Ребекка Донован - Что, если?..

Ниель натягивает носки, ботинки и опирается на мою руку.

Дождь набирает силу, и мне хочется перейти на бег. Но Ниель идет медленно, ничего не замечая. Полог из ветвей вечнозеленых деревьев прикрывает нас от ливня. Но все равно мы мокнем.

– Почему ты загадала, чтобы Николь больше не было? – спрашиваю я через минуту.

Она молча идет рядом, опустив глаза в землю, и от этого молчания у меня перехватывает горло.

Затем Ниель наконец поднимает на меня глаза с какой-то странной улыбкой, словно не понимает, почему я об этом спрашиваю.

– Николь… Та девушка, которой я была, всегда делала то, чего от нее ждали окружающие. Она была ненастоящая, и я больше не хотела ею быть. – Ниель закусывает губу, чтобы не заплакать снова. – Так тяжело было ее вспоминать. То, какой я когда-то была. Но я не она. Николь больше нет. Потому что…

– Потому что ты начала все сначала, – договариваю я за нее. – И это неплохо, наверное. Надеюсь, ты стала счастливее, когда превратилась в Ниель?

Ниель останавливается и поворачивается ко мне. Глаза у нее блестят.

– Да, – выдыхает она. – Стала. Но что, если это не настоящая я? Что, если я так хотела быть Ниель, что по пути потеряла себя?

Я протягиваю к ней руку. Расстояние между нами, как пропасть, и я больше не могу этого выносить. Она не противится, когда я обнимаю ее.

– По-моему, ты вовсе не потеряла себя. Просто позволила себе стать той, кем всегда хотела быть. И это делает тебя счастливой, – говорю я, целуя ее в макушку. – И меня ты тоже сделала счастливым. В общем, для меня ты – это… ты. Именно та, какой и должна быть.

Ниель пристально смотрит на меня. На лице у нее мелькает тень улыбки, капли дождя смешиваются со слезами.

– Я так по тебе скучала, Кэл.

– И я тоже по тебе скучал, – говорю я и целую ее мягкие, влажные губы. – А теперь объясни: почему я должен снова потерять тебя через столько лет?

Она отстраняется, вытирая слезы со щек, и качает головой. Говорить о самом больном – к этому она еще не готова.

Мы идем дальше. Мне не хочется больше ни о чем ее спрашивать. И на это-то еле хватило духу. Тревога так сжимает грудь, что странно, как я еще могу дышать.

– Дело в том, что я дала слово. – Шепот Ниель еле слышен за шумом дождя. – Правда, это было уже очень давно.

Она останавливается лицом ко мне на опушке леса, откуда виден дом; руки у нее сжаты в кулаки.

– И до сих пор должна его держать? – спрашиваю я.

Видно, как оба «я» разрывают бедняжку надвое, когда она пытается найти ответ.

– Понимаешь, Кэл, я держала слово так долго, что теперь не знаю, как его отпустить. – Она закрывает лицо руками и всхлипывает.

Плечи у нее вздрагивают с каждым мучительным вздохом, и у меня нет сил на это смотреть. Я ведь тоже не железный. Как только моя рука касается ее плеча, Ниель падает мне в объятия, потому что ноги ее уже не держат.

– Все хорошо, – утешаю я, крепко прижимая ее к себе. – Можешь не говорить, если не хочешь.

– Я скажу, – бормочет она, уткнувшись в мою мокрую рубашку. – Мне самой нужно выговориться. Просто… это очень больно. Так больно до сих пор.

Хенли громко лает. Через голову Ниель я вижу, как к дому подъезжает мамина машина. Ниель поворачивается лицом в ту сторону, все еще прижимаясь ко мне. Мы стоим неподвижно и смотрим, как автомобиль останавливается и из него выходят мама и Рей.

Не убирая руку с плеча Ниель, я делаю шаг вперед. Но она стоит неподвижно.

– Кэл, мы пытались до тебя дозвониться, – говорит мама из-под зонтика.

У меня что-то обрывается внутри при виде ее сведенных бровей. Глаза у нее ненадолго прищуриваются, когда она смотрит на Ниель, а потом удивленно распахиваются:

– Николь?

– Что случилось? – спрашиваю я, хотя на самом деле мне вовсе не хочется знать, отчего у Рей под глазами красные круги. И напрягаюсь в ожидании ответа.

– Ты уже все знаешь, да? – говорит Ниель, и я оглядываюсь на нее. Она смотрит на Рей.

– Знаю, – кивает Рей.

Я смотрю на звезды. Так хочется, чтобы они забрали себе мою боль. Но тогда от меня совсем ничего не останется.

Над головой проносится падающая звезда.

Я закрываю глаза, слезы текут, катятся по вискам, под волосы.

– Я хочу быть такой же храброй, как ты, – шепчу я звездам. – Хочу больше смеяться. Чаще рисковать. Хочу стать такой, какой ты меня мечтала видеть. Пожалуйста, сделай, чтобы не было так мучительно больно, и я стану такой, обещаю. Обещаю, что переживу это… и буду счастливой… ради тебя.

– Николь! Николь, это ты? – зовет мама, стоя между двумя миниатюрными елочками, отделяющими наш двор от соседского. – Что ты там делаешь?

Она выходит из тени.

– Ты знаешь, который час? – говорит она. – Твой отец уже скоро будет дома. Ему пришлось ехать на ужин без нас, потому что ты пропала на весь день. Немедленно вставай, хватит уже лежать на соседском газоне! Тебе еще надо привести себя в порядок до папиного приезда.

– Ты это серьезно? – резко говорю я и смотрю на нее со злостью. Горько смеюсь. – Ну конечно серьезно, какие тут могут быть шутки. – Поднимаюсь на ноги. И быстро иду мимо нее к дому.

– Умойся и спускайся, мы должны вместе встретить отца! – приказывает мама, когда мы входим в прихожую.

У меня сжимаются зубы. Чувствую, как злая горечь оседает на языке. Резко разворачиваюсь – она как-то странно смотрит на меня.

– Мама, почему ты мне ничего не сказала? Ты ведь знала – и целых два дня ни слова!

– Потому что ты должна была говорить прощальное слово на выпускном вечере, – отвечает мама так спокойно, что мне кажется, будто это робот, у которого внутри вместо сердца какие-нибудь провода. – Мы с отцом решили не портить тебе этот важный день.

– Но Райчел – моя лучшая подруга! Единственная подруга! – кричу я во все горло и вся дрожу. – Как вы могли вот так отнять ее у меня! Вы не имели права!

– Мы твои родители, – отвечает она. – Мы имеем полное право делать то, что считаем нужным, для твоей же пользы.

На дорожку въезжает автомобиль. Мамины глаза инстинктивно обращаются к двери. Потом она снова переводит взгляд на меня:

– Немедленно умойся!

– Да иди ты к черту! – ору я и сжимаю кулаки так, что ногти врезаются в ладони.

Тут в дом входит папа, и вид у него слегка взвинченный. Странно. Я всегда видела его абсолютно невозмутимым. Отец щурит на меня свои холодные глаза, и у меня по спине пробегает холодок. Он закрывает за собой дверь и переводит глаза с меня на маму, оценивая ситуацию.

– Какой смысл понапрасну расстраиваться, Николь, если все равно уже ничего исправить нельзя? – Он старается говорить спокойно, но его низкий, громовой голос так и отдается эхом у меня внутри.

Я стискиваю зубы:

– Ты всегда контролировал всю мою жизнь, каждую мелочь, но тут у тебя ничего не выйдет. Ты не можешь указывать мне, что я должна чувствовать.

Отец медленно шагает ко мне, я отступаю. Он протягивает руку, словно приближается к испуганному зверьку:

– Тебе нужно успокоиться.

– Не трогай меня!

Он останавливается, окаменев от моей дерзости.

– Со временем ты забудешь о том, что произошло.

– Нет, папа, такое все равно нельзя забыть, сколько ни притворяйся, будто ничего не случилось! – Гнев охватывает меня, придает сил. – Это же все равно что взять и меня саму стереть из жизни! У меня никогда не было ничего настоящего, кроме Райчел, без нее я – никто!

Я снова отступаю от отца, врезаюсь спиной в застекленный шкаф, и тот шатается. Замысловато декорированная ваза для цветов падает и разбивается об пол. Мамина рука взлетает к губам.

Я падаю на колени и рыдаю, закрыв лицо ладонями.

– Возьми себя в руки и будь той примерной девочкой, какую я воспитывал. Сейчас это не ты. – В его голосе слышится отвращение.

Я поднимаю голову и обжигаю отца яростным взглядом:

– А может быть, я больше не хочу быть твоей примерной девочкой! – Я изо всех сил бью кулаками по осколкам стекла на полу, чтобы искромсать эту примерную девочку на части.

– Николь, прекрати! – приказывает он.

Я смотрю на него со злостью, поднимаю сжатые кулаки и снова обрушиваю их на битое стекло. Я ничего не чувствую. Осколки врезаются в руки, но не могут заглушить боль, терзающую меня изнутри.

– Что ты делаешь? – кричит отец, его голос гремит на весь дом.

– А что не так? Я не такая красивая, как тебе надо? Не такая умная? Не такая идеальная? – с вызовом кричу я, разрываю красивую подарочную коробку и выплескиваю наружу все, что копилось во мне всю жизнь.

Лицо у него подергивается от отвращения при виде этого зрелища.

– Николь, у тебя же кровь идет, уже весь пол в крови! – кричит мама.

Я дерзко смотрю на отца, и мои кулаки снова колотят по битому стеклу.

Он отворачивается и говорит маме:

– Позвони доктору Ксавьеру. Скажи ему, пусть зайдет с черного хода. И убери здесь.

Мама торопливо бросается в кухню.

– Я тебя разочаровала, папочка? – кричу я во все горло.

Но он уже за дверью.

Я падаю на блестящий паркет, заляпанный кровью, и плачу – оплакиваю нас обеих.

– Райчел умерла, – выдыхает Ниель.

Я оторопело смотрю на нее. Наверное, мне просто послышалось. Она же не могла сказать…

Я оборачиваюсь к Рей. Из глаз у нее капают слезы. До сих пор я никогда не видел, чтобы она плакала. Даже когда всю ногу разбила, свалившись со скейтборда.

Я перевожу взгляд на маму. Она сжимает губы и встречается со мной глазами, неслышно говоря: «Да, сынок, это правда».

– Нет. – Я упрямо качаю головой. – Нет. Что за ерунда? Этого просто не может быть.

– Кэл, мне очень жаль, – говорит мама и делает шаг ко мне. – Ее мама позвонила… когда услышала твое сообщение.