Он не знал, что машина, на которой рэкетиры кинулись за ним в погоню, на всей скорости выскочила из-за поворота, угодила в полынью и скрылась под тёмной водой. Навряд ли кто-то из преследователей уцелел. Река в том месте была глубокой.

— А может, ты рылом не вышел для интеллигентши? — Люба продолжала свой монолог, не заботясь, слушают её или нет. Ей надо было выговориться выплеснуть всё, что накопилось на душе. — В чём был, в том она тебя и шуганула. А может, у неё новый хахаль объявился, а? Этой дамочке с одним и тем же мужиком скучно, ей разнообразие подавай! А с тебя — ни деньжат, ни вещей, ничего! Зачем ты ей такой нужен? Это только я, дура, тебя терпела. Ну что, отставку она тебе объявила, да? Среди ночи! И ты про меня сразу вспомнил? Мол, Любка всё стерпит, примет такого, как есть…

Александр, услышав последнюю фразу, подумал, что сильно виноват перед этой женщиной. Слов нет, по сравнению с Ларисой она простая, без всяких изысков, стыдливая, ничего не знает и книжек не читает, а слово «мачо» вообще может принять за какое-нибудь новое ругательство. И тем не менее эта обычная женщина притягивала к себе, заставляла тосковать и сильнее биться сердце, потому что незаметно стала частью Александра.

Возможно, он никогда бы этого не понял, не случись головокружительного романа с Ларисой — этого карнавала плоти, фантастически острых ощущений, полночных песен под гитару, сумасшедших разговоров, стихов, ироничных подначек и всего того, чего в его жизни не было и, возможно, уже никогда не повторится. Но постепенно Александр с каким-то запоздалым сожалением стал замечать: та жизнь, к которой его приучала Лариса, — это, конечно, интересно, захватывающе и необычно, но трогает, пожалуй, только тело, а не душу. Так бывает, когда смотришь, допустим, откровенный порнографический фильм: сцены, которые мелькают на экране, вызывают сильное возбуждение, и все эти раскованные женщины в кадре соответствуют твоему вкусу, и ты бы не прочь познакомиться с ними поближе. Но вот экран погас, и, поднимаясь с кресла, ты с удивлением обнаруживаешь, что даже твоё тело уже успокоилось, а душа, оказывается, вообще всё кино как бы продремала. Потому что ей, душе, наплевать на все эти позы, способы, ухищрения и приспособления — ей нужно сердце другого человека, и больше ничего.

Это, наверное, всё-таки про Любу придумали такой анекдот. Мужик из деревни уезжает в город на выходные. Покупает в киоске кассету с самой крутой порнухой и привозит домой. На следующий день, уходя на работу, говорит жене: «Вот, смотри. Приду, будем пробовать». Приходит вечером, видит: жена сидит, уставившись в телеэкран. Он: «Ну что, понравилось?» Жена: «Ой, Вань, что-то я не пойму: они поженились?»

Когда Лариса рассказала этот анекдот Саше, тот не засмеялся, наоборот душа затосковала по тому, что он потерял. Многоопытная, столикая Лариса никак не могла заменить ему бесхитростность и наивность его жёнушки.

От реки до Ларисиного дома Александру было ближе, но он сделал большой крюк и прибежал к Любе. Его будто вела какая-то незримая сила, и ласково подбадривала, когда он падал в снег, и настойчиво подталкивала, когда он, обессилев, кажется, ни за что на свете не поднялся бы на последний пригорок, с которого был виден его дом.

— Не ворчи, Люба, — сказал Александр. — Если бы ты мне не была нужна, я бы не пришёл…

Что-то говорившая Люба оторопела и закрыла рот на полуслове.

— А ты, Цыган, поселиться тут надумал, что ли? — грубо спросил Александр. — Промыл глаза? Давай мотай подобру-поздорову. А то у меня что-то руки зачесались…

Цыган попятился к двери:

— Честно, бить не станешь?

— Вали отсюда! Ну! — прикрикнул Александр. — И не попадайся мне на глаза!

Цыган бросился вон. И судя по уверенным движениям, дорогу видел хорошо.

— И не похоже, что ты сегодня пил, — заметила Люба. — Ты, когда пьяный, всегда буянишь. А тут Цыгана запросто отпустил…

— Бог с ним! А что меня касается, то вот тебе слово: пить брошу! заверил её Александр, и так убеждённо это сказал, что даже сам себе поверил. Люба, впрочем, слышала это уже не в первый раз, и потому лишь слабо улыбнулась.

— От этой водки одна беда, — продолжал Александр. — Сколько раз она меня под монастырь подводила!

— Слушай, а что с киоском-то будет? — вдруг всполошилась Люба. — Он ведь там безнадзорный стоит. Разворуют! А тебе ж и отвечать перед хозяином придётся…

— Чёрт с ним, — отмахнулся Александр. — Гори оно всё синим пламенем!

Он ещё не знал, что киоск и в самом деле сгорел. Интеллигент впопыхах бросил непогашенную сигарету в ящик с мусором, и вскоре робкие язычки пламени, окрепнув, бесшабашно заплясали по всему помещению. Огонь увидели с поста ГАИ, но пока разбирались, что к чему и вызывали пожарку, спасать уже стало нечего.

Самое интересное, что в разгар пожара приехал на грузовике хозяин киоска. Как-то слишком деловито оглядевшись вокруг, он сообщил собравшимся, что торговую точку наверняка спалил этот пьянчужка, которого он лишь по доброте душевной взял на работу. И хорошо, что киоск буквально на днях застраховали, хоть что-то можно будет получить за ущерб.

На самом деле хозяин знал, что должно было случиться ночью со сторожем. Он слишком боялся «наездов» рэкетиров, и когда ему пообещали мир и спокойствие, да ещё посоветовали, как лучше и надёжнее оформить страховку, он смирился с неизбежностью утраты. На Александра ему было наплевать, ведь, как говорится, своя рубашка ближе к телу. В конце концов, теряя киоск, он ничего не терял: через месяц на этом же месте поставят другое сооружение, а знакомые ребята навезут «левого» дешевого товара, который от настоящего отличит разве что придирчивая экспертиза.

— Ой, ну как же это так? — волновалась Люба. — Ведь хозяин подумает, что ты бросил пост, из-за тебя ему убыток… Нет, что-то надо делать! Пойдём туда вместе…

— Не пойду, — сказал Александр. — Я устал.

— А я, думаешь, не устала? — Люба тяжело вздохнула. — Так устала, что, кажется: вот упала бы и Богу душу отдала, сил никаких нет…

— Да я не о том, — Александр опустил голову. — Жизнь такая получается: чем дальше, тем хуже, и вроде бы колготишься, что-то делаешь, пытаешься выбраться к свету, а на самом деле это не свет, а так — мерцание гнилушки, ночного светляка или черт знает чего, ненастоящее, в общем. Устал я от этого. Надоело!

— Всем надоело, — откликнулась Люба. — Но жить-то как-то нужно. Ведь для чего-то же мы все родились…

— Да ты, оказываешься, философ, Любаша, — засмеялся Александр. Надоело — не надоело, а шуруй вперёд, или вбок, или блукай в трёх соснах, только не стой на месте, так что ли?

— Выходит, что так, — смирно подтвердила Люба. — На месте только памятники стоят.

— Что-то у меня голова раскалывается, — сказал Александр. — Давай хоть чаю попьём, что ли. Где у тебя вишневое варенье? То, моё любимое, протертое через сито…

— В подполье лезть надо, — ответила Люба. — Завтра достану. А попьём-ка мы чайку с медом. Ты не против? Видишь, я от сладкого ещё толще стала. Натуральная бабища!

— Ну и что? — откликнулся он, и глаза его засветились лаской. — Ты мне нравишься всякая…

Люба поставила на плиту чайник, нарезала ломтями батон. Александр глядел, как ладно она двигается по кухне, отвечал на какие-то её вопросы, сам говорил всякую чепуху и на душе становилось всё теплее и теплее.

Вдруг в подполье что-то стукнуло. Мейсон насторожился и запрыгнул на стул.

— Что это? — спросил Александр. — Крысы завелись?

— Нет, Суседка! — отозвалась Люба. — Домовиха у нас живёт. Иногда проказничает. Я страсть как её пугалась. Но добрые люди объяснили, что бояться суседки не надо. Она заботится о том, чтобы в доме всё было ладно…

— Ну-ну, — качнул головой Александр. — Веришь в бабушкины сказки?

В подполье снова что-то стукнуло, послышались осторожные быстрые шажки.

— Чертовщина какая-то, — сказал Александр. — Надо будет мышеловку поставить.

Люба молчала и улыбалась. Может, Суседка — это и правда вздор, выдумка, бабушкина сказка, галлюцинация, ерундовина с хреновиной, но ведь что-то же помогает выдерживать всю эту невыносимо трудную жизнь, расцвечивая её скупыми цветами радости и маленькими удачами. Наверное, в каждом доме существует свой незримый хранитель, только один старается сделать всё на совесть, а другой спит и ленится. Хорошо, что у неё, Любы, поселилась Суседка. Может, это она привела Саню домой?

— Ай, глупая я, глупая! — забывшись, что не одна, вслух сказала Люба. Если бы на самом деле всё от Суседки зависело, — и осеклась, увидев мягкую улыбку Сани. — Ой, заговариваться стала! Видно, дело к пенсии идёт…

— Старушечка ты моя ненаглядная, — сказал Александр. — Как же я виноват перед тобой!

— И я — тоже…

Мейсон, лежавший калачиком на стуле, потянулся, лениво лизнул пару раз бок и с удивлением уставился на хозяйку, которая припала к груди хозяина и отчего-то всхлипывала. По понятиям кота, всё у них было хорошо, и с чего бы это вдруг большуха расплакалась? А растерянный хозяин гладил её по спине и неловко повторял: «Ну, будет тебе…»

Потом они долго пили чай. Причём, с хозяина сняли его мокрый свитер, а вместо него натянули теплую шерстяную рубашку от китайского гарнитура «Дружба» и укрыли плечи хозяйкиным платком из козьего пуха.

— Тебе нужно хорошенько пропотеть, — говорила Люба. — Чтобы никакая зараза в теле не осталась, вышла бы вместе с потом. А то разболеешься, вон как грипп людей косит…

— Всё нормально, Любаша, — отвечал Александр. — Это у меня нервная дрожь. Не от простуды…

— Все болезни — от нервов, — говорила Люба. — Они ослабят организм и любая хворь в него как к себе домой зайдёт…

— Да что ты меня как младенца укутала? — стеснялся Александр. — Придёт Валюшка, смеяться станет. Скажет: батя, мол, в детство впал…