу, на жилете которого до сих пор краснело винное пятно.

– Я сказал бы, совершенно зряшная трата прекрасного бургундского, Хайд-Джонс.

Тот вскинул голову. При виде Стюарта лицо его разгладилось. Он даже улыбнулся. Рука Стюарта сами собой сжалась в кулак, поэтому он сунул ее в карман.

– А, Дрейк, вы вовремя. Ваша графиня показала свой истинный цвет. Алый.

Он показал на пятно и последний раз промокнул лицо полотенцем, прежде чем швырнуть его одному из слуг.

– Впрочем, вы, возможно, не знаете ее омерзительной истории.

Брови Стюарта взлетели вверх:

– Омерзительной? Вы, должно быть, шутите.

Хайд-Джонс тихо рассмеялся.

– Решили, что нашли богатую вдову? Возможно, она богата, но помяните мои слова, она насквозь черная, внутри и снаружи.

– Послушайте, – запротестовал Стюарт, – вы не должны говорить подобные вещи о леди.

Хайд-Джонс пристально на него посмотрел.

– Признаю, у нее есть прошлое, – добавил Стюарт, – но чтобы омерзительное? Черна внутри и снаружи? Должно быть, вы преувеличиваете.

Хайд-Джонс откинул голову, чтобы лучше его рассмотреть:

– Ах, да, ваш отец – человек строгих нравов, – пробормотал он. – Вряд ли ему понравится, если в семье появится шлюха!

Стюарт даже не подумал скрыть изумление:

– Простите?

– Шлюха, – со злорадным удовольствием повторил Хайд-Джонс. – Не знаю, что она рассказала вам, но правда в десять раз хуже!

– Боже. Я понятия не имел! – Стюарт показал на двери террасы: – Может, прогуляемся?

– Конечно! – ухмыльнулся Хайд-Джонс.

Он пошел вперед. Стюарт последовал за ним, на секунду встретившись взглядом с герцогом Уэром. Рядом с ним стоял Роберт Фэрфилд. Стюарт осторожно закрыл за собой дверь террасы.

– Мне в самом деле жаль вас, – продолжал Джереми тем же покровительственным тоном. – Какое разочарование, должно быть, узнать, что она перешла все границы!

Стюарт досчитал до пяти.

– Но у нее есть другие очаровательные черты, конечно.

Джереми поднял глаза к небу и кивнул, словно вспомнив нечто приятное:

– Совершенно восхитительные черты. Мужчина в моем положении не может быть слишком разборчивым. Вы, разумеется, понимаете.

– Абсолютно, – снова ухмыльнулся Хайд-Джонс. – А ее прелести стали куда более аппетитными, чем раньше. Я и сам когда-то наслаждался ими. – Он поднял руку ладонью вверх. – Но если вам не нравится делить их…

Стюарт не мог скрыть проявившейся на его лице ярости. Он был превосходным лгуном, но тут не сумел себя сдержать. Хайд-Джонс, однако, искренне веселился:

– Но больше ни за что, – он широко улыбнулся. – Хотя она, похоже, признавала такую возможность и не была против… если понимаете, о чем я. Если она решится, мы оба могли бы…

Челюсти Стюарта онемели, так сильно он их стискивал. Хайд-Джонс подступил ближе. Его глаза злобно поблескивали в лунном свете.

– Она продавала себя, чтобы как-то прожить за границей все эти годы, – тихо продолжил он. – Иначе как еще опозоренная женщина может содержать себя в такой роскоши?

– А каким образом она была опозорена? – процедил Стюарт, краем глаза заметив, что Уэр вышел на террасу и тоже закрыл за собой дверь.

Глаза Хайд-Джонса перебегали с герцога на собеседника:

– Даже тогда она была аморальной распутницей. Ее отец узнал обо всем и выгнал ее из дома.

– А вы, вне всякого сомнения, были в отчаянии, потеряв свою невесту, – кивнул Стюарт, сжимая и разжимая пальцы. – До чего же вам не везет! Постоянно лишаетесь невест и жен!

Лицо его собеседника стало жестким.

– Мне не нравятся ваши намеки! Я говорил с вами как один джентльмен с другим, намереваясь спасти вас от позора! Представьте, каким глупцом вы можете выглядеть из-за нее!

Он повернулся, собираясь вернуться в бальный зал, но оказался лицом к лицу с Робертом Фэрфилдом, стоявшим перед ним со сложенными на груди руками. Хайд-Джонс поколебался, бросил быстрый взгляд на герцога и стал спускаться по ступенькам в сад.